Чёрный день - Алексей Доронин

А если намечается сухопутная операция, то придёт черёд инфраструктуры. Ненужной инфраструктуры. Той, которая не понадобится Порядку при высасывании того, что ему ещё не успели продать. А без ненужной инфраструктуры — коммунальных сетей, дорог, больниц — быстро начнёт сокращаться ненужное население. Не по миллиону в год, а, скажем, по десять. Сколько там по плану Тэтчер достаточно русских? Вот под эту цифру и подгонят.

Демьянов стоял, ни жив ни мёртв.

Так всегда. Звездец нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждёшь.

Его страны больше нет на карте. Города стоят, и люди живы. Но уже летают над ними как стервятники вражеские бомбардировщики — ракетные платформы. Летают как у себя дома, то и дело отправляя с безопасного расстояния свои «гостинцы». И некому их наказать. Нет больше ни власти, ни генштаба. Огромная армия обезглавлена и превратилась в толпу людей в форме. Может, и Кремля уже нет. Нет «министерства ежедневных ситуаций», нет ГО, чтобы укрыть, накормить, спасти.

Но скоро о них позаботятся. Прилетит вдруг… нет, не волшебник в голубом вертолёте, а оккупационная администрация. Хотя гауляйтера могут назначить и из туземцев.

Было бы неправдой говорить, что Сергей Борисович об этом раньше не думал. Но не так представлялась ему грядущая война. К этому их не готовили. Хотелось кричать: «Так нечестно! Нельзя разбить великую страну за пять минут».

Хотя сам он прекрасно понимал, что на войне все средства хороши, если они ведут к победе, и знал соотношение сил, не оставлявшее его Родине шансов. Разве что она успела нанести ответно-встречный удар. Но успела ли?..

— Пиндосы, — выдавил из себя единственное слово Демьянов.

— А ты думал, марсиане? — глухо ответил подполковник. — Спускаемся в переход. Только без паники.

Это было лишнее. Он уже и так был спокоен как никогда. Вся его боль превратилась в злость и решимость.

— Что за бойцы?

— Мои. Ракетчики. Вот ведь ирония судьбы. На учения ехали. Последнюю неделю всех гоняли почём зря. Спохватились, мать их.

— Да, поздно пить «Боржоми»… — пробурчал себе под нос Демьянов. — Каков план действий?

— Простой. Твой объект как, функционирует? Вот и укрой всех. Пусть пересидят денёк-другой. Ротный там, Олег Колесников, хороший мужик, толковый, с ним все дела решай. Остальные…

Он не договорил, потому что в этот момент бабахнуло гораздо ближе. Как прикинул Демьянов — где-то в районе Институтской.

Со всех сторон ту же раздался дикий пересвист противоугонок. Где-то с жалобным звоном вылетело окно. Они почувствовали слабое движение воздуха, устремившегося к зоне пониженного давления. Здесь оно напоминало порыв ветра, но что творилось вблизи…

Теперь уже народ зашевелился и понял, что непогодой тут и не пахнет. А пахнет жаренным. Люди начали рассасываться с проезжей части, одни по подъездам, другие — в ближайшие дворы. Неумно. Кто даст гарантию, что «высокоточная» ракета не промажет на пару десятков метров? Самые глупые ушли на тротуар, где их накроет и посечёт дождь стекла и шифера. Самые умные спустились в переход, и майор им мысленно аплодировал. Но их было мало.

Самые упрямые до сих пор торчали на дороге вместе со своими драгоценными авто. С таким же успехом они могли сидеть на военном аэродроме — риск сопоставим. Колонна — слишком заметная мишень. Демьянов представил, что останется от них после близкого взрыва вакуумной, кассетной или напалмовой бомбы, и его передёрнуло.

А ему что, сидеть внизу, в безопасности?

— Как хочешь, а я не могу на это смотреть, — резко сказал он.

— Ты спасатель, тебе и мегафон в руки. Может, кого и убедишь, — в голосе подполковника чувствовался скепсис. — В головной машине ручная сирена есть. Мои помогут, только не выходите всей толпой.

— Спутники?

— Беспилотники. Этой дряни вокруг как тараканов.

Демьянов сам удивлялся произошедшей с ним перемене. О том, что ещё полчаса назад могло привидеться в кошмарном сне, они разговаривали будничным тоном. Как ни сильна была привычка к мирной жизни, а всё же он быстро перевёл себя на военный режим работы. Теперь предстояло сделать то же с людьми на дороге, которые по-прежнему пребывали в блаженном неведении.

— Ну а ты что? — в голове у Демьянова шевельнулась нехорошая догадка.

«Неужели хочет по-тихому в кусты?»

— А я в районную администрацию. У них должна быть защищённая линяя. Заодно постараюсь оповестить, кого смогу.

