Ночной поезд в Инсбрук - Дениз Вудз

— Думаю, моей маме понравится Фредрик.

— Можешь не сомневаться. Любой матери в здравом уме понравится Фредрик.

Некоторое время они лежали, не говоря ни слова. Затем Фрэнсис сказала:

— Что бы сказала твоя мама, если бы оказалась сейчас здесь?

Не надо было этого говорить. Лина заплакала.

— Tы не представляешь, как бы я хотела, чтобы она была со мной. Она бы точно знала, что делать!

— Tы сама знаешь, что делать.

Фрэнсис встала и подошла к кровати Лины, еле сдерживая слезы.

— Лина, подумай о своих близких. Твои родители умоляли бы тебя уехать, если бы у них была возможность. Я прошу за них. Пожалуйста. Я знаю, тебе хватит мужества. Сядь на паром и катись ко всем чертям отсюда, пока еще не поздно!

Лина лежала, хлюпая носом. Наконец она прошептала:

— Хорошо. Я поеду.

С облегчением она услышала, как муэдзин наконец-то возвестил о наступлении утра. В гостиничных коридорах началась суматоха: постояльцы, спящие в коридоре на раскладных кроватях, стали подниматься к утренней молитве. Из окна над кроватью Фрэнсис наблюдала, как рассвет, крадучись, входит в темноту ночного неба. На улице отдавались эхом голоса. По городу разносился зов муэдзина, теряясь где-то вдали.

Фрэнсис встала, чувствуя себя разбитой от недосыпания и беспокойного ожидания. В голове роилось множество правдоподобных и маловероятных, возможных и невероятных предположений о том, что сейчас делает, должен делать, может делать Ричард. Она вышла из отеля и уселась под деревом у входа. Свежий утренний воздух придал ей сил, но ведь уже скоро ее друзья сядут на паром, а от перспективы остаться в городе, таком же унылом, как и ее мысли, и броситься снова навстречу пустыни, ей стало не по себе.

Лину тоже охватило какое-то нехорошее предчувствие. Полностью подавленная, она лежала на кровати не в состоянии вымолвить ни слова.

Дух уныния и подавленности витал в воздухе все утро. Наступил день. Только австралийцы не унывали. На завтрак они съели фуул, пюре из бобов, украшенное яйцами, а хлеб с джемом запили чаем, обсуждая, что бы им посетить на севере Египта, в частности Абу-Симбел, храм королевы Хатсхепсут. Фрэнсис сидела с ними за столом, не находя себе места от беспокойства. Ее волновало не путешествие на пароме, а скорее то, как без потерь добраться до парома по каменистой дороге на разваливающемся автобусе, который к тому же гнал на безумной скорости. Ведь на первой же колдобине можно было потерять ребенка, вынужденного удерживаться в обезвоженной утробе Лины.

При виде рюкзаков, сваленных в кучу в вестибюле, Фрэнсис судорожно сглотнула. Правильно ли она поступает? Именно такая жизнь ей была по душе: переправляться на пароме, трястись на грузовике, наслаждаться романтикой переездов с места на место, не оглядываясь назад. От всего этого она отказалась ради Ричарда. Ее тянуло сорваться с австралийцами и тоже увидеть Абу-Симбел, и забавляла сама мысль, что она могла бы с ними поехать. Тогда бы она снова скиталась, как бродяга, и не чувствовала бы себя брошенной.

Когда подошел автобус, Пер вынес Лину на руках, поднялся с ней в салон и сел, положив ее себе на колени. Фрэнсис заняла место с другой стороны прохода, не в состоянии поднять глаза на брата с сестрой. Она боялась увидеть страх в глазах Лины или показаться чересчур непринужденной, хотя напрасно. Другие пассажиры заполняли автобус, толкаясь и оттесняя уже вошедших. Фредрик пытался расчистить пространство вокруг Лины, сжав зубы, прыгая взглядом с пассажира на пассажира, от окна к водителю, но, как и Фрэнсис, стараясь не смотреть в сторону Лины и Пера. Между тем невозмутимые австралийцы занимались тем, что австралийцам удается лучше всего, — они непринужденно общались с местными на языке жестов, отпуская шуточки и как-то преодолевая ту неприязнь, которую правоверные мусульмане наверняка испытывали к двум парням, разгуливавшим в исподнем — в майках и шортах.

Автобус пустился по ухабистой дороге. На горизонте раскинулось озеро, большое голубое напоминание о свободе, которой Фрэнсис не могла насладиться. Она желала только одного — чтобы зыбучие пески поглотили ее.

