Рассудите нас люди - Александр Андреев

От Таганки я побрел в сторону Крестьянской заставы, к заводам. В тесном прокуренном помещении отдела найма и увольнений встал в очередь к одному из окошек. Подал заявление. Старомодные, стрелами, усы перегородили окошечко. На лице человека с отвислыми щеками лежала скука.

— Могу оформить табельщиком в кузовной цех. Ознакомишься, присмотришься, а там другое что-нибудь подыщут. Только общежития не будет...

Я взял заявление и сунул его в карман.

Домой вернулся поздно, тихо лег на свою раскладушку, но заснуть не мог. Расставаться с мыслью об институте и выступать перед людьми в роли табельщика или кладовщика было горько до слез. Табельщик... Ну, и высокое назначение, гордость человечества! Я даже рассмеялся: как он, тот усатый, мог предложить мне, здоровому парню, такую должность?!

Семен где-то шлялся и вернулся позже меня. Увидел, что не сплю, подсел.

— Страдаешь? — нетрезво ухмыляясь, заговорил он шепотом. — Проблемы строишь? Чепуха все это — проблемы!.. Утром вставай пораньше, я за тобой заеду. А лучше вместе пойдем. Я уже закинул камешек насчет тебя. И с начальником участка говорил, и с Петром Гордиенко, бригадиром. Не бригадир — стиляга, ну, куда там! Инженер позавидует. «Приводи, сказал. Одного в армию отчислили, другой из apмии на замену пришел...» Слышишь, солдат? — Семен толкнул меня в коленку.

— Зачем я пойду? — Я сел на койке. — Мешать людям? Я ничего не умею. Строительства даже вблизи не видел.

Семен опять ухмыльнулся,

— Ну, чудак! Ты же у нас способный. Научат. Я разбужу тебя...

И ушел, ощупью отыскивая в потемках дорогу. Сейчас начнет врать Лизе, что на собрании задержался или на сверхурочной работе. Послышатся упреки и всхлипывания Лизы... Скорее бы уснуть!.. Вот у него, Семена, все просто и естественно и никаких проблем: собираешься стать строителем — иди на строительство. Против такой логики бессмысленно возражать..,

Свирепая машина-бизон проползла по строительной площадке и, обогнув штабель железобетонных плит, внезапно оборвала свой рев. Семен открыл дверцу, встал на подножку и указал мне на возводимое здание:

— Тут найдешь Гордиенко. Иди. А мне пора, Алеша. Я и так провозился с тобой порядком...

Лестничные марши были завалены мусором. На площадке третьего этажа я увидел девушку.

Она стояла ко мне спиной и запрокинув голову, следила за краном. Крановщик опускал на тросе внутриквартирную перегородку — плоский серый квадрат с дверным проемом посредине. Перегородку относило ветром, и девушка взмахивала руками, показывая место разгрузки.

Я заглянул в бумажку.

— Где тут работает бригада Гордиенко?

— Мы бригада Гордиенко, — бойко ответила девушка и показала на рабочих. Их было на этаже человек пятнадцать, молодых парней и девчат. — И там — тоже наши... А вы к нам направлены? — Я молча кивнул. Девушка — курносое беспечное существо в брюках, заляпанных раствором, в майке-безрукавке, с ямочкой на подбородке — заулыбалась. Волосы ее были наглухо затянуты косынкой, отчего голова казалась крошечной. — Очень приятно познакомиться. — Она торопливо вытерла О майку ладошку и протянула мне. — Анка. А вас как звать?

— Алексей.

— Очень приятно, — повторила она с кокетливой непосредственностью. — А бригадира нет, пошел по начальству отстаивать наши интересы. А вообще у нас сейчас обед... Трифон! — крикнула Анка. — К нам новенького прислали!

Я повернулся направо и невольно отступил: на меня надвигался громадный рыжий парень, с которым мне пришлось драться в парке в тот памятный вечер. Я узнал его сразу.

Бывают лица — их не отнесешь ни к красивым, ни к уродливым, — они просто нелепы, как смешные и безобидные карикатуры: большая голова в тугих кольцах ржавого цвета; затасканная кепчонка на затылке, пухлые губы выдаются чуть дальше кончика носа, поставленного торчком: желтые глаза подобны каплям масла, плавающим на воде.

Я понимал, что здесь не парк и драки не произойдет. Но от беспощадной медлительности Трифона исходила неумолимая враждебность. Лучше быть ко всему готовым.

— Вот мы и встретились! — Трифон мрачно оглядел меня и свистнул: — Серега, Илья!

И тут же встали рядом с ним двое других. Этих я тоже запомнил: остроносый, с колкой улыбочкой, с мастерком в руке, и второй — толстощекий, с пудовыми плечами борца, в берете на круглой голове, крепко посаженной на плечи. След от его удара я долго скрывал под повязкой.

