Аметисты Серафимы Суок - Алина Егорова

цвела акация, как шумело море, выбрасывая кружевные узоры пены на галечный пляж! В воздухе, пропитанном революцией, гражданской войной и страшными переменами, витал призрак любви. Юность не выбирает себе время, которое, увы, бывает непростым.

Из цветущего города, «жемчужины у моря» и Южной Пальмиры с шикарными ресторанами, магазинами, богатыми особняками, театрами, синематографом за революционные годы Одесса превратилась в разоренное уличными боями и грабежами, опасное для нахождения место. Гайдамаки, французы, немцы, петлюровцы, большевики, левые, правые, белые, красные, зеленые…

Постоянная смена власти вносила хаос. Как бы худо кто ни жил раньше, все мечтали о возвращении прежних спокойных времен. На улицу было страшно выйти и богатым, и беднякам. Полиция давно уже не защищала – ее бы саму кто защитил. Город голодал, деньги отсутствовали, как отсутствовали продукты и вещи повседневного обихода, без которых невозможен нормальный быт. Кроме представителей очередной власти в городе хозяйничали банды. Грабили всех и всюду. Кто сильнее и при оружии, отнимал у других хоть мало-мальски стоящее имущество и продовольствие. Открыто громили магазины и зажиточные дома.

Жить в Одессе стало тяжело, а уезжать некуда и не на чем: поезда и пароходы перестали ходить, в пригороде можно было нарваться на бандитов или на обозленное войско какого-нибудь атамана. В других городах Новороссии тоже царила принесенная революцией и гражданской войной разруха.

Три сестры, три дочери австрийского эмигранта, преподавателя музыки – Лида, Оля и Сима – по-прежнему жили в родительском доме на улице Новосельской. В том, что Густов Суок эмигрант, ничего особенного не было: в Одессе всегда было много эмигрантов. Этот прежде шикарный южный город притягивал людей отовсюду, тем паче что тому в свое время поспособствовала Екатерина Вторая, пообещав переселенцам всяческие льготы. Особенно императрица благоволила немцам и австрийцам – по причине собственного германского происхождения. Названия улиц как отпечаток эмиграции: Польская, Греческая, Еврейская, Итальянская, Болгарская, Бессарабская… Отсюда и своеобразный одесский язык, впитавший в себя смесь языков разных народов.

Невзирая на австрийские корни, родным для сестер Суок был русский язык. Лидия, девушка образованная и начитанная, стала приобщать сестер к поэзии. В то время в Одессе набирала популярность «Зеленая лампа», представлявшая собой движение начинающих литераторов.

На квартирах, дачах, в кафе и на открытых площадках собиралась творческая молодежь. Читали стихи – свои и чужие, спорили, рассуждали, мечтали. Кроме стихов в программу входили театральные постановки, танцевальные этюды, вечера часто заканчивались балом. В творческой среде были свои кумиры.

Эдуард Багрицкий, взявший псевдоним по цвету багрового карандаша, считался одним из перспективных молодых поэтов. Скорый на остроты, крепко сбитый, с взлохмаченной чернявой шевелюрой и мужественным шрамом на лице, Багрицкий вызывал волнения в девичьих сердцах. Сам он, казалось, к женскому полу был равнодушен и поглядывал на барышень несколько снисходительно. Влетит в зал в компании друзей, прочитает стихи, сорвет овации, поскандалит и удалится.

Нравился молодой поэт и Лидии. Она давно его заприметила и, по правде говоря, приходила на литературные вечера исключительно ради Багрицкого. Сестрам об этом Лида, конечно, не говорила – держала фасон.

Эдуарда Багрицкого окружали друзья, тоже поэты, но пока малоизвестные: Валентин Катаев, Юрий Олеша, Лев Славин, Семен Кесельман.

Олеша, хоть и не был столь известным в узких кругах, как Багрицкий, но тоже считался перспективным молодым человеком. Студент юридического факультета, потомственный шляхтич, он умел произвести впечатление на слабый пол. Его гордый взгляд, изысканный, чуть шепелявый польский акцент и витиеватые комплименты сражали наповал томных барышень. Правда, «круль», как шутливо называли Юру друзья, был нищим. Но в то непростое время бедными в Одессе были практически все – иные уехали.

– Я прекрасна! – нашептывала Серафима на бусы, помня об упоительном пророчестве циркачки, о котором Сима не рассказывала никому, даже Оле. Ворожила Серафима тайком, когда никто не видел.

Первый эффект ворожбы девушка ощутила почти сразу, поймав свое отражение в витрине галантерейной лавки. Сима не сразу узнала себя в тонкой прелестной девушке, двинувшейся навстречу, а когда сообразила, что это ее отражение, рассмеялась.

– Я прекрасна! – выпалила она с восторгом, и с тех пор в ее жизни начали происходить чудесные вещи: из невзрачного лягушонка Серафима Суок стала превращаться в очаровательную нимфу.

Трудно было понять, что в ней изменилось. Одежда и обувь оставались прежними, та же прическа – вроде бы все то же самое, только иное. Симу стали замечать, делать комплименты, любоваться ею. Она нравилась даже женщинам. «Какая милая девушка», – говорили о ней.

Если Лидии Суок приглянулся Багрицкий, то сердце ее сестры Ольги принадлежало Юрию Олеше. Как терялась и бледнела Ольга при виде Олеши, как часто и словно бы невзначай она заговаривала о молодом поэте! Она знала все его стихи, старательно записанные убористым почерком в тетрадь.

Ю. О. – это была тайна Ольги Суок, по-девичьи застенчивая и трогательная. Лидия сразу обо всем догадалась по взволнованному голосу, когда сестра произносила его имя. Лида одобряла выбор сестры, ей нравилось, что их симпатии из одного круга, тем более что Эдуард с Юрием друзья. И хоть они с Эдуардом еще не были знакомы, Лида не переставала воображать, как однажды они станут парой.

Не утаилась влюбленность Ольги и от Серафимы. Симе тоже понравился харизматичный молодой поэт, и ее ничуть не смущала влюбленность в него сестры. Это было даже интересно – обойти красавицу Ольгу.

К тому времени уже почувствовавшая силу своих чар Симочка ринулась в бой. Она смотрела на Юрия распахнутыми глазами и улыбалась. Больше ничего не требовалось, чтобы свести с ума молодого поэта. Едва поймав на себе ее восторженный взгляд, Олеша пропал навсегда. Он стоял на импровизированной сцене летнего кафе и, кроме Симы, не видел никого. Он читал свои новые стихи для нее одной, будто бы были они в этом кафе вдвоем. А когда его выступление закончилось, Сима сама к нему подошла. Там были и другие девушки, они тянули к нему свои тетрадки для автографа, что-то говорили, но он видел только ее одну – девушку с распахнутыми глазами и сиреневыми бусами.

– Мне нравятся ваши стихи, – промурлыкала Сима.

Она могла сказать все что угодно или молчать – это было неважно, главное, что она на него смотрела своими игривыми глазами.

Юрий тут же выделил Симу из толпы, со свойственной ему театральностью галантно представился и представил ей своих друзей.

– Валя Катаев, – кивнул он на высокого худощавого паренька с узкими чернявыми глазами и бескровной полоской губ. – Участник войны и кавалер ордена.

– Весьма польщен, – поцеловал ее тонкую кисть Катаев.

– Багрицкий. Поэт, – порекомендовал Юрий.

– Вы нравитесь моей сестре, – с детской