— Думаешь, народ поверит?

— В задницу народ, — рубанул рукой воздух Димка. — Только организации. Может, хоть кто-то укроется. А вы ждите до утра. Если не вернусь, считайте меня коммунистом, — Иваненко слабо улыбнулся, распахивая дверцу «УАЗа». — Если серьёзно… пусть переодеваются в гражданку и по домам. Войну эти сволочи один хрен уже просрали.

Гадко стало у майора запаса на душе от этой фразы. Хоть и нечего было возразить.

— Погоди, — остановил он. — Мне своих предупредить надо.

— Семью?

— Нет, базу.

— «Четвёртую»? Плюнь. Далеко. Мне по пути, я заеду… если успею. Да не стой столбом, действуй! У тебя на объекте продукты должны быть. Они не жрали с утра, вот и организуй раздачу.

Демьянов стряхнул с себя оцепенение. В этом году он уже реже вспоминал о Лене. Время лечит. Последнее письмо от неё пришло два месяца назад, а по телефону они не разговаривали и того дольше. После того, как они расстались, она уехала с мальчиками аж в Калининградскую область. «Чтобы быть подальше от тебя, сволочь». Он уже успел трижды прокрутить в памяти карту бывшего Кёнигсберга, отмечая на ней воинские части и стратегические объекты. Вроде в безопасности. Пригород. Вроде рядом ничего такого нет. Но кто поручится? Какой бы ни была политика завоевателей по отношению к русским аборигенам, крохотный анклав почувствует это первым. Кто знает, вдруг в рамках восстановления исторической справедливости два миллиона бесполезных русских «выселят» в Балтийское море, а Восточную Пруссию отдадут обратно Германии? Не исключено…

Кулаки Сергея сжимались в бессильной злобе, а любая точка в небе казалась ему вражеским разведчиком. Пусть даже беспилотным. Но ещё чернее, чем ненависть к заокеанским гадам, была злость на тех, кто был куда ближе. А виноват — не меньше.

Запрыгнув на место водителя, подполковник рванул почти с места. Там, где не могли проехать тяжёлые грузовики, внедорожник проскочил, лишь в одном месте поцарапав крыло дорогущему представительскому «Лексусу». И поделом.

Демьянов остался один, с грузом ответственности на плечах. Он уже знал, что будет делать, хотя предательская мысль ещё свербела в голове, мешая сосредоточиться: «А если всё же авария? Или климатический феномен, поток метеоритов, смена полюсов? Массовые галлюцинации?..»

«Допустим, — сказал он себе. — Ну, выставлю себя идиотом. Турнут с должности. Оштрафуют. Едва ли посадят. Но когда на другой чаше весов жизни людей, решение принять легко».

Он знал, что не спасёт всех, только надеялся, что в эти же минуты кто-нибудь другой в соседнем районе или городе начинает действовать — пусть без всякой координации, на свой страх и риск, но быстро и грамотно. Это последнее, что оставалось в их силах.

Над городом грохотало и рокотало, как в самую сильную грозу. На горизонте, там, где вид не заслоняли ряды двенадцатиэтажных домов, Демьянов заметил — или ему только померещилось? — частые сполохи пламени и несколько дымных столбов. Поражённые цели.

Надо было торопиться.

Вдруг его однокашник ошибся, и война ещё не окончена. Но радоваться ли этому?

Если она продолжается, то враг может пустить в ход что-нибудь посерьёзнее крылатых ракет.

Темно, хоть глаз выколи. Только где-то далеко брезжит свет. Там выход. Туда надо идти.

Паники не было. Паника приходит не сразу. Ей всегда предшествует просто страх.

Были крики отдельных истеричных дам. Детский плач. Опасливое перешёптывание. Слова «авария», «катастрофа» и «теракт» повторялись людьми на разный лад.

Любой из знакомых, увидев Чернышёву в этот момент, поразился бы перемене. Девушка внутреннее подобралась, от её былой беззаботности не осталось и следа. Она знала, чем опасна давка в тесном помещении. Знала о паре-тройке случаев, когда натиск обезумевшей толпы — как раз в подземном переходе — заканчивался десятком погибших и множеством покалеченных. Единственным поражающим фактором такой ЧС становилась глупость самого человеческого стада.

Откуда-то снизу тянуло холодком. Девушка почувствовала, как её руки покрываются гусиной кожей. Она держалась в середине людского потока, пресекая попытки оттеснить себя на его периферию, поближе к стеклянным витринам. Это был не цинизм, а трезвый расчёт. Пусть лучше она потом будет оказывать кому-нибудь помощь, чем кто-то другой — ей. Она сможет, хотя бы попытается. Чёртовы киоски! Куда смотрели власти, почему не позаботились выкинуть их отсюда?