Зубрилка для Чёрного - Екатерина Котлярова

что тысячи острых иголочек вонзились в мою кожу. Огненных. Жгучих. Превращающих и без того горячую кровь в лаву. В грудной клетке, где сердце часто бьётся, так странно всё опаляет. Что даже хочется голову опустить и проверить — не развёл ли кто-то там костёр. Но я слишком заворожена взглядом Игната, его кривой улыбкой, которая совсем не кажется весёлой. Скорее напряжённой. Вымученной. Болезненной.

Создаётся ощущение, что молодой человек с огромным, просто титаническим трудом держит себя в руках. Что любой звук, любое неосторожное движение с моей стороны сорвёт все стоп-краны. Поэтому я не шевелюсь. Только в красивое лицо вглядываюсь. Отслеживаю направление его взгляда. Вот он скользнул с бёдер выше. На подрагивающий живот, обвёл пупок и заскользил выше. К часто вздымающейся и опадающей от частого и надсадного дыхания груди, скрытой тканью спортивного телесного топа.

Мне кажется, что меня ударяют по затылку чем-то тяжёлым, когда Игнат пробегается языком по губам. Они настолько соблазнительно начинают блестеть, что я думаю лишь об одном: что, если сократить расстояние и прижаться к его рту губами? Узнать, насколько мягкие его губы. Насколько горячие. И насколько вкусные.

Но я не осмеливаюсь пошевелиться. Продолжаю стоять в нелепой, смешной позе, как мышь под веником.

Глаза Игната ловят в губительный плен мои. Молодой человек вскидывает руку и проводит ладонью по волосам. Взъерошивает их, приводя в полный беспорядок.

— Какого чёрта ты здесь забыла, Зубрилка? — грубо выплёвывает молодой человек, отворачиваясь ко мне спиной и разрывая контакт глаз.

— Что? Я-я-я переодеваюсь, — заикание входит в привычку, стоит этому парню оказаться подле меня. — Ты ворвался в ванную, Игнат. Ты сломал дверь.

— Я вижу, чёрт тебя побери, что ты переодеваешься, Зубрилка! — выплёвывает с презрением. — Что ты делаешь в комнате этого задохлика! Какого чёрта, мать твою, ты в одних трусах?

Он преодолевает расстояние между нами в три шага и хватает меня за плечи. Грубо. Сильно. На грани боли. Но стоит его рукам коснуться моей обнажённой кожи, мне тут же кажется, что меня насквозь прошибает ударом молнии. От макушки до пят.

Остро.

Горячо.

Больно.

Слишком-слишком сладко.

Настолько сладко, что хочется смаковать ещё и ещё.

— Я задал вопрос, Зубрилка! — повышает голос. Рявкает на меня. И встряхивает за плечи так, что у меня голова мотается, как у болванчика. — Отвечай, твою мать! Не беси меня!

— Я просто переодеваюсь, Игнат, — шепчу непослушными губами.

— Какого чёрта ты не в своей комнате?

— У меня нет комнаты, — глаза снова наполняются слезами.

Руки Игната на плечах перестают сжимать меня настолько сильно. Перестают причинять мне сладкую, такую необходимую боль.

— Я тебя проводил до комнаты, Зубрилка, — понижает голос и с тревогой всматривается в моё лицо. — Что успело произойти? Почему ты ныла? Губы раскисли, нос опух.

Я шмыгаю носом. Часто начинаю хлопать глазами, понимая, что вот-вот снова разрыдаюсь. От накатившей на меня обиды.

— Эй, Катя, — грубые и подрагивающие пальцы прикасаются к щеке. — Не плачь. Объясни мне, что случилось. Какого чёрта ты переодеваешься в комнате этого… задохлика?

— Юля… Она… Она выгнала меня из комнаты. А я… Игнат, — я вскидываю руки и пальцами вцепляюсь в крепкие плечи, ладошками чувствуя безумно горячую кожу молодого человека. — Что я сделала ей, Игнат? Я в жизни ничего плохого не делала. Я же ей всё… абсолютно всё, а она… За что? — снова всхлипываю и пальцами сильнее сдавливаю надёжные плечи.

Я цепляюсь за Игната, как за спасательный круг. Сейчас мой мир сосредоточился на нём. Сейчас я боюсь отпустить его. Убрать руки хоть на миг. Мне кажется, что он растворится.

Обнажённой кожи на талии касаются горячие пальцы. Оба вздрагиваем. Молодой человек с громким свистом выпускает воздух сквозь стиснутые зубы.

— Поэтому ты попёрлась к этому задохлику в комнату? — шипит Игнат.

— Он мне помог, — шепчу, теряя голову от близости Чернышева, от его запаха и прикосновений. — Я не знала, куда мне идти.

— Кто занял комнату, Катя? — лоб опаляет горячее и частое дыхание.

Я прикрываю на мгновение глаза, потому что мне кажется, что горячие и влажные губы прижмутся сейчас к моей коже.

— Марина, — прикрываю глаза, облизываю губы.

— Ясно, — цедит сквозь зубы Чернышев.

Его горячие пальцы скользят по моей коже. Оказываются на спине, ведут вверх, пересчитывают позвонки. С моих губ срывается тихий стон, когда держать чувства в себе не выходит. Эти прикосновения нечто запредельное, внеземное. То, что невозможно описать словами. Простые. Даже невинные. Но они вызыввают во мне такие чувства, что кажется, будто я разлечусь сейчас на осколки. На миллиарды крохотных частиц. Каждая из которых осядет на коже Игната.

Чтобы слиться с его кожей. Впитаться. Проникнуть в каждую клеточку его тела.

— Черт, Зубрилка мелкая… Я же… Чёрт… Зубрилка… — голос Игната срывается, рука запирает между лопатками.

Молодой человек раскрывает ладонь. Прижимается серединой ровно там, где чувствуется каждый удар сердца.

— Что в тебе такого, твою мать? — обхватив пальцами другой руки мой подбородок, заглядывает в глаза. — Что?

Глава 10

Глава 10

Катя

Вглядывается в красные глаза, опускает взгляд на губы.

— Ничего. Ничего в тебе, Зубрилка… Ничего, — давит большим пальцем на губы, оттягивает нижнюю.

И шепчет что-то настолько тихо, что даже на таком близком расстоянии разобрать невозможно. Я не понимаю, на что он злится. О чём он говорит.

Мне и неважно. Сейчас всё потеряло значение, кроме него. Кроме близости его тела, что находится настолько близко. Что пахнет так одуряюще вкусно. Что заставляет мысли путаться, а колени подгибаться.

Мои ладони соскальзывают на грудную клетку молодого человека. Замирают у сердца. И я, затаив дыхание, с восторгом чувствую, как сильно и часто оно