Святых не существует (ЛП) - Ларк Софи

Я представляю, как она лежит на земле, крепко связанная, руки за спиной, груди выдвинуты вперед. Ее колени были отведены назад, обнажив голую киску. Я мог бы засунуть в нее свой член. Аластор именно этого от меня и ждал.

Если бы я почувствовал этот запах, я бы сделал это.

Я никогда не испытывал ничего подобного. Он вызывает привыкание. Чем дольше я провожу в этой комнате с ее простынями, полупустым флаконом духов, грязным бельем, тем сильнее он заполняет мои легкие, проникая в кровь.

Я хочу этого. Только что из источника.

Я сильнее дергаю членом, делаю глубокие вдохи.

Я представляю ее связанной, на этот раз на спине с раздвинутыми ногами. Я представляю, как зарываюсь лицом в ее пизду, проникаю языком внутрь, пока она бьется о веревки.

Мои яйца кипят, член пульсирует с каждым ударом сердца.

Я обхватываю трусики вокруг головки своего члена и проникаю в них, прямо в промежность. Мой член извергается, заливая спермой нижнее белье Мары.

Я использую ее трусики, чтобы поймать все до последней капли, сжимая их вокруг головки.

Эта облегающая черная ткань лучше облегает мой член, чем любая настоящая киска, которую я когда-либо трахал. Может, дело в новизне, а может, в том, что ее запах все еще цепляется за мои пальцы, задерживаясь в легких.

Но этого недостаточно. Оргазм был быстрым, мощным, как выстрел из винтовки. Я не удовлетворен.

Я хочу наблюдать за Марой в этом пространстве. Хочу видеть, как она ходит по комнате, как раздевается, как ведет себя, когда думает, что осталась одна.

Я смотрю в ее окно.

Из соседних домов не видно комнаты Мары. Но дом за ее домом - высокий георгианский дом с черными ставнями - открывает прекрасный вид из своего чердачного помещения.

У Мары нет занавесок на окнах. Она так высоко, что чувствует себя в безопасности, как ворона в своем гнезде.

Вороны забывают о ястребах.

Я бросаю трусики обратно на пол, где их нашёл.

Затем ухожу тем же путем, что и пришёл, уже собираясь позвонить своему агенту по недвижимости.

Мара

Когда я возвращаюсь домой после прогулки с собаками, я уже опаздываю на свидание с Джошем.

Мы встречаемся время от времени уже несколько месяцев. Он фотограф, который любит снимать переоборудованные здания. Правда, большую часть денег он зарабатывает, снимая свадьбы.

Он хорош собой, неплох в сексе и еще лучше в разговоре, хотя у него есть склонность к поучениям. Он осуждает меня за то, что я работаю барменом в « Zam Zam », потому что, по его словам, половина постоянных клиентов - алкоголики, и я подпитываю их зависимость. Неважно, что я познакомилась с ним в «Zam Zam», а он вряд ли придерживается трезвого образа жизни.

Как и Эрин, Джош не заметил, когда я исчезла на четыре дня. Мы встречаемся лишь раз в неделю или две, оба заняты работой и побочными проектами.

Я не трахалась с ним после того случая. Я вообще никого не трахала с тех пор и не уверена, как отреагирую, когда это случится.

Хотя этот маньяк меня не насиловал, я чувствую себя так же оскорбленной. Сравнивать травмы невозможно, да я и не хочу пытаться. Но ужас, который я испытывала, и физическая боль не могут быть так далеки друг от друга.

Иногда я просто хочу забыть обо всем этом.

В другие моменты меня охватывает глубокая, кипящая ярость. Я хочу найти этого ублюдка. Я хочу выследить его. И отрезать от него кусочки, пока мне не станет легче.

Но этого не произойдет. Совершенно ясно, что копы ни хрена не делают, потому что не верят в то, что я им сказал. А даже если бы и поверили, нет ни свидетелей, ни улик. Я даже не очень хороший свидетель.

Кроме того... Я не верю в месть.

Это не первый раз в моей жизни, когда кто-то причиняет мне боль. Если держать в себе гнев, кипеть от ярости, это только сожжет меня изнутри. Я поняла это на собственном опыте.

