Сага о бескрылых (СИ) - Валин Юрий Павлович

Длилось колдовство недолго, но оборотню показалось что половина ночи ушла. Снова щелкнуло, прервалось тихое шипение — мастер принялся снимать инструмент. В этот миг ногу Лоуд пронзила первая настоящая боль — нога судорожно выпрямилась, ударив бочонок с углем.

Мастер вздрогнул, обернулся на звук.

— Опять эти припёротые хвостатые твари.

Он зашарил по верстаку — оборотень поняла, что сейчас в нее прилетит массивная железка и пришибет как настоящую крысу.

Когда мастер повернулся, отыскав подходящее метательное оружие — Лоуд уже стояла.

— Хэвус? — мастер разинул рот. — Шпионил⁈

— Я⁈ — возмутился писарь-оборотень. — Послан за тобой. Ты срочно нужен…

— Что? Дверь же… — здоровяк глянул на засов, убедился, что тот надежно задвинут. — Э, да Хэвус ли ты? Пасть-то у тебя… Ну-ка, иди сюда, — мастер сжал в ручище рукоять большого молотка.

— Я все объясню, — поспешила заверить Лоуд. — Обстоятельства… Закудхался я совсем, бегаю-бегаю. Слушай, дай воды глотнуть, — писарь-оборотень потянулся к кувшину.

— Ты, недоносок, как почтительно с Мастером Храма Слова говоришь? — еще больше изумился здоровяк, внезапно оказавшийся столь крупной фигурой. — Спятил?

— Почти, — угрюмо сказала Лоуд. — Дай воды. Горло пересохло.

— Сейчас смажу. По самые потроха, — мастер подхватил кувшин, убирая подальше от странного шпиона, машинально глотнул, отставил на верстак. — Иди-ка сюда.

— Прямо сейчас. Ты меня не привлекаешь. К Мудрейшему греби, отсасывать.

Здоровяк изумленно сморгнул — видимо, осмысливал столь свежее предложение. Оскалился:

— Да ты…

От молотка Лоуд увернулась чудом — тяжелый инструмент врезался в один из стеллажей, на неудачливую убийцу посыпались острые заготовки проволочных крюков. Оборотень метнулась в сторону, мастер прыгнул следом, ухватил за плащ. Едва не опрокинутая на пол Лоуд захрипела, рванула завязки, одновременно с перепугу превратилась в светловолосую ублёвку, что так нравилась большинству самцов. Мастер потрясенно выругался, потянулся к гриве кудрей — оборотень успела освободиться от плаща, рванулась вперед. Взвизгнула, оставив прядь волос в мужской лапе…

— Ты это… — прохрипел мастер.

— Нет, не это, — злобно возразила Лоуд, крепко ударившаяся женственно округлившимся бедром о край стола, и превратилась в мальчишку. Мастер, сметая со стола инструменты, рванулся к ней, мальчишка-оборотень успел шмыгнуть под соседний стол. Огромный мастер нагнулся, пытаясь рассмотреть рыжую голову, но тут его повело — застонав, он ухватился за стол. Лоуд, выглядывая из-под стола с восторгом убедилась: морда врага мгновенно покрылась крупными каплями пота.

— Мне… что такое… — прохрипел мастер.

— Сейчас сдохнешь, — охотно разъяснила Лоуд.

Здоровяк, цепляясь за стол, сделал несколько неверных шагов к двери, рухнул на могучие колени. Прополз несколько шагов, начал шарить по двери, ища засов…

— Куда собрался, срань слепая? — осведомилась оборотень, подходя сзади — у самой все сильнее схватывало ноги.

Мастер пытался отодвинуть засов, Лоуд обхватила его за шершавую широченную челюсть, попыталась повалить назад. Но Мастер Храма еще не соглашался подыхать. Отмахнулся — Лоуд отлетела к столу как перышко.

— Припёрок тухлый, — оборотень с трудом поднялась на отказывающие ноги, превратилась в писаря Хэвуса, и, подняв один из молотков, пошла к двери. Мастер дергал засов. Молоток с глухим стуком опустился ему на темя. Огромное тело сильно вздрогнуло и сползло на пол. Лоуд подергала рукоять молотка — застрял. Нужно было другой брать, у этого форма бойка для побивки голов неподходящая.

Раскинутые ноги мастера вызывали смутное удовольствие. Но нужно было уходить. Уходить к нэку — боль нарастала с каждым мгновением, левая рука уже пыталась нелепо выгнуться в запястье. Нужен нэк. Но нэка не дадут. Дадут долгую ночь в пыточной. И от чего больше хочется уйти, трудно сказать.

