Дикий, дикий Запад - Екатерина Лесина

– Думаю, он уже понял.

Глава 7

О хороших гостях и добрых хозяевах

Змеиный Дол представлялся мне иным. Вот честно. В городе чего только не болтали. Нет, я понимаю, что болтать там горазды, сплетничать там любят, но вот… все равно.

Миссис Гроббер, которая мясную лавку держит и отличается на диво склочным норовом, сказывала, будто бы все бабы тут общие.

И мужики общие.

И все общее. И машманы только и делают, что свальным грехом занимаются. А порой и скотоложеством. Правда, девочки Бетти поговаривали, что, наверное, только скотоложеством, ибо в бордель машманы не заглядывают вовсе, а стало быть, нормальными отношениями не интересуются. И с чего бы оно? Вот то-то же… Впрочем, ни им, ни миссис Гроббер я не слишком верила.

Но было… интересно.

И что сказать?

А ничего.

Чисто тут. Аккуратно. Домишки будто с картинки, небольшие, но на удивление пригожие. Со ставенками резными, с низенькими заборчиками и, диво дивное, с цветами. Да не обыкновенными, которые растут у всех, а какими-то… помнится, у матушки тоже розовый куст рос.

Пока папаша не спалил его по пьяни.

Случилось это незадолго до его смерти, а потому куст я помнила распрекрасно. Эти цветы были другими, но тоже красивыми.

Это ж до чего благостно-то люди живут, если им на цветы сил хватает!

А главное, что улицы не пустые. Прогуливаются мужики, и не в лонгдогах драных, как оно частенько у нас случается, еще и заблеванных порою, а приличные люди. Иные в костюмах даже, в черных, аккурат что у судьи нашенского. Один и на часы глядел.

Охренеть.

Второй раз я охренела, уже оказавшись внутри домика этого Мэтти, что гляделся прямо-таки кукольным. Помнится, у Салли, дочки шерифа, был такой, который ее папаша аж из Бристона выписал. И все-то приходили поглазеть.

Я тоже приходила.

Потом спала месяц беспокойно, все мне снились аккуратные розовые комнаты с будто бы настоящей, но крохотной мебелью. И журнал, где сказывалось, как надо правильно ледью быть.

То есть леди.

Но…

В общем, внутри этого домика было почти как там, разве что мебель человеческая. Пахло цветами, и корицей, и свежими булками. Полы устилали красивые плетеные циновки, на кроватях высились горы подушек, а уж стол…

– Дом гостевой, – пояснил наш провожатый. – Вода в ванной комнате.

Вода оказалась горячей. А сама ванна почти такой же большой, как та, которая зарастает пылью в нашем особняке. Правда, наша на львиных лапах, а эта совсем без лап, на тоненьких ножках, зато вода ее наполняла. А я стояла, сглатывая слюну, и думала, до чего хорошо, когда дома вода есть.

– Я распоряжусь, чтобы о вас позаботились, – улыбнулся провожатый и удалился.

Зато вскоре в дверь постучали.

И да, позаботились.

Женщины в черных платьях, до того скучных, что даже не получалось представить, что эти вот женщины обретаются среди цветов, притащили огромные корзины со всякой снедью. И булки с корицей тут нашлись, и вяленые окорока, рыба копченая, рыба жареная, а еще сыр, творог, масло и даже горшочек с темным горным медом.

В общем, счастье.

– Мне тут нравится, – призналась я уже потом, позже. Сперва-то в ванну залезла и лежала там, пока вода вовсе не остыла. А потом уже, переодевшись в чистое, и до стола добралась. – Кормят славно. И вода есть.

Эдди тяжко вздохнул, а Чарли отвернулся, будто я чего-то не то ляпнула.

А что?

Вон, даже для гостей дом такой построили. Хотя… странно, конечно, какие тут гости? Машманы чужаков не любят, это все знают.

А дом гостевой держат.

Я отрезала ломоть ветчины, плюхнула поверх свежего мягкого хлеба, накрыла толстым куском сыра. И покосилась на графчика, который сделал вид, что мои привычки его нисколько не интересуют. Вспомнилось вдруг, что матушка не одобрила бы.

Матушка учила меня есть с изяществом.

Но матушки тут не было.

– За ними приглядывали, – сказал Чарли, который ел медленно и аккуратно, что матушкин кот, который даже после недельного загула делает вид, будто вовсе даже не голоден, а рубленого лосося принимает исключительно из вежливости. – За женщинами.

– И правильно. – Я пожала плечами. – А вдруг бы мы чего плохого захотели?

Вон, даже Бетти своим шлюшкам сопровождение выделяет, если случается их послать куда. А они у ней куда как серьезные мадамы, каждая знает, с какого конца за револьвер браться. Да все одно женщины.

Тут я иллюзий не питаю.

Если и оставались какие иллюзии, то окончательно испарились вместе с тем хитрозадым ублюдком, который умудрился накинуть петлю на мою шею.

Шея заныла.

– Верно. – Эдди ел осторожно, сперва обнюхивая каждый кусок. И наверное, это было разумно, но… я все равно ничего, кроме запаха копченой ветчины, не учуяла бы. – Но и на улицах женщин не видать.

Чарли кивнул.

А я задумалась. И вправду ведь. Мужчины разгуливают, а… эти, в черных платьях, вошли незаметно, и смотреть смотрели исключительно в пол, и ни одна-то на нас не взглянула, что вовсе не нормально. Люди по природе своей любопытны, а тут… И ни слова, главное, не произнесли, даже не поздоровались.

Странно.

Мясо вдруг перестало казаться вкусным, а сыр и вовсе пресным сделался. Но доесть я доела. И запила кислым ягодным отваром.

Поглядела на спутников.

И предложила:

– А не прогуляться ли нам?

– Не стоит, – покачал головой Эдди. – Нам ясно дали понять, что гостям здесь не рады.

Ага.

Но настолько ли, чтобы носа на улицу не казать?

– Да и гроза скоро, – добавил он, прежде чем я озвучила свою идею. Гостям тут, может, и не рады, но одно дело, если все гулять попремся, и совсем другое, если пойду лишь я. Я ведь тоже женщина.

Бестолковая.

Любопытная.

И разве стоит меня опасаться? Но тут, будто отозвавшись на слова Эдди, за окном громыхнуло. И стало вдруг темно, да так, что показалось даже, будто треклятое небо не удержалось на звездных гвоздях и рухнуло к бисовой матери.

Про гвозди говорила Мамаша Мо, и с полной серьезностью, и даже учебник астрономии, стыренный в прицерковной библиотеке, ее не переубедил. Учебником этим она мне по макушке стукнула, обложила матерно и велела обратно вернуть, да еще покаяться.

Вернуть я вернула, а каяться не стала. Да и что вернула, жалела. А потому, пожалев месяцок, назад забрала. В конце концов, им там он тоже без надобности. Кому в Последнем Приюте астрономией увлекаться? То-то и оно.

В следующее мгновенье кромешная тьма сменилась светом столь ярким, что у меня глаза заслезились. А