Отверженный III: Вызов (СИ) - Опсокополос Алексис

— Ничего, — ответил я. — Просто оказался рядом с происшествием.

— Точно не виноват?

— Нет. Клянусь!

— Хорошо, если так. Но разбираться мы в этом будем позже. А сейчас не мешай людям делать свою работу. На тебя наденут обруч и отвезут в управление — так положено. В управлении сразу приведут ко мне, не бойся. Сажина слушайся! Дай ему трубку.

Я вернул телефон майору, тот выслушал ещё какие-то наставления Милютина, попрощался с Иваном Ивановичем и сказал мне:

— Обруч надеваем?

— Надеваем, — ответил я и задрал голову.

Сажин быстро надел на меня контролирующий обруч и отвёл в фургон для перевозки задержанных. Там я посидел минут двадцать, после чего мы уехали. Разумеется, кроме меня, никого больше не задержали.

Пока мы ехали в управление, я думал о Миле. Всё, что произошло в «Медведе», никак не укладывалось в моей голове. Вроде я всё это видел, слышал и прекрасно запомнил, но при этом произошедшее казалось мне чем-то нереальным, будто я сон вспоминал. Моя Мила оказалась какой-то Ингой, которая, мало того, что на пять лет меня старше и имеет минимум седьмой, а то и пятый магический уровень, так ещё и является профессиональным диверсантом и убийцей.

В принципе поверить в это было можно, зная Милу и её характер, но всё равно не верилось. Зато стало понятно, как у неё так легко получилось убить камнем бандита в лесу, почему она так спокойно проткнула вилкой руку агрессивной орчанке в реабилитационном центре, почему так дралась на поединках и, в конце концов, почему сломала пальцы Троекурову. И ещё я с сожалением подумал, что последнего делать точно не стоило.

Ещё я подумал, что Миле явно было непросто проиграть в полуфинале весеннего турнира с её желанием побеждать и такими навыками. Впрочем, я был уверен, попадись ей в полуфинале Арина, Мила дошла бы до финала. Очень уж она невзлюбила Зотову. Вообще, исходя из открывшихся фактов стоило признать: и Арине, и Троекурову очень повезло, что они не стали раздувать конфликты с Милой. Много кому повезло.

А ещё меня интересовал вопрос: как мне относиться к произошедшему? С одной стороны, я потерял любимую девушку, а с другой — было ли будущее у наших отношений? Возможно, мне даже повезло. Ведь если поверить, что Мила меня действительно любит, всё остальное у нас было построено на её обмане. Но при этом и обижаться на неё было глупо. Если исходить из той информации, что я вынес из её разговора с Раймондом, у неё не было вообще никаких вариантов говорить правду. Девчонка пыталась начать новую жизнь — и это надо было принять как данность.

Ещё я долго думал, почему она убежала несмотря на моё предложение подключить Милютина и попросить Ивана Ивановича помочь. Да, она раскрылась, да она использовала магию и убила человека. Но это можно было квалифицировать как самооборону. Да, скорее всего, из Кутузовки бы выгнали, но с таким багажом Иван Иванович её бы точно взял под своё крыло. Но Мила отказалась и убежала. Значит, не хотела сотрудничать с КФБ. Или не могла. Возможно, было в её прошлом что-то такое, что не оставило ей шансов на такое сотрудничество.

И чем больше я думал о Миле и о произошедшем в «Медведе», тем больше осознавал, насколько это всё сложно и понимал, что вот так наспех решить, повезло мне или нет, я не мог. Но Милу мне однозначно было жаль. Если она не врала Раймонду и действительно хотела лишь спокойной жизни, то её стоило пожалеть.

Но вот не врала ли? А если даже и не врала, то как надолго хватило бы её? Способна ли она жить спокойно с таким багажом? Я вспомнил её эмоции во время поединков — ну никак она не была похожа на любительницу тихой жизни.

Я думал о Миле всю дорогу и понял пока лишь одно: ещё не один час и не один день я проведу в раздумьях на предмет, чем в итоге для меня окажется расставание с ней. И может, когда-нибудь, я приду к выводу, что это был лучший финал наших отношений, а может, что самая моя большая потеря. А пока что было просто больно. Как ни крути, в последнее время ближе Милы у меня никого не было, а потеря близкого — это всегда потеря. И какие решения ты разумом ни принимай, на душе всё равно остаётся боль, а в сердце пустота.