Лоуд, подволакивая ногу, направилась к кувшину. Слава богу, не разбился. Это Грузчик славно придумал — хороший яд, — не так уж больно ублёвку-мастеру было подыхать. Будем надеяться, молоток он успел почувствовать…

Оборотень стояла с кувшином в руке. Вода ничем не пахла, но пить ее не хотелось. Совсем не хотелось. Как-то гнусно — кувшин весь грязный, залапанный. (С каких это пор пустоголовая оборотень брезгливой стала?)) Не хочется пить. И руки не так уж болят.

Правую руку вывернуло приступом боли, и Лоуд поспешно поставила кувшин, опасаясь выронить и разбить. Кружку нужно. Должны же быть у этого ублюдка кружки?

Оборотень заковыляла вокруг столов, озирая бесчисленные стеллажи, шкафы и полки. Сколько всякой дряни, наверное, и оружие можно найти. Если оборотень мужчина, то уместнее было бы себя на меч бросить. Или на кинжал. Это будет гордо и отчасти даже красиво. Но если это, пустоголовое, все-таки женщиной родилось, то как с выпущенными кишками потом лежать? Яд уместнее. Кстати, а какой последний облик оборотни после смерти принимают? Наверное, истинный, свой?

Скрутило так, что Лоуд, скорчившись и хныкая, кинулась к большому шкафу — на средних полках виднелись какие-то сосуды. Нога подкосилась, оборотень упала, с полок посыпались инструменты, свитки и чертежи. Оборотень чудом поймала в скрюченные пальцы глиняную банку, нетерпеливо сковырнула крышку — в нос ударила такая мощная вонь, что даже в голове на миг прояснилось. Лоуд отбросила отраву, с трудом поднялась на ноги. Банки, горшочки, бутыли — с мазями растворами, мелким цветным песком… Нету! Нету!

Тело свело по-настоящему — оборотень с мычанием покатилась по полу, не чувствуя как в тело врезается металл инструментов и черепки разбитых горшков. Замерла. Крошечное мимолетное облегчение, сулящее бесконечную пытку. Нужно ползти к горшку. Что угодно, но не такая боль. Лоуд повернулась на разбитые локти… и увидела горшки на нижней полке. Похожи, очень похожи! Рядом куски зачерствевшего хлеба, что-то в мешочках. Неважно. Оборотень дотянулась — пальцы ухватить увесистый горшок не могли, подкатила к себе толчками. На залитой воском крышке печати Храма не было. Не то! В отчаянии, оборотень сдирала воск зубами и непослушными ногтями. Боги, помогите! Крышка, наконец, отскочила, на пол полилось, в нос ударил чудесный запах нэка…

…Лоуд рыгнула. Было уже не так больно. Еще захлебываясь первыми глотками она поняла, что это неправильный нэк. Наверное, тот что «паленым» называют. Но нэк! Боль почти сразу отступила, но осталась в глубине мышц. Оборотень глотала и глотала, прерывалась, чтобы слизнуть с пола пролившееся, на язык налипала пыль, но это было неважно. Нэк!

Боль осталась под кожей, но отступила. Лоуд легла удобнее, оперлась о локоть, вновь рыгнула и хихикнула. В шкафу есть еще нэк. Определенно, во всех трех горшках нэк. А вдруг нет⁈

Она вскрыла все три. Нэк! Замечательный, очень горький, пусть не настоящий, но нэк. Голова кружилась все сильнее, оборотень чуть не стукнула драгоценный горшок о пол и обеспокоилась. Может, нэк отравлен? Впрочем, так подыхать совсем не страшно.

(Опьянение? Было когда-то такое слово, и оно вернулось). Улыбаясь, Лоуд дотянулась до окаменевшей горбушки хлеба, принялась размачивать в (полном! абсолютно полном!) горшке. Съела все огрызки из шкафа, потом сжевала найденные в узелке кругляшки (семечки? орешки?) — слова всплывали из памяти, но ясности с ними не прибавлялось. Возможно потому, что голова кружилась.

Лоуд бродила по мастерской, хохотала над забавными инструментами, над пламенем светильников. Обличия менялись сами собой, оборотень веселилась над собственными пальцами: то толстыми, то изящными, грязными или в кольцах, мелькали и вообще удивительные с почему-то красными, очень блестящими ногтями. Ну, разве не забавно⁈

Потом Лоуд пинала тело мастера. Потом навалилась на него в обличии самой толстой бабы, которую могла вспомнить, и всласть поелозила. Были мысли вернуться в обличье писаря и поиметь проклятого мертвяка мужским способом, но уж слишком гадостная была мысль. Зато молоток из головы ублёвка сам собой высвободился и вынулся. Лоуд проделала в черепе мастера еще несколько пробоин и пошла гулять по мастерской.