Трифон хмыкнул:

— Глядите, кто вылупился!

Остроносый Серега выхватил у меня бумажку. Прочитал. Передал Трифону.

Я оглянулся на Анку, точно искал у нее защиты.

— Съежился?.. Расплачиваться придется, — пропел Серега.

А толстощекий атлет Илья глухо проворчал:

— Не озирайся, здесь патрулей нет.

Анка ничего не понимала.

— Что это вы, ребята? Он к нам в бригаду прислан...

Трифона, видимо, означила моя военная форма: гимнастерка, сапоги, пилотка, строгая выправка.

Я не страшился их. В тот момент я их просто презирал. Я твердо знал, что помыслы и стремленья этих парней не поднимаются выше первого этажа, хотя на работе и забираются они на десятый. Мы по-разному понимали и постигали смысл жизненного назначения человека. Казалось, нас разделяла пропасть.

Крановщик сверху крикнул:

— Надо по-честному. Через суд!

— Да, придется так, — согласился Трифон не совсем охотно.

Он мотнул медной кудлатой головой. Повинуясь этому знаку, подступили, тая ухмылочки, еще трое рабочих.

— Судите его, — приказал Трифон. — Что вы решите, то и будет исполнено...

Рабочие сели на опрокинутый ящик. Посуровели. Я опять оглянулся на Анку: что за чертовщина тут происходит, — какие-то люди, какой-то суд? Они, кажется, не лишены юмора!..

«Судья» постучал мастерком по ящику, произнес с важностью:

— Подсудимый, встаньте.

— Стою, — сказал я и подумал: «Посмотрим, что будет дальше. Захватить себя врасплох не дам».

— Потерпевший Трифон Будорагин, ваше слово, — сказал «судья».

— Сейчас объясню... — Верзила с дикими желтыми глазами вдруг неподдельно заволновался, с детской наивностью веря в происходящее, озираясь на Илью и Серегу, заговорил сбивчиво. — Был прекрасный летний вечер.

— Короче, — предупредил «судья».

— Мы стояли возле танцверанды... Играла музыка... Я пригласил одну девчонку...

— Короче, — опять сказал «судья».

Трифон вспылил:

— Что ты заладил: короче, короче! Ударил меня по скуле — куда еще короче!

— И хорошо сделал, молодец! — вмешалась Анка. — Не приглашай чужих девчонок.

«Судья» пригрозил ей:

— Еще одно замечание, гражданка, и я вынужден буду удалить вас.

— Он и меня ударил, — пожаловался Серега.

Илья подхватил хмуро:

— И меня тоже.

«Судья» повернулся сперва налево, потом направо к «заседателям».

— Суду все ясно. Подсудимый признает себя виновным?

— Да, признаю, — сказал я сдержанно. — Я действительно ударил этого рыжего. И этого, и этого... Но это случилось после того, как один из них ударил меня. А в армии меня научили отвечать на удар тройным ударом...

Я в упор посмотрел на «судей».. Гм... Судьи... Сейчас я выскажу им все, что о них думаю, и маскарад кончится,

— Знаете, ребята, когда я встречал на улицах, в парках, в кинотеатрах таких вот парней, как вы, я всегда думал, что они — из шайки мелких и злых хулиганов. Честное слово! А вы, оказывается, рабочие... Выходит так: отработаете, уложите в стену положенную норму кирпичей, и на этом ваша сознательная деятельность заканчивается. Затем, нализавшись, отправляетесь гулять, оскорблять прохожих, приставать к незнакомым девушкам, затевать драки...

На мгновение настала тишина. «Судья» смотрел на меня, сощурив глаза, точно решал, какой построже изобрести приговор за мое непочтительное поведение, за оскорбительную речь.

Но вместо «судьи» заговорил другой. Этот голос я уже однажды слышал где-то.

— Похлопаем ему за поучительную лекцию!

Раздались нестройные хлопки.

Сбоку стоял человек в комбинезоне, перетянутом поясом: из кармана высовывался козырек кепки, расстегнутый ворот открывал сахарной белизны рубашку. Темные и жесткие волосы вздыблены дерзко и наступательно. Пытливый взгляд таил незлую насмешку. И вообще весь он, порывистый, врубался в память с первого взгляда.

Теперь я вспомнил: во время драки человек этот приказал мне бежать. Вскоре я узнал, что это и был бригадир Петр Гордиенко.

Аплодисменты утихли, и «судья» очнулся.

— Суду все ясно, — произнес он, затем приподнял руку и подмигнул. — Подсудимый приговаривается... — И в этот момент на голову мне опрокинулось что-то белое и удушливое. Шурша, потекло к ногам, затмевая свет. Перед глазами, подобно вязкому туману, клубилась цементная или алебастровая пыль. Затем раздался хохот, — подловили-таки, гады!