Годы - Вирджиния Вулф

Мистер Робсон усмехнулся.

— Мне приятно, что вы так считаете, — сказал он. — Всех нас вырастила. Хотя из ее детей никто с ней не сравнится.

Он повернулся к дочери, которая вошла и стояла, все в том же переднике.

— С ней никто не сравнится, — повторил мистер Робсон, положив руку на плечо Нелл. При виде Нелл и ее отца, стоящих под портретом его матери и ее бабушки, Китти вдруг стало жаль саму себя. Вот бы ей быть дочерью таких людей, как Робсоны, подумала она, жить бы на севере… Но они хотят, чтобы она ушла, это ясно. Никто так и не сел. Все стояли. Никто не уговаривал ее побыть еще. Когда она сказала, что ей пора, все вышли вместе с ней в тесную переднюю. Они все мечтают продолжить свои занятия, чувствовала Китти. Нелл пойдет на кухню и станет мыть посуду; Джо вернется к курятнику; детей мать уложит спать; а Сэм… — чем он займется? Она посмотрела на него, на его тяжелую цепочку от часов, как у школьника. Вы чудесный человек, я в жизни не встречала никого лучше, подумала она, протягивая руку.

— Было очень приятно познакомиться, — чинно произнесла миссис Робсон.

— Надеюсь, вы еще зайдете в скором времени, — сказал мистер Робсон, стиснув руку Китти.

— С удовольствием! — воскликнула она, в ответ сжав его руку изо всех сил. Она хотела сказать, как она восхищается ими, и спросить, примут ли они ее в свой круг, несмотря на ее шляпку и перчатки. Но у них впереди дела. А я иду домой переодеваться к ужину, думала она, спускаясь по низким ступеням парадного и комкая свои светлые лайковые перчатки.

Опять сияло солнце, влажные тротуары лоснились. Порыв ветра растревожил мокрые ветви миндальных деревьев в садиках перед домами. Мелкие веточки и лепестки закружились над мостовой, а потом упали и прилипли к ней. Китти остановилась на секунду у перехода через улицу, и ей показалось, что она тоже поднята ветром и оторвана от привычного мира. Она забыла, где находится. Облака на небе раздуло, отчего оно стало огромным и синим и смотрело как будто не на улицы и дома, а на сельские просторы, где ветер носится над пустошами и взъерошенные овцы ищут убежища у каменных стен. Китти живо представила, как поля то освещаются, то темнеют, когда над ними проносятся облака.

Но через несколько шагов незнакомая улица вернула себе давно известные Китти очертания. Тротуары и деревья, антикварные лавки с синим фарфором и медными грелками в витринах. Еще немного, и Китти вышла к знаменитой кривой улице с куполами и шпилями[14]. Солнечный свет лежал на ней широкими полосами. Экипажи, навесы, книжные магазины; пожилые мужчины в развевающихся черных мантиях; молодые женщины в трепещущих на ветру голубых и розовых платьях; юноши в соломенных шляпах, с подушками под мышкой… На мгновение все это показалось Китти бессмысленным и пустым старьем. Обыкновенный старшекурсник в квадратной шапке и мантии, прижимавший к себе книги, выглядел глупо. А напыщенные старики своими гротескными чертами напоминали фантастических средневековых химер, вырезанных из камня. Они все будто нарядились и играют роли, думала Китти. Она уже стояла у двери своего дома и ждала, пока дворецкий Хискок снимет ноги с каминной решетки и, ковыляя, поднимется по лестнице. Почему ты не можешь говорить по-человечески? — подумала Китти, когда он взял у нее зонтик и пробормотал свое обычное замечание о погоде.

Китти поднималась по лестнице медленно, как будто ее ноги тоже налились тяжестью, видя сквозь открытые окна и двери ровный газон, косое дерево и поблекшую мебельную обивку. Она опустилась на край своей кровати. Стояла духота. В воздухе кружила синяя муха, внизу стрекотала газонокосилка. Вдалеке ворковали голуби: «Только ты, крошка. Только ты, кро…» Глаза Китти полузакрылись. Ей привиделось, что она сидит на террасе итальянской гостиницы. Отец расправляет цветок генцианы на листе грубой промокательной бумаги. Озеро внизу плещется и сверкает. Китти собралась с духом и сказала отцу: «Папа…» Он очень добро взглянул на нее поверх очков, держа двумя пальцами маленький голубой цветок. «Я хочу…» — начала Китти и соскользнула с балюстрады, на которой сидела. Но тут прозвенел колокольчик. Китти встала с кровати и подошла к умывальному столику. Как бы это оценила Нелл? — подумала она, наклоняя ярко отполированный медный кувшин и окуная руки в горячую воду.

