Психиатр - Андрей Шляхов

Во-первых, кругом стоят дома и двор довольно оживленный, сейчас, например, в поле зрения Савелия находилось человек десять — мамаши с колясками, три пенсионерки, громко перемывавшие кости какому-то Борису Ивановичу, который «много о себе возомнил», двое мужчин, готовивших свои автомобили к воскресному выезду.

Во-вторых, на подъезд выходила углом асфальтированная дорожка, ведущая в глубь квартала, по которой то и дело кто-то проходил. Заметят здесь верхолаза как пить дать.

В-третьих, кто тебе даст так просто залезть в квартиру через окно? Испугаются, поднимут крик, а кто-то из бдительных соседей еще и веревку перережет. Совсем недавно где-то в Подмосковье так погиб молодой спасатель. Спускался с крыши, чтобы попасть в квартиру через лоджию и открыть изнутри дверь (наверное, хозяева потеряли ключи, а вскрывать дверь было жалко, или какая-нибудь лежачая бабушка осталась в квартире), а сосед сверху взял да перерезал веревки. Падение с высоты шестого этажа даже для тренированного человека чаще всего заканчивается весьма плачевно.

Савелий обошел дом кругом, огляделся по сторонам, не нашел ничего достойного внимания и отправился на Калибровскую улицу.

По пути купил в киоске первое в этом году мороженое — пломбир в шоколадной глазури — и неторопливо, не лето как-никак, ел его до следующего дома из мрачного списка.

Дом тоже оказался «хрущевкой», только кирпичной или облицованной кирпичом. Он стоял торцом к узкой улице, по другую сторону которой тянулся длиннющий бело-охряной заводской корпус. Народу здесь было поменьше, чем на Большой Марьинской, но все равно назвать двор малолюдным было нельзя. В стандартной топографии «хрущевок» Савелий разбирался хорошо и потому сразу определил, что двадцатой квартирой должна быть «двушка» на пятом этаже в первом подъезде. Точно в такой же «двушке», только на втором этаже и на улице Менжинского, близ платформы Лосиноостровская, жила его недавняя и недолгая любовь.

Балкон у двадцатой квартиры был странным — совершенно пустым (во всяком случае, так казалось с первого этажа) и среди своих остеклененно-захламленных собратьев смотрелся бедным родственником. Савелий подедуктировал на эту тему, но так ничего не надумал, зато привлек внимание толстой тетки неопределенного возраста в распахнутой норковой шубе поверх фланелевого халата. Не такое уж и оригинальное сочетание по московским меркам, надо сказать. Она вывела на прогулку йоркширского терьера, а заодно и прицепилась к Савелию.

— Вы что тут делаете?! — строго спросила она, сдвинув на переносице выщипанные в ниточку брови.

— Любуюсь архитектурой, — вежливо ответил Савелий, но отделаться от собеседницы шуткой не удалось.

— Любуются на Красной площади, а не у нас! — отрезала тетка. — Небось присматриваете пустую квартиру, чтобы обокрасть?

Дернув за сильно натянутый поводок, тетка стала озираться по сторонам — явно в поисках свидетелей, группы поддержки или даже участкового.

— Присматриваю. — Савелий постарался улыбнуться как можно приветливее. — Только с хорошими намерениями — снять хочу. Вы не скажете, тут никто не сдаст однокомнатную квартиру интеллигентному одинокому мужчине без вредных привычек?

Спросил и сам себе удивился. Надо же, никогда не занимался съемом жилплощади, а ведь выдал, не напрягаясь, расхожий штамп: «интеллигентному одинокому мужчине без вредных привычек».

— Холостому? — уточнила тетка, окидывая Савелия изучающе-оценивающим взглядом.

— Да, — подтвердил Савелий.

Взгляд тетки заметно потеплел, а складка на переносице разгладилась. Неженатым мужчинам она определенно симпатизировала.

— Холостому Мария Александровна из двенадцатой может комнату сдать, — вслух подумала тетка. — От нее предыдущий жилец свалил внезапно, а нового она, кажется, не нашла. Во всяком случае, я никого не видела. Только я вам не советую у нее снимать.

— Дорого берет?

— Нет, берет она как все, но дело не в ней, а в подъезде. Первый подъезд — несчастливый. В семьдесят четвертом году с третьего этажа женщина выпала, когда окна мыла. Насмерть. Двое детей осталось — мальчик и девочка. Мальчика потом посадили, а девочка по рукам пошла без материнского присмотра-то…

Тетка вздохнула, перехватила поводок левой рукой, а правой быстро перекрестилась. Собачка больше не натягивала поводок, она сделала свои дела под ближайшим деревом и теперь жалась к хозяйкиным ногам, опасливо поглядывая на Савелия.