Когда приехали в управление КФБ, Сажин лично сразу же проводил меня к Милютину. Перед кабинетом Ивана Ивановича майор снял с меня контролирующий обруч, после этого завёл меня, отчитался и быстро удалился.

Милютин сидел в своём кресле, барабанил пальцами по столу и, увидев меня, не стал скрывать своего плохого настроения и мрачно произнёс:

— Проходи садись!

Я быстро подошёл к столу и сел напротив Ивана Ивановича.

— В целом мне уже доложили о происшествии, — сказал Иван Иванович. — Что добавишь?

— Как я могу добавить, если не знаю, что Вам рассказали? — удивился я.

— Не умничай! — рявкнул глава столичного КФБ, лишний раз показав, что он не в настроении. — Ты знал, что твоя подружка на такое способна?

— Нет. Я очень удивился.

— Догадывался?

— Нет. Она, конечно, всегда меня удивляла, но такое я и предположить не мог.

— Знаешь, кого она там отработала?

— К сожалению, нет.

— Врёшь!

— Честно, не знаю. Первый раз его видел.

— Свидетели сказали, что твоя подружка и неизвестный мужчина о чём-то долго говорили. Ты слышал о чём? Она называла его имя?

Мне очень не хотелось рассказывать Милютину подробности разговора Милы и её знакомого, неизвестно чем это могло для моей девушки обернуться. Но и врать Ивану Ивановичу было глупо, особенно накануне важной операции. Милютин явно вычислил бы что я вру — не эмпатией, а просто благодаря своему огромному опыту. Врун из меня неважный. Обмануть генерала спецслужб — это можно было даже и не пытаться.

— Его звали Раймонд, — сказал я. — Он что-то требовал от Милы, угрожал ей. Я так понял, они раньше были знакомы.

— Что требовал?

— Он не сказал. Просто требовал, чтобы она выполнила какую-то его просьбу. Но не успел сказать какую.

— Что ж такого он мог захотеть, если она его за это убила? — задумчиво произнёс Милютин. — Ещё о чём говорили?

— Ни о чём особо важном. Он настаивал, Мила отказывалась.

— А на каком основании настаивал?

— Насколько я понял, считал, что она ему за что-то должна. Но Мила в итоге достала пистолет и выстрелила в него, а затем сожгла.

— Это все в ресторане видели. Что она тебе сказала после того, как его убила?

— Она попрощалась со мной и убежала.

— Что-то особенное или важное сказала?

— Что любит меня.

— Ну это да, — усмехнулся Милютин. — Как же без этого.

Слышать такое было неприятно. После того как я утаил некоторые детали про прошлое Милы, мне было немного неловко, но теперь это ощущение прошло. Насмешка Милютина над нашими чувствами, какими бы они ни были, меня даже разозлила. У меня всё ещё стояло перед глазами заплаканное лицо моей девушки, и в голове звучали её слова о том, как она мечтала о спокойной жизни.

— Ладно, надеюсь, далеко не убежит, — вздохнув, произнёс Иван Иванович.

«Надеюсь, уже убежала», — подумал я.

— Ты успел ей сказать, что тебе надо уехать?

— Не успел.

— Точно?

— Да. Хотел в конце ужина. Или вообще завтра. Не хотел портить вечер. Она бы расстроилась.

— Это хорошо, что не сказал.

Милютин встал, прошёлся по кабинету, нахмурился, будто принимал какое-то решение, а затем объявил:

— Сегодня переночуешь здесь, в управлении.

— Вы мне не доверяете? — удивился я. — Думаете, я тоже сбегу?

— Вообще-то, ты находишься в статусе задержанного по подозрению в соучастии в убийстве, — сказал Милютин.

— Но я никого не убивал. Или Вы мне не верите?

— Я тебе верю, но закон — есть закон! Ты официально задержан по делу, есть свидетели твоего задержания и свидетели того, что ты был вместе с убийцей, и я не могу взять и сразу отпустить тебя. Ты подозреваемый в соучастии. Неофициально, конечно, могу отпустить, но зачем, если ты не сможешь открыто нигде появиться? Не вижу смысла это делать. К тому же у меня появилась кое-какая мысль. Надо обсудить её с Родионом Степановичем.