Колокольчик прозвенел опять. Она перешла к туалетному столику. Снаружи, в саду, воздух был наполнен шепотами и воркованием. Стружка, подумала Китти, беря в руки гребень и щетку, у него была стружка в волосах. Мимо прошел слуга со стопкой оловянных блюд на голове. Голуби ворковали: «Только ты, крошка, только ты…» Третий звонок на ужин. Китти быстро заколола волосы, застегнула платье и сбежала по гладким ступеням, скользя рукой по перилам, — как делала в детстве, когда спешила. Все уже собрались.

В передней стояли ее родители и с ними — высокий мужчина. Его мантия была расстегнута, последний солнечный луч освещал его доброе и властное лицо. Кто это? Китти не могла вспомнить.

— Надо же! — воскликнул мужчина, с удивлением посмотрев на нее. — Неужели это Китти? — Он пожал ей руку. — Как вы выросли!

Он смотрел как будто не на нее, а на свое собственное прошлое.

— Не помните меня?

— Чингачгук! — воскликнула Китти, вдруг вспомнив кусочек детства.

— Только теперь он сэр Ричард Нортон, — сказала ее мать, с гордостью похлопав его по плечу. Все направились к выходу: мужчины шли ужинать в столовую колледжа.

Какая безвкусная рыба, думала Китти. Еда почти холодная. И хлеб черствый и нарезан тощими квадратиками. Жизнерадостные цвета Прествич-Террас еще стояли перед ее глазами, она еще слышала звуки того дома. Конечно — она оглянулась, — превосходство фарфора и серебра в ректорской резиденции безусловно, и японские тарелки и картина там у них висят чудовищные; но эта столовая — с плющами, с большими потрескавшимися холстами — такая темная… В Прествич-Террас комната была полна света. В ушах еще стучал молоток: «Бум-бум-бум». Китти посмотрела в окно, на деревья и траву, которые начинали погружаться в сумерки. В тысячный раз она повторила свое детское желание: чтобы дерево либо совсем упало, либо выпрямилось, но не оставалось так. Дождя не было, однако по саду будто пробегали белесые судороги — это ветер порывами взъерошивал листья лавровых деревьев.

— Ты не заметила? — вдруг обратилась к ней миссис Мелоун.

— Что, мама? — спросила Китти. Она не слушала.

— У рыбы странный вкус.

— Вроде не заметила, — сказала Китти.

Миссис Мелоун продолжила разговаривать с дворецким. Сменили тарелки, внесли следующее блюдо. Но Китти не хотела есть. Она едва притронулась к сладостям, и на этом скромный ужин, собранный для дам из остатков вчерашнего пиршества, был окончен. Китти проследовала за матерью в гостиную.

Для них двоих гостиная была слишком велика, но они всегда сидели в ней. Картины будто взирали на пустые кресла, а пустые кресла — на картины. Старый джентльмен, управлявший колледжем сто с лишним лет назад, казалось, днем исчезал, но возвращался, когда зажигали лампы. Его внушительное и безмятежное лицо улыбалось. Он был очень похож на доктора Мелоуна — тому тоже очень пристало бы висеть в рамке над камином.

— Хорошо иногда провести спокойный вечер, — сказала миссис Мелоун, — хотя Фриппы… — Ее голос иссяк, когда она надела очки и взяла «Таймс». Для нее это было время отдыха и восстановления сил после дневных трудов. Она подавила небольшой зевок, проглядывая сверху вниз газетные колонки. — Какой милый человек, — между делом заметила она, читая раздел некрологов и объявлений о рождениях. — Совсем не похож на американца.

Китти вернулась к своим мыслям. Она думала о Робсонах. А ее мать говорила о Фриппах.

— Она мне тоже понравилась, — быстро сказала Китти. — Разве она не мила?

— М-м. На мой вкус, слишком броско одевается, — сухо ответила миссис Мелоун. — Да еще этот акцент… — продолжила она, листая газету. — Я порой едва понимала, что она говорит.

Китти промолчала. В этом они расходились, как и еще очень во многом.

Вдруг миссис Мелоун подняла голову:

— Вот, я так и сказала Бигг нынче утром, — она положила газету.

— Что, мама? — спросила Китти.

— Я про передовицу, — сказала миссис Мелоун и, водя пальцем по строчкам, прочла: — «При том, что у нас лучшие мясо, рыба и птица в мире, мы никогда не сможем использовать их с подобающим результатом, потому что у нас некому их готовить». Утром я сказала Бигг то же самое. — Она коротко вздохнула. Именно когда хочется произвести впечатление на людей — например, на этих американцев, — что-то обязательно не получается. На этот раз — рыба. Миссис Мелоун протянула руку за своим рукодельем, а Китти взяла газету. — Передовица, — повторила миссис Мелоун. Этот автор почти всегда формулировал именно то, что она думала, вселяя в нее покой, даря ей чувство надежности в мире, который, как ей казалось, менялся к худшему.