Здоровье и власть. Воспоминания «кремлевского врача» - Евгений Чазов

Расставание было очень теплым. Вернувшись в Каир, Насер направил Брежневу послание, в котором благодарил за все, что было сделано для него.

Когда через несколько месяцев мы посетили его в Каире, он чувствовал себя хорошо, много ходил, много работал и даже играл в теннис. Он был весь погружен в проблемы восстановления обороноспособности страны, укрепления арабского единства, борьбы с Израилем. Удовлетворенные его состоянием, мы вернулись в Москву.

Прошел почти год. Мы договорились, что Насер приедет на повторный курс лечения в Цхалтубо в сентябре-октябре 1969 года. Меня изредка по каналам МИД через нашего посла С. Виноградова информировали о том, что с президентом все благополучно и он активно работает.

В начале сентября я поехал в Жигули — очень живописное место на средней Волге, где началось строительство одного из новых реабилитационных комплексов. Надо знать, что такое строить в нашей стране на необжитом месте, куда пришлось прокладывать 32 километра новой дороги, да и сам комплекс по архитектуре и медицинской технологии был новым словом в советской медицине и требовал большого внимания. После тяжелых пререканий с проектировщиками и строителями мы, по волжским обычаям, отдыхали на берегу реки, поедая вкуснейшую уху. Прекрасная природа, благодатная тишина теплого сентябрьского вечера создавали необычную для нас обстановку успокоенности. Эту иллюзию разрушил кто-то из местных руководителей, сказав, что только что позвонили из Москвы и передали, что завтра рано утром я должен быть на работе — мне будут звонить. Вот и весь разговор. Легко сказать — завтра утром быть на работе, когда ты от нее за тысячу километров, поезд уже ушел, а до самолета надо еще добираться километров двести.

Но, как всегда, Аэрофлот меня выручил, и в 8.30 утра я был у себя в кабинете. На этот раз позвонил Ю. В. Андропов и сказал, что пришло срочное послание из Каира, в котором обращаются к Брежневу с просьбой срочно направить меня к президенту Насеру. Подробности не сообщаются, но настаивают на конфиденциальности поездки. Андропов сказал, что готовить спецрейс очень долго, да и привлечет он большое внимание у работников гражданской авиации Египта и у обслуживающего персонала, а израильская разведка в Каире работает очень хорошо. В то же время, заметил Андропов, сегодня в 12 часов (т. е. через 3 часа) улетает рейсовый самолет. «Вас еще мало знают, — продолжал он, — и вряд ли кто на вас обратит внимание. Кроме того, наши товарищи проведут вас в первый класс, там летит только один наш военный советник. Он вас не знает. А в Каире вы спуститесь по отдельному трапу, и вас тут же отвезут (есть договоренность с египтянами). Просьба, когда будете выходить, оденьте темные очки и шляпу, чтобы вас не могли опознать, если будут фотографировать из здания аэровокзала». В общем, история прямо в духе Джеймса Бонда. И хотя я плохой актер, но сделал все так, как мне сказали.

Действительно, когда в Каире я сошел с трапа, меня окружила толпа мужчин в темных очках, которые взяли меня в плотное кольцо, и в считанные секунды я оказался в машине. Потом черный ход гостиницы «Шепард» на берегу Нила, подъем на самый последний этаж, где один отсек уже был перекрыт охраной. Меня провели в большие апартаменты и просили без секретаря Насера никуда не выходить. Буквально через 20 минут приехал секретарь Насера, и мы вместе поехали к президенту. Никто ничего ни в Москве, ни во время поездки мне не говорил, что же произошло.

А случилось следующее. Несмотря на наши рекомендации из Москвы, Насер несколько раз переносил дату своего отпуска. В начале сентября состоялось заседание руководителей арабских государств, которое вконец его вымотало. 10 сентября у него появилась общая слабость и он впервые почувствовал боли в груди. Врачи обнаружили изменения на электрокардиограмме, указывавшие на возникновение инфаркта миокарда. Они сообщили об этом его семье и близкому окружению. Как я потом узнал, на состоявшемся в доме Насера совещании, на котором были А. Садат, В. Гамоа, генерал Фаузи и другие, шло обсуждение, что делать в сложившейся ситуации? Египетские врачи совершенно справедливо указывали на возможность развития тяжелых осложнений и непредсказуемых последствий. Вероятно, для того чтобы уменьшить свою ответственность, они поставили вопрос о расширенном консилиуме с приглашением иностранных специалистов. Однако все тут же единогласно заявили, что приглашение иностранцев может вызвать утечку информации о здоровье президента, что в свою очередь может дать козыри израильтянам. Они могут использовать эту ситуацию в своих целях, в частности, широко распространить среди арабов слухи о тяжелой неизлечимой болезни президента и о его ограниченных возможностях как руководителя и арабского движения, и своей страны. А. Садат и М. Хейкал сказали, что в этом положении есть только один выход — конфиденциально пригласить Чазова на консилиум, тем более что президент ему доверяет.

Так я оказался в Каире, и уже через час после приземления закрытая машина привезла меня в бывший военный городок, где размещался скромный двухэтажный дом Насера. На первом этаже меня встретила его всегда сдержанная и молчаливая жена и врачи. Рассказ о происшедшем, жалобы президента и данные электрокардиографии не оставляли сомнения, что атеросклеротический процесс в сосудах сердца привел к возникновению инфаркта миокарда. Прошло уже больше суток, и можно было сделать вывод, что инфаркт по характеру течения — средней тяжести, без осложнений, однако необходим покой, использование средств, расширяющих сосуды, и антикоагулянтов. Жена и врачи просили меня сказать Насеру, что ему, как минимум месяц, необходим покой.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж в небольшую по размерам спальню, в которой находился президент. Увидев меня, он извинился за срочность вызова, улыбнулся, сказав: «Вот видите, каким больным вы еще обзавелись». Но сквозь сдержанную улыбку и доброе приветствие сквозил некоторый испуг: что мы ему скажем, какое будущее его ожидает? В какой-то мере мы его успокоили, выговорив, однако, необходимость строгого соблюдения режима. Я не скрывал от него истинного характера болезни. Этот принцип открытости лучше всего, как показывает опыт, действует на сильных людей, привыкших с самостоятельному принятию решений. Единственное, о чем спросил Насер в этот первый визит, было следующее: «Когда окончательно можно будет спокойно смотреть в будущее?» Я ответил, что как минимум необходимо 10 дней, после которых все будет ясно. «Вы не подумайте, что я кому-то не доверяю или ставлю под сомнение ваши рекомендации. Просто обстановка серьезная, мы еще только встаем на ноги, только начинаем укреплять нашу обороноспособность, создаем новую современную армию, и мое долгое отсутствие может ослабить эти усилия. Такова моя судьба, что очень интересуются не только моими делами, но и моим здоровьем. Именно поэтому мы скрываем ваш приезд в Каир. А. Хувайди (руководитель секретной службы) сказал Садату, что израильская разведка очень активизировалась в выяснении вопроса — не случилось ли что-нибудь со мной. Вот почему мы очень бы просили вас, пока будете в Каире, не выезжать из гостиницы. Как вы думаете, — продолжал он, — что-то ведь надо обнародовать о моем отсутствии, во-первых, чтоб успокоились разведки, а во-вторых, надо успокоить народ».