Слепой. Проект «Ванга» - Андрей Воронин

вопросов, которые Максим собирался задать этому человеку, был у него готов давным-давно и хранился не только в блокноте, но и в памяти – тренированной памяти опытного газетчика. Первым в этом списке значился вопрос о том, когда и при каких обстоятельствах интервьюируемый впервые осознал, что обладает не совсем обычными способностями. Максим открыл рот, чтобы его задать и ввести тем самым разговор в прямое русло рутинного интервью, но неожиданно для себя самого вдруг спросил совсем не то, что собирался.

– Скажите, это правда, что вы можете оживлять мертвых?

Произносить этот бред было как-то неловко – язык не поворачивался, и пришлось преодолеть значительное внутреннее сопротивление. Сама постановка вопроса в принципе отрицала наличие интеллекта как минимум у одного из собеседников… а может быть, и у обоих. «Вы умеете оживлять мертвых?» – «О да, мне это раз плюнуть. А вы?» – «Я пока тренируюсь на мышах и лягушках, но что-то плохо получается. Может, заклинание неправильное?» В общем, как пелось в старой песне, «а я видела однажды, как зимой кусты сирени расцвели, как будто в мае»…

– Умею, – как ни в чем не бывало отозвался Грабовский, нимало не удивленный этим вопросом. Казалось, именно этого вопроса он ждал с самого начала и не видел ничего странного ни в оживлении мертвецов, ни в интересе, проявляемом к этой заведомой чепухе таким серьезным журналистом, как Максим Соколовский. – Только не оживлять, а воскрешать. Оживляют в реанимации. А я – воскрешаю.

– Вы это серьезно? – спросил Максим, стараясь не подавать виду, что огорошен только что прозвучавшим заявлением. «Он что, за дурака меня держит?» – пронеслось в голове.

– А мне с тобой шутки шутить некогда, – в своей фирменной хамской манере заявил провидец. – Я человек занятой, у меня дел невпроворот. Да, умею, представь себе. И воскресают, и живут как миленькие. Есть, правда, одна недоработка: память у них отшибает начисто. Ничего не помнят – ни кто они, ни что они, ни как их зовут. Я сейчас как раз над этим работаю, а то родственникам с ними, беспамятными, одна морока. Что такое? Что ты на меня так уставился?

– Простите, я просто удивлен. Согласитесь, такое услышишь не каждый день. А примеры привести вы можете?

Снисходительно усмехнувшись, чудотворец начал приводить какой-то пример. Максим машинально фиксировал в памяти каждое слово, думая в это время совсем о другом. Заявление Грабовского полностью перечеркнуло результаты расследования, которое Максим вел на протяжении последних шести месяцев. В свете этого заявления вся добытая информация выглядела совершенно иначе; факты вставали с ног на голову, а выводы сменялись прямо противоположными.

Впрочем, Максим Соколовский был достаточно опытен, чтобы знать: если какая-то случайность оказывается очень уж кстати или, наоборот, некстати, это означает, что на самом деле никакой случайностью тут и не пахнет. Просто совокупность твоих мыслей, слов и поступков – всех шагов, сделанных тобой в том или ином направлении, – изменила обстоятельства, и они сложились так, что в результате родилась вот эта самая случайность, счастливая или несчастливая, в зависимости от того, как ты действовал, в какую сторону выгибал линию судьбы.

В данный момент линия судьбы выгнулась в нужную сторону, и Максим мысленно поклялся не упускать Грабовского из виду, пока все не станет окончательно ясно.

* * *

Человек открыл глаза. Сидевшая напротив него пожилая полная женщина увидела, что он проснулся, и поспешно отвела взгляд. До этого она бесцеремонно ощупывала его небритую физиономию и мятую одежду, состоявшую из растянутых спортивных брюк с лампасами, черных, сильно поношенных полуботинок и матерчатой куртки защитного цвета. На лице женщины отображалось брезгливое недоумение по поводу того, каких только типов пускают в общественный транспорт. То обстоятельство, что сама она была одета в старенькое платье, из-под подола которого выглядывали ноги в дырявых шерстяных рейтузах и потрепанных полукедах, а также болоньевую куртку, впервые увидевшую свет на заре семидесятых годов прошлого века, нисколько не повлияло на ее мнение о соседе по электричке: она-то ехала на дачу, а значит, могла одеваться в обноски, которыми пренебрег бы даже бомж. А вот сосед ее, занимавший место у окна напротив, не имел при себе ни корзин, ни ведер, ни мешка, в который были бы завернуты грабли и лопата, – словом, ничего, что свидетельствовало бы о его принадлежности к славному племени пригородных ковырятелей земли. При нем вообще не было багажа; уловив исходившее от женщины неодобрение и испытав по этому поводу неловкость, причин которой не мог объяснить даже себе самому, молодой человек зябко поежился и засунул руки в карманы куртки. При этом обнаружилось, что в карманах у него тоже ничего нет, но это открытие оставило его вполне равнодушным: он не помнил, чтобы там, в карманах, хоть что-нибудь было. Честно говоря, он вообще ничего не помнил, и поначалу это обстоятельство его ничуть не удивило: он почему-то решил, что это спросонья и вот-вот пройдет.

Электричка бодро стучала колесами по стыкам, за окном зеленели уже слегка тронутые первой осенней позолотой неброские подмосковные пейзажи – перелески, березовые рощи, пригородные пассажирские платформы, домики путевых обходчиков. Утро выдалось серенькое, пасмурное, хотя дождя не было. В низинах еще стоял холодный ночной туман; слева за рябым от пыли оконным стеклом под размеренные вспышки красных огней и назойливое дребезжание звонка промелькнул переезд с опущенным шлагбаумом и терпеливо замершим перед этой преградой стареньким грузовиком. Под насыпью паслась рыжая лошадь; молодой человек увидел ее, но не сразу вспомнил, как называется это красивое крупное животное с грустными глазами. Потом вспомнил, что это именно лошадь, а не корова; слово «корова» поначалу показалось ему пустым, хотя и смутно знакомым звуком, а затем память услужливо подсунула зрительный образ, и человек мысленно согласился: да, это вот она и есть – корова…

«Да, – подумал молодой человек, скользя равнодушным взглядом по неброским придорожным красотам, – что-то с памятью… Чего-то я не того вчера выпил. Насобачились водку из стеклоочистителя делать, черти! Так ведь и ноги протянуть недолго!»

Впрочем, данное рассуждение показалось ему довольно спорным. Можно не помнить, что ты делал после того, как выпил лишнего, но сам процесс употребления спиртного – по крайней мере, самое его начало, – обычно запоминается неплохо. Он же не помнил ничего – где, что, с кем и при каких обстоятельствах пил; он не помнил даже, пил ли вообще. Это тоже показалось ему странным: алкогольная амнезия – это такая штука, которую ни