Порт гудел, люди беспорядочной массой выстраивались в очереди, кричали, чего-то требовали. Женщины, завернутые в разноцветные покрывала, с детьми на руках, мужчины, разгуливающие в галабиях или в грязной западной одежде. Бокаси — местные пикапы, — прорывающиеся по грязи в город и обратно. Фрэнсис осталась с Линой в автобусе, а мужчины отправились договариваться с таможенниками. Они сидели, не проронив ни слова, так же как им бы не пришло в голову разговаривать, сидя в раскаленной печи. Фрэнсис вяло отгоняла мух от лица Лины. «Только не умирай, — думала она, отведя глаза в сторону, — не вздумай умереть на пароме». Но даже если Лина умрет или у нее будет выкидыш, Фрэнсис никогда об этом не узнает. Как только эта трагедия вступит в следующую стадию, уже без ее участия, она сможет полностью посвятить себя своей маленькой драме. Ее проблема действительно казалась не такой уж большой, когда она смотрела на спутницу.

Австралийцы вернулись в автобус, чтобы попрощаться, и в тот момент они показались Фрэнсис лучшими друзьями в ее жизни. Род еще раз попросил ее одуматься. С неохотой она покачала головой. Казалось, Ричард остался в какой-то другой жизни, которую она слабо помнила. А это была реальность — Джоел, и Род, и Лина. Люди, не желающие ее покидать.

Они просидели почти час в этой душегубке. Фрэнсис обтирала лицо Лины платком, теплым, но влажным. Лина приняла две таблетки имодиума, чтобы ее не прихватило по дороге. Таблетки могли убить плод. Фрэнсис и Фредрик знали об этом, но они решили, что сейчас важнее жизнь Лины. Их обоих шокировало это решение. Никогда в жизни они не думали, что им придется делать подобный выбор. Имодиум пока действовал. Но за все надо платить. Острые режущие боли в животе постоянно мучили Лину. И Фрэнсис ощущала это на себе, — Лина до боли сжимала ее запястье. Наконец Пер и Фредрик появились в клубах пыли в окружении толпы таможенников. Они поднялись в автобус и внимательно осмотрели больную девушку. После продолжительной дискуссии они кивнули Перу, согласившись взять ее на паром.

Фрэнсис сжала руку Лины.

— Извини, что бросаю тебя, но ты уже почти там. Ты не заметишь, как будешь в Асуане. А с ребенком все будет в порядке, — добавила она как можно более убедительно.

Лина отрицательно покачала головой — так же убежденно.

На обратном пути в один прекрасный момент Фрэнсис ощутила знакомое волнение. Она была одна, кругом простиралась Нубийская пустыня, а горячий ветер обжигал ей лицо, пока она тряслась в пустом автобусе. Как раз то, о чем она всегда мечтала, — оказаться посреди неизвестности.

Перед тем как вернуться в гостиницу, в мрачное уединение комнаты, она прошлась по городу в поисках съестных припасов в дорогу. Неизвестно, сколько времени она проведет в пути и каким будет пункт назначения. Вади-Хальфа напоминал ей деревушку, которую она смастерила из обувных коробок еще ребенком. Низкие постройки без окон, внутри темные, снаружи обшарпанные. Этот городок, названный «вади», то есть «долина» (скорее всего, в честь долины Нила), был перенесен туда, где никакой долины и близко нет — и вообще ничего нет. Люди прибывали в Вади-Хальфу с одной лишь целью: как можно скорее убраться отсюда. Именно поэтому она полюбила этот город, но не настолько, чтобы остаться здесь.

Она шла вдоль прилавков, мимо развевающихся на ветру навесов из хлопка, и смотрела на консервы — они выглядели довольно аппетитно. Давиться холодной тушенкой больше нельзя, а хлеб уже весь распродали, но пару баночек консервированных фруктов, печенье и финики она раздобыла. Она поторговалась с лавочниками, пытаясь приподнять себе настроение перед отъездом. Но все было тщетно, — той жажды приключений уже не вернуть.

В гостиничном номере ей стало одиноко, и вся усталость прошедших дней вдруг обрушилась в преддверии многодневного путешествия на поезде в неимоверную жару. Упаковывая вещи в рюкзак, она обнаружила в нем футболку Ричарда. Прижав ее к лицу в надежде расплакаться, она поняла, что на такой жаре все слезы, если и были, испарились.

Она задремала. Во сне ее преследовала Лина. Полные мольбы глаза обманутого человека. Плач ребенка, приглушенный, будто внутриутробный. Жажда. Снилось, что ее мучает жажда, и Лину мучает жажда, и жалкого пыльного котенка тоже мучает жажда. Она проснулась в холодном поту. А где же таблетки для очистки воды? Хватит ли ей на оставшуюся дорогу? Она схватила рюкзак и засунула руку в один из боковых карманов, затем в другой, затем в передний наружный карман и во внутренний, пошарила рукой под рюкзаком и снова перерыла весь рюкзак. Она перевернула его вверх дном и вытрясла содержимое на пол. Таблеток не было.