Тамерлан. Правитель и полководец - Гарольд Лэмб

Летописец замечает с печалью, что дождь явился хитростью монголов, шаманы которых вызвали его при помощи камня Йеддах[3]. Он добавляет также, что монголы, предупрежденные о дожде заранее, приняли меры, чтобы уберечься от него. Они построили юрты с прочным войлочным покрытием и запаслись войлочными одеялами. Они также прорыли канавы для отвода воды со своих позиций. Таким способом летописец давал понять, что во время потопа, продолжавшегося несколько дней, монголы находились в более выгодном положении, чем воины Тимура. По окончании буйства стихии монголы оседлали свежих коней и начали атаку на военный лагерь своих противников.

Тимур с войском выступил им навстречу. После традиционного поединка воинов с каждой из сторон передовые отряды его конницы ударили в правый фланг монголов. Тюркские воины были немедленно остановлены и отброшены назад. Многочисленные монгольские всадники преследовали их по пятам, а Тимур ввел в бой резервы.

Опасаясь быстрого разгрома, Тимур велел барабанщикам дать сигнал к наступлению и ринулся в бой с воинами-барласами. В сплошной грязи дезорганизованные конные тысячи утратили строй и, напуганные неопределенностью, разбились на отдельные группы.

В такой сырости луки были бесполезны. Лошади барахтались в потоках желтой воды, покрасневшей от крови. Теперь годилось только холодное оружие. Звон сабель и мечей, ржание лошадей, боевые кличи тюркских воинов: «Дар И гар!» – «Получай и умри!» – слились на равнине в оглушающий шум.

Тимур стремился пробиться к штандарту командующего фланговым войском монголов и сумел приблизиться настолько, чтобы нанести ему удар боевым топором. Удар пришелся в щит противника. Монгол приподнялся на стременах, чтобы разрубить Тимура мечом, в этот момент Джаку, находившийся позади своего господина, пронзил монгольского военачальника своей пикой. Штандарт монголов рухнул.

Тимур снова велел подать боем барабанов и цимбал сигнал к атаке. Монголы, удрученные потерей штандарта, начали пятиться. На этой равнине не было никакой возможности для организованного отступления, северяне дрогнули и через некоторое время обратились на своих более свежих конях в беспорядочное бегство.

Выехав на холм, Тимур оглядел поле боя. Эмир Хусейн не преуспел в сражении и был отброшен далеко назад, упорное сопротивление монголам оказывал только резерв. Войска с обеих сторон, расположенные в центре, сошлись в кровопролитной рубке.

Тимур подал сигнал своим войскам перестроить ряды, но они делали это слишком медленно. Раздосадованный проволочкой, он собрал в кулак все находившиеся рядом отряды конницы и ударил в правый фланг монголов, добивавших войска Хусейна. Он совершил также глубокий обходной маневр, получив возможность напасть на монголов с тыла. От неожиданности они стали поспешно отступать. Между тем Ильяс благоразумно держался в расположении своих резервов и был настроен отступать в любом случае.

Возникла выгодная боевая ситуация, и Тимур послал к Хусейну адъютанта с предложением перестроить ряды войск на правом фланге и немедленно атаковать.

– Я не трус, – закричал Хусейн, – чтобы мне приказывали в присутствии моих людей! – Он ударил курьера Тимура кулаком в лицо и не дал никакого ответа на предложение.

Время шло. Тимур, сдерживая гнев, послал к Хусейну двух командиров, родственников эмира, чтобы разъяснить ему, что Ильяс собирается отступать и необходимо немедленно начать атаку.

– Разве я бежал с поля боя? – грубо спросил Хусейн посланцев Тимура. – Почему он требует от меня наступления? Дайте мне время собрать своих людей.

– Государь, – сказали посланцы, – Тимур сейчас сражается с резервом монголов. Гляди!

Сыграли ли роль зависть или какие-то другие соображения, но Хусейн не стал атаковать. В конце концов Тимур перед наступлением темноты прекратил бой. Он расположился лагерем в поле и под влиянием мрачного настроения не пожелал ни навестить Хусейна, ни выслушать его посланцев. Тимур решил, что больше никогда не будет проводить с Хусейном совместные боевые операции.

На следующий день дождь пошел сильнее. Тимур, все еще обозленный, атаковал Ильяса самостоятельно. Однако его встретили отборные тысячи монголов и вынудили отступить. Войско Тимура должно было возвращаться в лагерь во время бури, бушевавшей над болотами, в которых лежали груды трупов как напоминание о поражении двух эмиров. Озябший и убитый горем, Тимур ехал в полном молчании. За ним на расстоянии следовали его воины-барласы. Тимура крепко побили, и он не простил Хусейну отказа от поддержки. Тот слал к нему курьеров с предложением различных планов отступления в Индию, но Тимур в своем дурном расположении духа отвергал их.

– Иди хоть в Индию, хоть к самому шайтану, – повторял он. – Что мне до этого?

Тимур отступил к Самарканду и убедился, что город готовится к осаде. Затем он отправился в свою долину набирать новое войско, пока монголы будут заняты осадой Самарканда.

В долине он узнал, что Алджай, внезапно умершая от неизвестной болезни, была похоронена в белом саване в саду его дома.

ДВА ЭМИРА

Кончина Алджай оборвала нить, связывавшую Тимура и Хусейна последние пять лет. Хусейн не раз грубо обращался с сестрой, и Тимур помнил это. Он всегда тяжело переживал семейные несчастья, а теперь на него обрушилась смерть жены. Захватив с собой сына Джехангира, Тимур отправился с соплеменниками на юг, за реку, туда, где провел последнее лето с Алджай.

«Все мы принадлежим Аллаху, – писал ему благочестивый Зайнеддин, – и к нему должны вернуться. Каждому из нас предопределено время и место смерти».

Тимур, однако, не был фаталистом. Религиозное рвение мулл и имамов не находило отклика в его душе. Внешне его спокойствие казалось умиротворенностью истинно верующего человека, убежденного в том, что его судьба предопределена, а спасение состоит в соблюдении законов, установленных пророком Мухаммедом. Внутренне же Тимура мучили вопросы, на которые он не находил ответов, а также страсти, унаследованные от предков.

Молился он в строго предписанное время, занимал свое место во время богослужения в мечети и внимательно слушал чтецов Корана. Часами он просиживал по ночам за шахматной доской, передвигая по клеткам миниатюрных слонов, коней и тур из слоновой кости с той же частотой, с какой бы делал это, если бы играл с напарником. Когда же он играл с партнером, то почти всегда выигрывал, не оставляя последнему никакого шанса. Тимур был действительно сильным шахматистом.

Увлекаясь шахматами, он соорудил необычную доску с числом клеток, нанесенных на ней, вдвое большим, чем на обычной. Число шахматных фигур было тоже удвоено. Он разрабатывал на такой доске новые комбинации. Между тем пятилетний Джехангир сидел рядом с ним на ковре, наблюдая черными глазками за ходами, которые делал глянцевитыми фигурками поглощенный игрой отец.