— В восемьдесят втором здесь электрика из ЖЭКа током убило. Насмерть. Горелым на весь двор воня… пахло. Я видела, как его выносили, рука из-под простыни вылезла черная-черная…

Еще одно крестное знамение.

— Какой ужас! — сказал Савелий.

— Ужас еще впереди! — обнадежила собеседница. — На первом этаже Жорка-слесарь жил, алкаш припадочный. Так он до того допился, что в самый разгар перестройки, летом восемьдесят восьмого года, порубил топором всю свою семью — тещу, жену и двух дочерей! А сам повесился! Когда эта перестройка началась, я сразу поняла — хорошего ждать не стоит!

Какая связь между перестройкой и случившимся, Савелий уточнять не стал — с азартом охотника, вышедшего на след, ждал, когда тетка подберется к недавнему убийству.

— В девяносто шестом прямо здесь, на выходе, — собеседница махнула рукой в сторону первого подъезда, — расстреляли какого-то коммерсанта, который снимал «трешку» на четвертом этаже у Ефима Яковлевича. Из автомата. Продырявили, как решето, а кровищи было… Никогда не думала, что в человеке ее столько.

Тетка снова перекрестилась и переключилась на собачку:

— Жужечка, ты замерзла? Иди на ручки, хорошая моя! Сейчас я договорю, и пойдем домой… На чем я остановилась?

— На квартиранте Ефима Яковлевича.

— Да-да. Он потом в Израиль уехал к сыну, а квартиру продал каким-то хохлам. Те так широко отмечали новоселье, что устроили пожар. После новоселья. Заснул небось кто-то с сигаретой в зубах. Три трупа. И случилось это в августе, за неделю до пожара на Останкинской телебашне!

— Двухтысячный год, кажется? — Точную дату пожара Савелий не помнил.

— Он самый, — кивнула тетка. — Ну как, не передумали еще?

— Да нет. — Савелий пожал плечами. — В любом доме, который простоял полвека, наберется несколько страшных историй. Потом, это было давно…

— Давно? — Собеседница мгновенно проглотила крючок. — Да тут в двадцатой квартире в феврале женщину убили. Пытали, насиловали, потом задушили! Сорока дней еще, кажется, нет? Или прошло?

Тетка задрала голову вверх и зашевелила губами. Собачка негромко тявкнула. Тетка спустила ее на асфальт и снова вернулась к подсчетам.

— Пытали, чтобы сказала, где деньги лежат? — спросил Савелий, желая поскорее продолжить беседу, пока животное не замерзло окончательно.

— Не иначе. Они с мужем недавно купили эту квартиру. Странные такие — в возрасте уже, а детей нет…

«Такая дылда, — зазвучал в ушах у Савелия голос брата, — плоская спереди и сзади, подиумный тип. Нос как рубильник, короткая стрижка. Сорок три года, самая старая из убитых…»

— Чифиристы, наверное…

— Кто? — переспросил Савелий, никогда не слыхавший о том, чтобы крепкий напиток, приготовляемый из чая, приводил к бесплодию.

— Ну, секта такая есть, которая против детей, — пояснила тетка. — Название на чифирь похоже…

— Чайлд фри! — догадался Савелий.

— Вроде так. А убили ее днем. Она плохо себя почувствовала, не пошла на работу, вызвала на дом Людмилу Григорьевну, врача нашего. Когда она пришла, я как раз с Жужечкой гуляла…

Расстались минут через пятнадцать. Бедная Жужечка к тому времени окончательно замерзла и скулила без передыху. Под мышкой ей было некомфортно, наверное, норка кололась, а на асфальте холодно. Но собеседница успела выложить Савелию все, что знала, правда, с учетом того, что убитая с мужем недавно поселились в этом доме, информации было не так уж и много, в основном она делилась догадками. Заодно, кстати, сообщила:

— Говорят, что в нашей округе были еще убийства. Какая-то банда орудует. У нас почти все жильцы срочно сигнализацию поставили, а некоторые даже двери поменяли.

Какой в том был смысл, непонятно. Убийца же не взломщик, жертвы впускали его сами. Видимо, напуганные соседи решили обезопасить свои жилища по полной программе. Однако же про убийства в округе уже судачат, вот тебе и секретность, о которой столько говорил Виталик.

Сказав на прощание, что он передумал снимать жилье в этом доме, Савелий пошел вдоль заводского корпуса в сторону телебашни, которую в Останкино было видно практически отовсюду. Вскоре вышел к началу Аргуновской улицы и пошел по ней. Проходя мимо очередной палатки с мороженым, подумал о повторении, но благоразумно отказался, хватит по холодному времени года и одного мороженого. В крайнем случае можно будет повторить в каком-нибудь заведении под горячий кофе.