Навеки ваш, Дракула... - Брэм Стокер

Я его не оправдываю. То, что он сделал с ее ребенком... После этого я ни разу не сел с ним за один стол. Но в когтях той скво он искупил свою вину на тысячу процентов! Я взял на память кусочек его кожи... Там их много валялось. Вот он! – С последними словами он запустил руку внутрь своего жилета и извлек оттуда небольшой бумажник из темной высушенной кожи.

Пока он говорил, кошка все не оставляла своих попыток добраться до нас. Но стена для нее была слишком высока, и она каждый раз, на миг повиснув в воздухе, падала вниз. Поначалу она прыгала с места, но потом стала разбегаться несколько футов по ровной поверхности и пытаться вскарабкаться по стене. Ей было, наверно, больно падать, но она после каждой неудачи с удвоенной силой повторяла прыжок. Скоро на нее уже невыносимо было смотреть – так ужасен был ее вид.

Хатчисон был в общем-то добрым человеком. Мы с женой несколько раз имели случай убедиться в этом. Он всегда помогал людям и животным. Ему тоже тяжело было переживать случившееся. Он сочувствовал кошке, если так можно говорить об убийце ее котенка.

– Эй! – крикнул он. – Ты обезумела, бедняжка! Пойми – это произошло случайно! Твоего малыша все равно уже не вернуть, сколько бы ты ни бесилась! Я не хотел, как ты не понимаешь! Я и за тысячу не сделал бы этого нарочно! – Он повернул свое лицо ко мне и обронил: – Этот случай лишний раз доказывает, до каких глупостей можно дойти, когда человек решает поиграть. Будь я проклят, что взял тот камень! Послушайте, полковник, – сказал он, глядя на меня. Он постоянно наделял меня какими-то высокими титулами, каких я не имел. Наверно, у них в Америке все так делают. – Я надеюсь, ваша жена не обиделась на меня за это? Я не хотел, ведь вы понимаете.

Он подошел к Амелии и стал извиняться, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Моя жена была женщина очень добрая, поэтому она заверила Элиаса П. Хатчисона, что понимает, что он совершил это случайно. Затем мы все вместе снова подошли к краю рва.

Кошка сидела готовая к очередному прыжку и, видимо, поджидала, пока Элиас П. опять покажется в поле ее зрения. И действительно: как только мы показались на краю рва, она гут же высоко прыгнула, издав при этом ужасающий звук. Ее ненависть казалась бы смешной в силу своей гротескности, если бы не была искренней. Она уже не пыталась взобраться вверх по стене, а только прыгала, рассчитывая, видно, что ее крыльями будет ненависть к людям. Амелия некоторое время широко раскрытыми от ужаса глазами неподвижно смотрела на кошку, а потом сказала, обращаясь к Элиасу П.:

– О! Остерегайтесь! Это существо непременно убило бы вас, окажись оно здесь. Посмотрите на его глаза – это глаза убийцы!..

Он заставил себя рассмеяться, и мы уловили в его смехе эту принужденность.

– Простите меня, конечно, мэм, – сказал он, – но я не мог удержаться от смеха при ваших словах. Человек, который за свою жизнь завалил не одного медведя и прикончил не одного краснокожего, должен остерегаться кошки!

Как только кошка услышала, как Элиас П. смеется, поведение ее изменилось. Она перестала пытаться достать нас своими отчаянными прыжками, отошла к неподвижно лежавшему котенку и стала вылизывать и ласкать его, словно он был еще жив.

– Смотрите, – сказал я. – Стоило нашему другу показать себя настоящим мужчиной, и кошка, несмотря на всю свою звериную злобу, подчинилась ему и поняла бесплодность своих устремлений!

– Как та скво, – был ответ Элиаса П. Хатчисона, когда мы наконец тронулись дальше вдоль внешней крепостной стены. – Когда я пришел отомстить за Занозу, она смирилась со своей судьбой.

Время от времени я подходил к краю рва и видел, что кошка следует за нами. Поначалу она постоянно возвращалась к мертвому котенку, но мы удалялись от того печального места и кошке пришло время выбирать между нами и котенком. Тогда она взяла его в зубы и потом уже не отставала от нас. Некоторое время мы не обращали на нее внимания, а потом вдруг увидели, что котенка больше с ней нет. Видимо, она спрятала его в какой-нибудь норке, каких было множество в стене рва.

Тревога Амелии росла с каждой минутой, упорство кошки приводило ее в отчаяние, и она еще не раз предупреждала Элиаса П. Но тот все смеялся и наконец сказал:

– Я скажу вам так, мэм! Нечего беспокоиться об этой кошке. Меня не так-то просто взять! – С этими словами он выхватил из жилета пистолет. – Если она вам мешает, я пристрелю ее прямо здесь! Прямо сейчас! Полиция не посмеет косо взглянуть на гражданина Соединенных Штатов! – Он перегнулся через край стены рва, но кошка, заметив, что в руках он что-то держит, тут же отступила подальше, скалясь и тихо рыча, а потом и вовсе скрылась в огромной клумбе с пышными цветами. Он обернулся к нам. – Если эта кошка не поймет наконец, в какую кашу она лезет, я клянусь, что солнце для нее сегодня погаснет навсегда! Самое лучшее для нас сейчас, это вернуться к своему мертвому малышу и отпеть его, как это полагается!

Амелия больше не разговаривала с Элиасом П. о кошке, неприятно пораженная его угрозами убить ее из-за нее. Мы продолжали наш путь и вскоре перешли ров по маленькому деревянному мостику, сразу за которым начиналась неровная мощеная дорога, ведшая прямиком к пятиугольной Башне Пыток.

Переходя по мосту, мы не могли не посмотреть вниз и, если откровенно, очень надеялись, что кошка больше не преследует нас... Увы! Она шла за нами по пятам. Увидев, что мы смотрим на нее, она вновь показала зубы и несколько раз попыталась достать нас прыжками на мосту, так как он был несколько ниже, чем стена рва. Однако ей это не удалось, а Хатчисон, глядя на нее, все смеялся.

– До свиданья, девочка, – говорил он, махнув ей рукой. – Прости мне, что я так разозлил тебя сегодня, но ничего! Скоро ты придешь в себя. Всего!

Через минуту мы прошли под сводами высокой арки и вступили через массивные ворота на территорию старого города.

Когда мы оказались в этом сказочно красивом, дышащем историей месте – правда там находились и совсем новые постройки, которые, впрочем, не заслоняли старой доброй готики, – мы почти забыли о неприятном утреннем происшествии. Чего стоила одна только древняя липа, стоявшая у ворот. Ее возраст по самым скромным подсчетам был равен девяти столетиям. Этот грубый и огромный ствол знавал не один десяток поколений жителей Нюрнберга. Вид, который открывался отсюда на город, его разнообразные звуки и разноликие образы, заставлял преисполниться особым чувством причастности к красоте и совсем позабыть о бедной кошке и ее котенке. Каждые четверть часа жаркий воздух сотрясался боем курантов. Эти стены видели сотни пленников, которым Железная Дева навсегда заслоняла собой жизненный свет...