Босиком за ветром - Татьяна Александровна Грачева

что-то не ладилось — он раздражался и мог прицепиться к любой мелочи. Если же пребывал в хорошем расположении духа, обязательно звал на кухню порассуждать вместе с ним «за жисть» и разбавить радость пивом.

Лука избегал этих бесед, а Славка, наоборот, частенько состязалась со старшим Ларионовым в нарды. Ей нравилась не столько сама игра, сколько бросать гладкие холодные кости и пытаться предугадать комбинации. Почему-то игральные кубики вызывали в ней странную тоску. Она не могла объяснить её и понять. Но стоило коснуться их граней, как накатывала смутная печаль, похожая на память перерожденной души. Славка не задумывалась над этими ощущениями, возможно, зацепила их из чужого сна. В детстве она неосторожно приносила «монстров» из чужих кошмаров, пока не научилась защищаться.

Славка с увлечением изучала будущего свекра. Всматриваясь в лицо, искала отпечатки его желаний и страхов, всего, что ночью сплетётся в кошмар или исцеляющий сон. Обнаженное подсознание не всегда выглядело привлекательно и порой удивляло больше чем трамвай, но бродить по снам Славке никогда не надоедало.

Андрей Викторович не баловал разнообразием кошмаров, чаще всего спал так крепко, что его сны напоминали вязкий, бессюжетный туман, другое дело, мама Луки. В её сны Славка ходила как в кинозал, правда, с каждым днём сеансы становились все печальнее и мрачнее. Людмила Георгиевна тонула в чувстве вины под печальные мелодии расстроенного горящего рояля. Пока Славка не вмешивалась. Вина была вполне заслуженной. В семье никто не обсуждал её вояж налево, но о нем все знали и переживали по-разному. Как ни странно, тяжелее всех было самой «подлой изменщице».

А Лука… он солнце, и этим все сказано. Славка мечтательно улыбнулась, вспоминая их встречи у маслобойни, крохи украденной на бегу нежности и единственную ночь в доме его тети. Знойное солнышко, ласковое.

Жаль, что его маме она не нравится. Хотя ей сейчас вообще никто не нужен, кроме Даши. Наверное, это нормальное состояние для женщины меньше чем через месяц после родов. Мир Людмилы Георгиевны замкнулся на дочке, стал её спасением от самой себя. Она не выглядела счастливой, напоминала треснутый бокал без пары. Пока никто не додумался плеснуть в этот бокал кипяток, и она держалась за реальность пеленками, бутылочками и детскими болячками.

Пока Семья Луки проживала собственную трагедию, Славка знакомилась с городом и наблюдала. Мама учила её смотреть глубже, не делать поспешных выводов и выуживать суть. Но вспыльчивая и порывистая Славка пока не научилась даже обуздывать собственные эмоции, чего уж говорить о выдержке и терпении.

Как ни странно, ритм города совпал с её собственным. Родная деревня отгородилась от мира петлёй реки, рядами подсолнухов и местными жутковатыми легендами. За руслом Капиляпы жизнь текла в несколько раз быстрее. Но люди везде были одинаковыми, и руководили ими те же слабости и желания.

Лука скормил Славке столько живописных рассказов о Краснодаре, что она, не раздумывая, ринулась навстречу приключениям. Вдохновленная, смелая, беззащитная и босая. Пришлось немного изменить свои привычки, как минимум приучиться к обуви.

Людмила Георгиевна не изображала радость от присутствия в их квартире бывшей девушки сына. Да и для Славки не было секретом, что она её откровенно побаивается. В отличие от Андрея Викторовича, она верила слухам о её ведьмовской родословной и на всякий случай раскопала на дне шкатулки серебряный крестик.

Ещё в августе, до рождения Дашки, с громким треском провалились три попытки окультурить дикую Славку. Та наотрез отказалась расстаться с любимыми платьями, привезенными из Старолисовской. Они достались ей от мамы, приятно ласкали кожу натуральными тканями и не стесняли движений. Немодные, некоторые поношенные, в основном не по размеру свободные. Лука назвал их винтажной красотой, а склочная соседка — цыганской гуманитарной помощью.

Чуть тише провалилась попытка украсить Славку с косметикой. На защиту Славкиных естественных бровей и ресниц встал Лука. Людмила Георгиевна отступила без боя. Красить и без того яркую внешность не имело смысла, грозя превратить жертву моды в клоуна. Природа и без того расщедрилась на краски для Славки, особенно не пожалела чёрную.

С маникюром Славка тоже не подружилась, в принципе, эта затея с самого начала была обречена на провал. Славка грызла ногти. Так она боролась с волнением, а иногда со скукой. Вот и новенький алый маникюр съела в первую же встречу с шумным лифтом в торговом центре. Пришлось спрятать руки от мамы Луки, чтобы не дать лишнего повода для печального вздоха и брезгливого взгляда. А в августе Славка нарвалась на нравоучительную беседу. Вкуснейшие грецкие орехи оставили на пальцах несмываемые коричневые пятна.

Славка лопала их каждый год, сидя прямо на дереве. Расковыривала крепкими ногтями зеленую кожуру и доставала молодую мякоть. К сентябрю следы орехового пиршества постепенно смывались и абсолютно не беспокоили. Не грязь же и не кровь. Подумаешь, орехи! Но Людмила Георгиевна думала иначе. Никак не могла принять и понять наплевательское отношение Славки к собственной внешности и постоянно повторяла: «Мирослава, ты же девочка. Так нельзя».

Раньше никто не говорил Славке «нельзя». Она росла не просто свободной, а вольной. Избалованной теплыми ветрами, зачарованным лесом и всё позволяющей мамой.

После реакции Людмилы Георгиевны Славка опасалась идти на консультацию к учительнице Луки. Малика Андреевна взялась подготовить её к собеседованию — обязательному этапу поступления на факультет биологии. Декан не доверял результатам ЕГЭ и по старинке общался с абитуриентами самостоятельно. Прощупывал уровень знаний и умение рассуждать. На поступление это не влияло, а вот на его отношение — ещё как.

Лука привел Славку к дверям квартиры, перепоручил учительнице и оставил их наедине. Славка сцепила руки в замок и насупилась, ожидала очередной поучительной беседы о том, что можно и нельзя. Не дождалась. Малика Андреевна махнула деревянной лопаткой, предлагая входить, и вернулась на кухню.

— Сейчас Эдьке котлеты дожарю и будем грызть кору науки.

Славка прошла в комнату, мало похожую на уютное гнездышко Ларионовых. Словно сюда недавно въехали, мебель вся разная, занавесок нет, да и подоконник, судя по всему, использовался как место для сидения. Тут даже подушки лежали, хорошенько продавленные. Чисто, но не захламлено и немного безлико. Лука говорил, что незамужняя учительница не одинока и мужчина её не абы кто, а олимпийский чемпион Камарицкий.

Славка приметила на подоконнике потрепанную колоду карт и едва не пропустила мимо ушей вопрос:

— Есть хочешь?

— Нет. Котлеты не люблю.

— Я тоже. Но Эдька хищник, любит мясо.

Славка отодвинула стул и оглядела стол, заваленный книгами и тетрадями. Малика Андреевна перехватила её взгляд.

— Мои конспекты. Правда, столетней давности, — она достала горячие