Жил-был раз, жил-был два - Тилье Франк

Поскольку Габриэль замер, явно ничего не поняв, Таншон продолжил:

– Ну, помните, тот учитель химии, который изготавливал синий лед[18] и стал одним из самых крупных наркодилеров Нью-Мексико? Все видели этот сериал. Да еще вы назвались Уолтером, с намеком на Уолтера Уайта, верно?

– Чего я хотел? Номер?

– Как и большинство тех, кто сюда является. Сказали, что вы не один и вас ждут на парковке. А главное, попросили сделать вид, будто мы никогда раньше не встречались. Вы записались под именем Уолтера Гаффина, вышли за багажом и вернулись вместе с женщиной.

Каждое слово, вылетающее из уст Таншона, становилось новым ударом.

– Вы хотите сказать, мы заселились в один номер?

– Ну да, в седьмой.

– Опишите ту женщину.

– Вы правда ничего не помните? Даже ее?

– Нет.

– Надо же, но тут я вам особо помочь не могу, ее лица я не видел. Она уткнула нос в воротник пальто и не подходила к стойке. Навскидку я бы дал ей около тридцати, может, немного больше, блондинка… На вид не сказать, что она была жутко счастлива оказаться здесь. Так уж Сагас действует на людей.

Слишком много вопросов и незнакомцев мельтешили в голове Габриэля. Ему хотелось вскрыть себе череп и положить мозг на пол, чтобы пинцетом извлечь из него хоть малейшее воспоминание.

– А потом? Мы снова ушли?

– Чего не знаю, того не знаю. Я запер за вами входную дверь и отправился спать. Но и после закрытия клиенты могут входить и выходить. Если вы на первом этаже, то из номера можно сразу попасть наружу. И что уж там было потом… Но если вас интересует мое мнение, чтобы высунуть нос на улицу в такой час, нужно иметь серьезную причину. В полночь Сагас не многолюдней сибирской глуши.

Габриэль чувствовал, как глухой ужас скручивает внутренности, а внутренний огонь сушит язык. Картина, на которой жандармы возились с телом на берегу, снова и снова возникала у него перед глазами.

– Вот только эта ночка выдалась непростая, – продолжал Таншон. – В два часа птицы попадали с неба, как метеориты. Слышали грохот по крыше? Просто с ума сойти, что творилось, в жизни такого не видел. К счастью, обошлось без ущерба. Скворцы – не то что градины, помягче будут, когда бьются. Зато потом приходится все отмывать, тоже невелика радость.

Габриэль указал на ключницу:

– Седьмой номер… Можете и сегодня мне его дать?

Хозяин с грохотом положил перед ним большой белый шар с ключом. Потом нагнулся и достал из-под стойки спортивную сумку:

– Вы даже это забыли. Один из наших уборщиков принес. Очки он туда засунул.

Таншон повернулся к компьютеру:

– Я под каким именем записываю? Уолтер Гаффин или Габриэль Москато?

– Габриэль Москато.

Ромуальд внес данные.

– Кстати, тут у нас кого-то убили, – бросил он, поднимая нос. – В трех километрах отсюда, на берегу Арва. Говорят, жандармы выставили ограждение от лишних глаз и весь день обыскивали окрестности завода по переработке отходов. Еще говорят, что как раз выстрелы и вспугнули птиц, из-за чего вся история и приключилась.

– Да, я тоже слышал. Но мне известно не больше вашего. Я уже давно не жандарм.

Он впился глазами в лицо хозяина – никакой реакции. Управляющий уже потерял к нему интерес и даже не заговорил о Жюли. Отныне его дочь оставалась в прошлом… Габриэль отошел, потом вернулся:

– Еще один, и последний вопрос. Скажите, вы помните тот раз, когда я приходил, двенадцать лет назад? Это было в апреле вечером, как сегодня, то есть поздно. Я у вас попросил журнал регистраций, чтобы выяснить имена клиентов, которые жили в гостинице в момент исчезновения моей дочери…

Ромуальд покопался в памяти и кивнул:

– Да, бумажный журнал. Реестр заездов и выездов. Бог ты мой, с теперешними компьютерами я уже давно от этого всего избавился… Кажется, я даже предложил вам бесплатно номер.

– Точно, пресловутый двадцать девятый. Вы помните, что было потом? Я хочу сказать, вы не знаете, я ушел той же ночью или утром? Или я спал здесь?

