Фрирен – И даже умереть не успеть. Том 1 - Tired God

древесных стволах, даже шёпот травы под порывом ветра. И одновременно это всё было столь отдалённо и фантомно, что… почему-то на ставших странно-ровными, не изогнутыми по форме челюсти, зубах — оставался отзвук ванили.

В голову лезли странные вопросы.

Почему мана движется?

Что, если она имеет собственную волю?

Я же не мог её двигать.

Так… а мана двигается?

Почему она двигается?

Но она не двигается…

Но я чувствую, как она двигается.

И одновременно чувствую, что она не двигается.

Она не подчиняется моей воли, потому что воля не желает подчинятся мне.

Моя воля не трогает ману, словно проходит сквозь неё, как мир проходит сквозь меня. Как мана проходит кожу, исторгаясь наружу — они просто в разных мирах.

Моя мана не находиться в моём мире.

А моя воля — в моём мире.

Всё вокруг казалось связанным невидимыми нитями, которые можно не только видеть, но и чувствовать.

Эмоции накатывали волнами. Сначала восторг, будто я вот-вот разгадаю саму суть мироздания, а затем — непонятная тревога. Я запомнил миг, когда что-то писал в оказавшимся в руках блокноте.

А затем осознавал, что за всеми этими яркими образами и новыми знаниями скрывается что-то… большее. Что-то, что ждёт, чтобы быть замеченным, но от чего хотелось отвести взгляд.

Но я хотел это настолько сильно, что мир от его присутствия окрашивался в цвета сладости. Тёплые, комфортные и уютные.

Спустя вечность разум замедлился.

Мысли перестали быть ясными, начали путаться.

Образы сливались воедино, превращаясь в мешанину красок, звуков и ощущений.

Это было похоже на сон, в котором грань между реальным и нереальным исчезает, но оторваться от происходящего, проснуться окончательно, было невозможно.

Потому что только во сне я бы смог взять…

Стоп.

Я же маг. Я же прямо сейчас заставляю свою ману… колыхаться.

В голове щёлкнуло.

Я сделал так, чтобы мой резерв стал частью моего мира. Миру, подвластному моей воли.

Действие зелья начало сходить — реальность вернулась не сразу.

Гул в голове стоял такой, будто я спал прямо в огромном колоколе. Этот гул разливался по всему телу, отдаваясь слабой дрожью в руках и ногах.

Зрение медленно прояснялось, но всё ещё казалось размытым, словно я смотрел сквозь тонкий слой воды. Мир вокруг будто покрывали остаточные блики тех самых образов, что виделись в трансе. Призрачные, покидающие разум вместе с воспоминаниями о себе. Очертания деревьев и камней едва заметно пульсировали, словно дышали.

К горлу подступила лёгкая тошнота, но она была странной, не отвращающей, а скорее частью… правильной частью происходящего. Во рту остался металлический привкус зелья.

Слабость накатила волной. Мышцы были ватными, но не болезненными — скорее просто непривычно расслабленными. Чувствовал себя опустошённым и… обновлённым.

— Хейст? — гулкий голос раздался в голове эхом… и через миг стал невероятно чётким. Скрипучим, каким всегда и был.

С внутренним, слышным только мне стуком реальность вернулась в норму.

Вкус зелья во рту сменился другим. Сладковатым, с кислым привкусом. Нормальным и привычным, знакомым. Универсальное противоядие.

Корень белого адониса, сушёные ягоды угольного терновника, кожура лимонного кактуса и пыльца ночной гладиолии. Главный реагент — кровь герийской гадюки. Дорогое зельё.

Такое варят с активным применением магии. Не мой уров…

Стоп.

— Хейст, ты тут? — снова спросил учитель. Привычно, хоть небольшой гул в ушах остался.

А ещё я осознал один факт: я маг. Всё остальное херня — я представил себя магом, потому что был им. И возможности с щелчком, словно поглотив всю тревогу в душе, совпали с желаниями.

Я вообразил себя магом, а следом вообразил, как мана колеблется.

Она заколебалась.

— Ученик, постарайся пока не трогать свою ауру, ладно? — спокойный голос учителя отвлёк меня от наслаждения своей… магичественностью.

Хорошо, учит…

А, забыл. Люди же говорят друг с другом, а не думают.

— Хорошо, учитель, — я лениво повернул голову в сторону направления, откуда ощущался слабенький поток… какой-то энергии. Нейтральной на запаховкус. Но с лёгким оттенком тлена и земли. Запоховкус был спокойный. Он еле двигался. Почти застыл.

Мне это не понравилось.

— Возьми, — он, внимательно наблюдая за мной, передал в рефлекторно вяло протянутую ладонь мою «книгу магии». Пустой гримуар моего имени.

Блокнот был раскрыт на самой середине, где невероятно чёткими, почти печатными, строгими буквами рисовальной кистью было написано… Нет, отпечатано!..

— Что там? — с затаённым любопытством в голосе спросил учитель.

А, нет. Любопытством вкусопахло от его ауры.

А он не умеет читать, что ли? Или… а, да, я же на своём русско-английско-имперском написал.

— Банан велик. А кожура ещё больше, — вбил я истину в мироздание. И написал для глупцов то же самое и в гримуаре. На местном языке.

— Воистину, — проговорил он… малость скептично. И даже разочарованно.

Нет, разочарование сдуло, как только он перевёл взгляд на меня. Прикольно.

— Кожура всё же была меньше, — протянул скрипучий голос, а в его вкусозапахе появился отзвук движения. И мелькающих между движением искр, — Воистину…

К сожалению, я уже спал.

Пи. Си. А автор в горах. Есть небольшой шанс замедления выкладки.

Глава 3

Узкий мостик

1411 год от основания Империи. Весна.

10 лет.

На следующий день состояние было дерьмовое. Хуже некуда.

Мир вокруг словно был расколот на осколки, которые проходят через свет прямо сквозь веки, прорезая глаза вместе с мозгом заодно. Каждый звук бил, как молот, проникая за осколками. Я едва помнил как прошло утро.

К середине дня тело дрожало от болезненной слабости, кожа липла к одежде, а каждый вдох приносил ноющее чувство, будто лёгкие обожжены изнутри. Желудок бурлил, словно кратер вулкана, который был готов вывернуться наизнанку от малейшего движении. Голова уже ощущалась, словно зажата в тисках. Но я смог поднять туловище.

К вечеру осталась ломота в суставах и мышцах, а внутри разрасталась чёрная дыра тревоги и тоски, жадно поглощающей остатки воли. Губы трескались от сухости, жажда мучает до истерики, но любое питьё вызывает рвотные спазмы.

Мысли путались, как паутина, при этом каждый миг в голове была настолько мучительная ясность, что хотелось просто исчезнуть.

Проснувшись на второй день я чуть было не впал в панику.