Второй арап Петра Великого - Дмитрий Чегодаев

Да, действительно, позиция автора, метод (развития событий, реконструкции времени, портретных характеристик и т. д.), при помощи которого написан «Второй арап», напоминает «Парфюмера». Но на этом сходство и заканчивается. И если, герои Зюскинда и их поступки, образ мыслей и даты событий — вымышлены целиком, как и сами события, то во «Втором арапе» нет ни одного придуманного персонажа, ни единого придуманного эпизода. Это такая форма «реставрации», когда, дорожа подлинностью фрагмента, не дорисовывают пряжку на ботфорте, например, уважительно полагая, что читатель — умный и сам знает. Более того, автор принципиально отказывается от монологов и диалогов, заменяя их словами рассказчика. И мы как-бы видим немые картинки с закадровым голосом. Создаваемая иллюзия документальности настолько велика, что может показаться — мы имеем дело с научно-популярной публикацией. Но это не так. «Второй арап», безусловно, художественное произведение. И, в частности об этом, и, пожалуй, лучше всего говорит история создания повести, рассказанная автором:

«…чем так замечательны старые семьи? По моему мнению тем, что в их многовековой истории всегда найдётся место тайне, загадке или как говорят англичане — спящей собаке. Когда-то, очень давно, я первый раз был в доме замечательного художника Иллариона Голицына, потомка знаменитого рода, светлейшего князя, просто очаровательного человека и, кажется, моего очень дальнего родственника. Лет мне тогда было не много и самое большое впечатление на меня произвели настольные игры, с пиратами и морскими сражениями, созданные его отцом, тоже прекрасным художником, Владимиром Голицыным. Впрочем, в этом доме было огромное количество всяких интересных вещей, картин и книг. Среди них был здоровенный том, посвящённый истории семьи Голицыных, где среди многочисленных иллюстраций, в основном портретов, фигурировала одна черно-белая репродукция старинной парсуны, изображавшая группу молодых людей в камзолах XVII века, расположившихся вокруг сидящего в кресле усатого человека. На мой вопрос, кто эти люди, Илларион Владимирович ответил, что кто-то из них точно его предок, но кто именно и где эти люди находятся — он не знает, так как подписи под картинкой нет, а две следующие страницы, позволявшие ответить на этот вопрос, к несчастью утеряны… Так в мою жизнь вошёл сюжет. Один известный персонаж утверждал, что рукописи не горят. Не берусь судить, правда ли это, тем более, что и персонаж этот, сам был изрядная бестия. Но вот то, что хорошие сюжеты точно не исчезают — это правда. Они могут ждать годами своего часа, чтобы, в конце концов, застучать во всю силу в твоей голове с требованием выпустить их на волю. Так было и в этом случае. Загадочная картина хранилась где-то в самом дальнем закутке моей памяти, до тех пор, пока не произошло вот что. Моя жена Алиса, обладающая просто волшебным каким-то даром, — подходящим, думаю, для нахождения подземных ключей — уменьем видеть всё насквозь и всюду находить нечто невероятно интересное, замечательное, и никем прежде не замеченное, притом, как раз то, что найти было совершенно необходимо, (как и в этом случае оказалось), — обнаружила эту картину в музее города Пераста и рассказала мне. Это была большая хорошо сохранившееся парсуна, в оригинале выглядевшая намного лучше, чем на той репродукции, (оказавшейся к тому же фрагментом), так как на самой картине присутствовала еще длинная надпись, объяснявшая кто на ней находится, почему и где всё это происходит. Оказалось, что это групповой портрет русских бояр направленных Петром Великим обучаться морскому делу в школе капитана Марко Мартиновича в городе Перасте. Среди учеников школы представленных на картине фигурировал не один, а сразу четыре Голицына… В начале осени Илларион Владимирович приехал к нам в Черногорию, где мы тогда жили. Он был потрясен находкой. Радовался этому открытию как ребёнок. Надеюсь, что он был счастлив в эту свою последнюю осень. Следующей зимой, в Москве, он погиб под колесами какого-то мерзавца, даже не остановившегося, чтобы посмотреть, что он наделал. Незадолго до своей смерти Илларион Владимирович успел сделать доклад о картине на голицынской конференции. Загадочная иллюстрация перестала быть загадкой и, наверное, в семейной хронике появилась надлежащая запись. Казалось бы конец истории? Но нет. Сюжет, вырвавшийся на свободу, тянул меня всё дальше и дальше.

Вот как пишет о превратностях сюжета, в своей замечательной книге „Имя розы“, чародей литературных поворотов — Умберто Эко: „Бывают моменты крайне сильной физической утомлённости, сочетающейся с двигательным перевозбуждением, когда нам являются призраки людей из прошлого… Позднее я узнал из превосходной работы аббата Бюкуа, что именно так являются призраки ненаписанных книг“. Привожу эту цитату по причине необыкновенного совпадения, и моей собственной, тогдашней, действительности, и метода продвижения сюжета. Но вернёмся к „Арапу“. Пытаясь выяснить что-то более подробное о школе, в которой обучались русские бояре, мы познакомились с замечательным историком, академиком и последним „Адмиралом Боки“ — Милошем Милошевичем, который дал нам прочесть записки капитана Марко Мартиновича. Среди них было одно письмо, в котором рассказывалось об убийстве перастского капитана Вицка Буёвича и суде над городским аудитором Матием Змаевичем, в этом убийстве обвинённом. С этой историей я уже был немного знаком, как-то мне её рассказал известный черногорский писатель и дипломат Гойко Челебич, собиравшийся в то время написать роман о Змаевиче. Как говорится, два снаряда в один окоп просто так не попадают… и в моём сюжете возник первый герой — прославленный русский адмирал, герой Гангута и один из создателей российского флота — Матвей Христофорович Змаевич. А вслед за ним в сюжет начала вплетаться целая петровская эпоха с замечательными людьми и грандиозными событиями.

Сюжет с колоссальной скоростью начал превращаться в историю. Одним словом, „призрак ненаписанной книги“ уже витал над моей несчастной головой. Единственное, чего мне не хватало для книги — это главного героя, связавшего бы, между собой, во времени и пространстве всех других персонажей, и происходящие с ними события. А событий, людей и мест уже было такое количество, что переварить их мог только „роман — путешествие“. Но какое путешествие, когда у тебя нет путешественника? Я уже было собирался придумать себе героя, но хорошие сюжеты, знаете ли, живут своей жизнью и спокойно могут обойтись без ваших фантазий. Одним словом, главный герой нашёлся сам. Как-то зимой, на совершенно пустом пароходе мы чудесным образом познакомились с превосходным хорватским писателем и журналистом Слободаном Просперовым Новаком. Благодаря ему и его только что изданному сборнику эссе „101 далматинец“ я узнал об аббате Иване Крушале. В отличие от графа Петра Андреевича Толстого — отца российской дипломатии или адмирала Змаевича — великих и прославленных людей, которым посвящены сотни книг, (о Петре Великом я уже и не говорю!) Иван Крушала, хотя и сделавший для России не меньше, чем окружавшие его титаны, — человек, практически никому неизвестный. И именно по этому, он стал идеальным героем — „маленьким человеком среди великих событий“ — превосходным проводником по истории и эпохе. Всё. Книга была готова. Оставалось только её написать. Правда история растянулась на полстолетия, а её география на всё восточное полушарие от Средиземноморья до Голландии и Китая, но это уже было делом техники. А вместе с тем, сказать по правде, теперь, когда дело сделано, ты и сам не можешь объяснить — как…». Так говорит автор.