– Я уж и не припомню. Но…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Но?..

– Вы же потом вернулись вместе с коллегами. Даже дважды, если мне не изменяет память. В первый раз из-за нашего уборщика Эдди.

Тот здоровый молодчик с бельевой тележкой, подумал Габриэль. Он кивнул, предлагая продолжить.

– У Эдди были кое-какие нелады с правосудием, но очень давно. Ну, это старая история, и мне бы не хотелось ее ворошить. Эдди – хороший работник, он делает свое дело и ничего не требует. Он достаточно намучился, и мы тоже, в некотором смысле.

Габриэль наверняка узнает больше подробностей из уголовного дела.

– А второй раз?

– Это было месяцев шесть-семь спустя, уже снег на улице лежал. Тогда моя жена дежурила. Она мне еще потом рассказывала, что вы ее расспрашивали как раз о том вечере, когда я вам отдал регистрационный журнал. Вы задавали ей вопросы об одном из клиентов, чье имя было в том журнале.

– Каком клиенте?

– Чего не помню, того не помню. Все же двенадцать лет прошло.

– Я хотел бы поговорить с вашей женой.

Он нацелил палец на дверь за спиной хозяина.

– Сожалею, но этим утром вы видели новую мадам Таншон. С Джеки мы развелись уже… уже довольно давно. Я не знаю, где она, у меня несколько лет не было от нее вестей.

Габриэль поблагодарил его и окончательно удалился. Оказавшись в номере семь, он поставил коробку у кровати и открыл спортивную сумку. Повертел очки, нацепил их, пошел посмотреться в зеркало. Уолтер Гаффин. Откуда он взял это имя? Уолтер Уайт, сказал Ромуальд. Персонаж сериала. Сам он скорее подумал бы о макгаффине Альфреда Хичкока – некоем загадочном или секретном объекте, описанном расплывчато и не имеющем реальной важности, кроме как в качестве предлога для создания данного фильма. Какие-то деньги, украденные в «Психо», секретные формулы в «39 ступенях», уран, спрятанный в бутылках из-под вина, в «Дурной славе». И пара попугайчиков-неразлучников в «Птицах».

Уолтер Гаффин…

Габриэль сел на кровать. В разговоре с Ромуальдом он не стал углубляться в историю с незнакомкой, чтобы не нанизывать вопрос на вопрос. Но в одном он не сомневался: даже если он привел кого-то в свой номер, он проснулся один, когда начался град из скворцов, потом снова заснул и снова проснулся с распавшейся памятью, и никаких следов ни самой женщины, ни ее вещей не было. Кто она такая? И куда могла пойти? Или она приехала на собственной машине и уехала глубокой ночью?

Габриэль вдруг осознал сценарий, который постепенно начал складываться у него в голове. А вдруг сопровождавшая его женщина и была тем телом на берегу? Возраст, светлые волосы… Здесь разыгралась трагедия, способная в клочья разнести его память.

Светящиеся точки заплясали перед глазами. Низкий голос Поля гудел в ушах. Ты был опасен, ты всегда был borderline. Перед глазами снова возникла сломанная кость на рентгеновском снимке. С бейсбольной битой. Картины множились, и, когда он увидел себя самого, идущего по берегу реки то ли днем, то ли ночью, он вскочил, будто проснувшись от дурного сна. Нет, он не мог сделать ничего подобного. Конечно же нет. Кстати, он был в гостинице, когда началось падение скворцов…

Он подошел к мини-бару – единственному источнику питья в этом заведении, – выудил банку пива, но до этого залпом опустошил две крошечные бутылочки низкосортного виски. У него больше не было ни дома, ни жены, ни дочери, ни друзей. Осталась только дыра в голове размером со страусиное яйцо. Жюли наверняка была мертва – замучена, изнасилована, убита. Если уж сейчас он не имеет полного права выпить…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ему захотелось закурить. Мозги проклятущие! Завтра он выбросит пачку сигарет из бардачка во избежание дальнейших соблазнов. Ни за что он не станет курить. Уставился на коробку, выданную Полем, достал оттуда пачку бумаг, поискал блокнот, куда вносил заметки о ходе дела, не нашел. Естественно, иначе все было бы слишком просто. Но если он в рамках расследования возвращался в гостиницу через шесть или семь месяцев после исчезновения и если он обнаружил нечто примечательное, информация наверняка осталась в досье.