Затерянная улица - Жан Амлен

Я познакомился с ним на заседании муниципального совета, куда меня затащил доктор Плурд. Тайфер-богач, выполняя свои обязанности мэра, председательствовал. Он произвел на меня впечатление человека простого, грубоватого, несколько тупого и словно бы оторопелого.

— Вот о ком можно сказать, что богатство свалилось ему с неба, — произнес доктор Плурд, показав на него подбородком. — Впрочем, он еще и сам не опомнился. Я убежден, он до самой смерти так и не свыкнется по-настоящему со своим богатством. К тому же его тяготит праздность, и, мне кажется, порой он жалеет о добром старом времени, когда, без гроша за душой, бил в своей деревенской кузнице по наковальне. Пойдем-ка, я представлю тебя. Это доставит ему удовольствие.

Тайфер-богач протянул руку, здоровенную, грубую, волосатую. После первых приветствий он еще некоторое время говорил, засунув большие пальцы под проймы жилета.

И вот тогда я заметил на его безымянном пальце золотое кольцо, широкое, массивное, покрывавшее целую фалангу.

— Ты видел кольцо? — спросил меня доктор Плурд, когда мы отошли.

Услышав мой утвердительный ответ, он добавил:

— Ты знаешь, оно из чистого золота, без примеси. Мало того — это символ мечты всей жизни одного человека. Я сейчас расскажу тебе эту историю. Но сначала выйдем отсюда. Воздух здесь хоть ножом режь… Уф! Наконец-то есть чем дышать!

Летучая мышь зигзагом пролетела над нашими головами, скользнула к земле и косо метнулась в тяжелое небо.

— Будет дождь, — заметил доктор Плурд.

Едва мы устроились на нашем любимом месте — на веранде, за естественной ширмой плюща, — раздался стук крупных, редких капель дождя, перешедший вскоре в мягкий однообразный шум. Часто теперь, когда я слышу удары дождевых капель о крышу, мне вспоминается этот мой последний вечер в Сент-Панкрасе и я вновь вижу маленькую мирную деревушку, которая сверкает под ливнем, и кажется, еще звучит в ушах голос старого друга, рассказывающего со свойственным ему воодушевлением о золотом кольце.

— Прежде чем вернуться к этой истории с кольцом, — начал он в тот вечер, — позволь сначала сказать тебе, что на протяжении всей моей жизни в провинции мне пришлось наблюдать два стихийных бедствия, потрясших спокойную, рутинную жизнь деревень: массовое переселение в Соединенные Штаты и погоню за золотом в Австралию, Калифорнию, на Юкон. Не знаю, может быть, это дух авантюризма, сидящий у нас в крови, заставлял наших соотечественников внезапно срываться с места, сбрасывать некое иго. Во всяком случае, в те времена, о которых я говорю, крестьяне, горожане, годами не покидавшие насиженных мест, бросали, влекомые жаждой неизвестного, свою землю, ферму, дом ради далекого пути. Ты слишком молод, чтобы помнить о необычайной горячке, охватившей весь мир после открытия золотых россыпей в Австралии. Газеты ежедневно сообщали о невероятных случаях. Бедняки, работавшие сегодня с киркой и лопатой, завтра становились миллионерами. И такой шанс был у каждого. Со всех сторон света, из городов, селений, из глухих лесов люди устремились в Австралию в надежде на необыкновенную удачу. Удачу, которая во все времена ослепляла человека: золото. Собирать целыми горстями золото, золото, обычно столь тяжело достающееся, ради обладания которым надо всю жизнь работать, обливаться потом, изнемогать от усталости. В Канаде золотая лихорадка захватила самые далекие уголки. В каждом графстве были агенты, которые сколачивали в городах и селениях группы отъезжающих. За большое вознаграждение они рисовали клиентам маршруты — те в большинстве своем не умели ни читать, ни писать — и брали на себя заботы о железнодорожных билетах и проезде на парусниках, ходивших в южные моря.

В здешних краях таким агентом был Проспер Коссет из Кап-Жона. Этот Проспер слыл большим краснобаем, и, когда он появился в Сент-Панкрасе, послушать его завлекательную болтовню собралась целая толпа. На это сборище случайно попал и Симон Тайфер, которого завел сюда приятель. Он слушал оратора внимательно, не пропуская ни слова.

Перед уходом вербовщик пустил по рукам кольцо, привезенное из южных краев одним шахтером. Кольцо из чистого золота, отполированное временем, со стертыми уже краями. Симон Тайфер подержал его минутку на руке; оно отбрасывало ярко-желтый отсвет на его затверделую ладонь. Затем очень осторожно, едва дотрагиваясь до него, он надел кольцо на кончик мизинца. Он почувствовал, как оно скользнуло по пальцу, словно нежный атлас. Внезапно его охватило желание, необычайно сильное, поехать самому испытать судьбу.