Что я могу сделать? Мой рост - 175 см, вес - 50 кг. Я никогда в жизни никого не била. Даже с электрошокером и кучей скотча мне было бы трудно усмирить взрослого мужчину. Я не питаю иллюзий по поводу своей способности драться, причинять боль, убивать.

Отпустить это трудно, но я пытаюсь это сделать. Я пытаюсь сказать себе, что я жива, что я исцеляюсь. Пока я еще дышу, я могу двигаться вперед. Все можно преодолеть, кроме смерти.

Даже если я найду этого засранца, все равно меня убьют.

Я спешу в дом, зная, что Джош будет раздражен, если я снова опоздаю.

Джоанна проходит мимо меня по лестнице, торопясь на свидание со своим давним бойфрендом Полом, а я трусцой поднимаюсь на три пролета в свою мансардную комнату.

— Ты выглядишь великолепно! — говорю я ей.

— Ты тоже! — врет она.

Я смеюсь. — Не волнуйся, я сейчас переоденусь.

Я снимаю с себя одежду, потную от катания по парку с собаками. Несмотря на то что на дворе октябрь и небо затянуто облаками, температура была близка к восьмидесяти градусам, душно и влажно.

Я подумываю о том, чтобы ополоснуться в душе, но у меня нет времени. Вместо этого я достаю из шкафа черное мини-платье и пару замшевых сапог.

Блеск серебра на груди привлекает мое внимание. Я на мгновение замираю посреди комнаты, глядя на свое обнаженное тело.

Я так и не сняла пирсинг.

Может быть, мне следовало бы, потому что каждый раз, когда я вижу их, я вспоминаю ослепительную, жгучую боль, когда этот психопат вонзил иглу в мой сосок.

Но это также напоминает мне о том, что я бежала вниз с этой гребаной горы, голая и полумертвая. Я выжила. В каком-то смысле я украла у него эти серебряные кольца, потому что он думал, что они украсят мой труп.

Натянув платье, я оглядываюсь в поисках чистого белья. Прошло уже две недели с тех пор, как я отнесла свою одежду в прачечную, и у меня ее не хватает. Отчаявшись и опоздав, я подхватываю с пола трусики и натягиваю их.

— Что за хрень, — бормочу я, чувствуя, как влажность прижимается к губам моей киски.

Зацепив большими пальцами за обе стороны трусов, я опускаю их до уровня колен.

Я осматриваю промежность трусов, пытаясь понять, не начались ли у меня месячные незаметно. На черном материале это трудно определить.

Выйдя из трусиков, я провожу большим пальцем по полоске хлопка, вшитой в промежность. На ощупь она очень скользкая. Поднеся пальцы к лицу, я чувствую слабый запах.

Я бросаю трусики на пол, сердце бешено колотится.

Я знаю, как пахнет сперма.

Не будь смешной, говорю я себе. Ты живешь в этом доме уже два года. Сюда никто не заходит.

Трое моих соседей по комнате - мужчины, но двое из них геи, а третий, Питер, помолвлен с другой моей соседкой Кэрри. Он единственный из нас, кто не художник, а значит, единственный, кто вовремя платит за квартиру. Он работает в Adobe, и он такой застенчивый и мягкий, что за последние два года мы перекинулись, наверное, всего двенадцатью словами.

Конечно, к остальным моим соседям по комнате постоянно приходят друзья. Вполне возможно, что какой-нибудь придурок мог зайти сюда и пошарить в моих вещах.

Я прочесываю комнату, размышляя, замечу ли я, если что-то будет перемещено.

Моя копия «Дракулы» по-прежнему лежит рядом с кроватью, открытая на том же месте, что и раньше.

А кроме этого... как, черт возьми, я узнаю, что здесь кто-то был?

Сердце колотится о грудину, руки дрожат, когда я снова откладываю «Дракулу».

Ты параноик. Значит, твое белье было мокрым. Возможно, это просто... ну, знаешь, разрядка или еще какое-нибудь дерьмо.

Я не хочу быть таким человеком. Прыгать на тени и думать, что все хотят меня поймать.

Я не могу жить вот так, в страхе и паранойе.

Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь замедлить сердцебиение. Я смотрю на свой новый телефон, купленный по кредитной карте.

7:14. Я чертовски опаздываю.