Единственный - Мария Летова

же снес. Как?! Он водит машину так, будто в его башке специальная прошивка!

Мне то холодно, то жарко, когда представляю. Лицо его. Тело… Голос!

У него ухо пробито. Заметила случайно. Не видела никогда, чтобы носил в нем что-нибудь, а теперь все время в голову эта деталь лезет. Прицепилась…

В холле окно меняют, кондиционеры отключили. Жарко. Голове с непривычки свежо, может, и хорошо, что волосы обрезала. От этой мысли в горле першит.

Палач по субботам на тренировки не ходит, но все равно каждые пять минут поглядываю на дверь.

Он ничего не обещал.

Только взял номер телефона, потом спросил, как называется геймерский клуб. Я дала адрес. Про Чупу тоже рассказала. То, что знаю. Что он мажор малолетний, его мать в городской думе депутат, а до этого владела большим бизнесом.

У рабочих громко жужжит дрель.

У меня… голова кипит. Телефон я из рук не выпускаю. Он с утра молчит, но за прошедшие дни я привыкла смотреть на него сжавшись, а теперь все время сердце частит.

Входящий звонок от брата получаю в середине дня.

— Привет… — натянуто говорит Никита.

— Угу… — отвечаю, вперив взгляд в клавиатуру рабочего компьютера.

— Слушай… тот пост… ну, с твоими фотками, в общем… удалили.

Меня омывает кипятком с головы до ног.

Прижав руку к груди, пытаюсь сглотнуть и не получается.

— Что? — спрашиваю глухо.

— Ну, удалили, — повторяет брат. — И… в общем, сегодня тихо как-то. В чате игровом. И вообще. Я не знаю, штиль какой-то…

— Ясно… — отвечаю хрипло.

— Я это… я тебя сегодня с работы встречу.

— Не нужно, я на такси приеду, — продолжаю хрипеть в чертову трубку.

— Все равно встречу, — отвечает упрямо. — Буду каждый вечер встречать.

Закусываю губу, чтобы сдержать дрожание подбородка. Предложение брата пробирает до нутра, опять глаза заволокло. Этот стресс… пророс во мне, расплодился. Дышать не дает, ведь Никита уже неделю из дома не выходит. Видеть в его глазах чертей каждый раз, когда смотрит на мою новую прическу, — страшно! Я строго-настрого запретила делать глупости и каждый час боюсь, что он не послушается.

— Я… позвоню вечером, — говорю ему. — Пока…

В висках стучит пульс.

Мне не нужно далеко ходить, чтобы сделать выводы. От них волнение такое сильное, что кажется, вот-вот им захлебнусь. Оно плещется в крови с новой чертовой силой, когда в пять вечера мне звонит курьер интернет-магазина, а спустя полчаса возникает перед стойкой и вручает посылку. В ней коробка с новым телефоном. На два поколения моложе того, что был у Никиты, но мне не приходит в голову предъявлять по этому поводу претензии.

Упав на стул, я опускаю лицо в ладони и выдыхаю так, словно до этого мгновения не дышала сутками.

Глава 15

Оставшиеся до конца рабочего дня часы кажутся мне резиновыми. Мне слишком сильно хочется засунуть голову в морозилку или под кран с холодной водой, чтобы мысли не кусались. Не вертелись ураганом, не плясали как пьяные!

Я рисую в голове картины. Мучаюсь. Мечусь, не в состоянии решить, что должна делать: взять в руки телефон и написать «спасибо»?

Написать ему. Палачу.

Ведь все происходящее — его рук дело, по-другому и быть не может.

В груди становится тесно каждый раз, когда привыкаю к мысли, что он принял мое предложение. Принял! Это ощущается узлом в животе, и он постоянно шевелится, этот узел. То холодит, то обжигает, но в покое не оставляет.

Вдруг понимаю, что обо всех забыла. Я будто в вакууме жила последние дни, может, поэтому в голове только ЕГО лицо, больше ничьи туда не помещаются. Ни Божены, ни… Ильи.

Илья…

Сердце подрагивает, когда это имя бегущей строкой в голове проносится. Он тоже видел те фотографии? А Палач? Он видел?

Щеки печет.

Почему он молчит?!

За окном такси, которое везет меня домой, темно. Уже половина одиннадцатого вечера, и за это время Палач ни разу со мной не связался. Это нервирует. Кожу сдирает! Я только и думаю о том, что ему скажу, если позвонит.

«Привет».

«Спасибо».

«Как дела?»

Черт.

Считая желтые фонари вдоль проспекта, я прижимаю к груди коробку со злосчастным телефоном всю дорогу, словно она — символ всех моих страданий. Ведь именно с этого чертового телефона все и началось, а теперь закончилось, но внутри меня живет тревога, которая не дает вышагнуть из этих обстоятельств так, словно ничего не было.

Именно поэтому я вызвала такси, лишь бы на автобусе не ехать. Не идти знакомой дорогой, которая теперь пугает. Потому что помню все слишком хорошо. Вот так просто — не вышагнуть!

Мурашки, которые по плечам бегут — колючие. Мысль о том, что для кого-то моя проблема выеденного яйца не стоит, тоже колется. Несправедливость печет. Выжигает внутри обиду на весь этот чертов мир, в котором только сильный выживает, а слабый — это я.

Никита ждет меня у подъезда. Ходит туда-сюда, одетый в толстовку и шорты, из которых торчат худые ноги.

— Салют… — угрюмо бурчит.

Вручив ему коробку, тихо говорю:

— С Новым годом.

Брат пялится на «подарок» с недоверием. На него, на меня. Следом идет, когда в дом захожу. Топает по ступенькам и успевает нажать на кнопку лифта сам, потому что я двигаюсь как вареная.

Еще вчера все мышцы начали болеть, будто меня в канат скрутили и обратно раскрутили. Это от напряжения. Я не знала, что так бывает. А теперь… теперь знаю.

— Не понял… — тянет взволнованно. — Ты че, киллера наняла?

— Почти… — отвечаю, прижимаясь спиной к стене скрипучей кабины.

Истина опять марширует по мне волной. Я своим секретом ни с кем не хочу делиться. Палач — мой секрет? Выходит, так. Боюсь, что, если открою рот, от смущения стану свекольного цвета, потому что не знаю, как про него говорить.

— Нет, ну правда, — допытывается. — А хуже не будет?

— Я не знаю… И так голова кипит…

— Ладно… — вздыхает. — Уже все равно дерьма палата…

— Ник!

— Сорян, — улыбается, как оболтус.

Отвесив ему легкий подзатыльник, чувствую, как внутри растекается тепло. По всему телу растекается, будто с пальцев капает. Дышать хочется. Полной грудью! Мелочь, которую раньше не ценила, а теперь научилась.

В квартире пахнет едой, но аппетита у меня как не было, так и нет.

Минуты тикают. Я знаю, что должна сделать. Должна взять телефон и позвонить, но, когда выхожу из душа, руки и ноги неподъемные. Глаза закрываются, как только головой подушки касаюсь, и на обратной стороне век