Однако Симон Тайфер был счастлив в своей деревне, как может быть счастлив простой человек, имеющий очаг, могучие руки и непочатый край работы. Это был добрый малый, несколько недалекий, с упрямым лбом под густой шевелюрой. Ему перешла по наследству отцовская кузница — каменный домишко, низенький, закопченный, темный, насквозь пропахший лошадиным навозом, раскаленным железом и паленым волосом. Едва лишь прокричат первые петухи, Симон, обнаженный по пояс, в кожаном фартуке, уже с увлечением бил по наковальне, распевая во все горло — он со страстью отдавался работе, — и каменные стены возвращали эхо мощных раскатов его низкого голоса, сливавшегося с глухими ударами молота. Он знал по именам каждую лошадь в округе, и, когда подковывал какую-нибудь из них, зажав ей копыто между коленями, лошадь ласково, с тихим ржанием поворачивала к нему морду, и струйка слюны стекала у нее из уголка вздернутой губы. Целый день в кузнице сверкал голубой огонь, и мальчишки, возвращаясь из школы, оспаривали друг у друга право качать мехи, чтобы пламя разгоралось еще сильнее. С наступлением вечера Симон закрывал кузницу. Задвинув засов и натянув на себя пиджак, он взбирался, ступенька за ступенькой, по винтовой лестнице и попадал в свое жилище — три тесные комнатушки, которые он соорудил под самой крышей и где его ждала жена Бэт и сын, малютка Розэр. Подкидывая ребенка на коленях, пока жена заканчивала накрывать на стол, Симон с удовлетворением отмечал, что его пышногрудая рыжеволосая Бэт — самая пригожая в деревне. У супругов уже были маленькие сбережения, и они надеялись купить попозднее маленький домик на берегу реки. Никогда Симон Тайфер не желал ничего другого.

Но вот он увидел это кольцо, привезенное из далеких стран, и с той поры в нем зародилась мечта, которую он не мог побороть. Его охватило настойчивое, неотвязное желание уехать. Он попытался тогда убедить жену. При первых же словах она посмотрела на него с таким отчаянием, что он умолк. Но мечта продолжала жить своей тайной жизнью.

Уже шесть человек были внесены в список отъезжающих: Фюльжанс Лафлэш, Тэссье, Бержерон, два брата Люссье и Нарсисс Лефебвр, бродячий учитель. Они отправлялись через месяц на паруснике «Черный орел». Над ними уже витала дымка таинственности. На них смотрели с особым уважением и скрытой завистью. Симон старался зазвать их к себе в кузницу, и их восторженные слова, полные радужных надежд, воспламеняли его, взращивали его безумную мечту. Оставаясь один, он хватал молот и яростно ударял по наковальне, чтобы прогнать наваждение; взлетали пучки искр, и ему мерещилось, что сверкает золото, то золото, которое поедут добывать эти счастливцы. И подумать только — стоит лишь захотеть, и однажды он тоже станет обладателем золотого кольца, еще более прекрасного, чем то, которое так его поразило! Кольцо приобрело в его представлении силу талисмана, и ему казалось — как только он его наденет, остальное придет само собой: они с женой поселятся в большом доме у реки, у Бэт будут красивые шелковые платья, а маленький Розэр и другие дети, которые у них появятся, пойдут учиться в городскую семинарию. Предавшись этим мечтам, Симон стал молчаливым. Он долгими часами просиживал в своей кузнице на табуретке, опустив руки, с печальным лицом. Наконец он принял великое решение. Он составил план, начал тайные переговоры, одолжил денег. Затем он упросил своего двоюродного брата Кома Тайфера из местечка Бек-де-Льевр арендовать кузницу на время его отсутствия.

Несколько недель спустя он сел на судно вместе с остальными. И на долгие месяцы словно могила скрыла путешественников. Но вот однажды кюре позвал к себе Бэт, Мари Люссье, Альфонсину Бержерон и других близких родственников тех, кто уехал за золотом. Он прочитал им письмо, полученное утром от Нарсисса Лефебвра, учителя. Лефебвр описывал бесконечный путь — шесть месяцев и восемь дней, — несмотря на то, что четырехмачтовый «Черный орел» водоизмещением тысяча шестьсот тонн мог нести тридцать два паруса и был отличным ходоком. Пассажиры, едва утолявшие голод соленой рыбой, страдали к тому же от жажды. Для сбора дождевой воды на палубе была растянута просмоленная парусина, но вода эта очень быстро портилась, и от нее исходило такое зловоние, что, глотая ее, они вынуждены были зажимать нос. Они пережили ужасные штормы. При каждом крене судна концы больших рей глубоко погружались в море, и от ударов гигантских волн корабль зловеще трещал, грозя разломиться. Когда проходили экватор, неделями держался мертвый штиль. Судно не двигалось, и от этой неподвижности, от тропического, обжигающего, знойного солнца один из пассажиров, романтичный молодой человек, которого пожирала лихорадка, покончил с собой. Но, слава богу, заканчивал письмо учитель, невзирая на все эти невзгоды, люди из Сент-Панкраса держались хорошо. И однажды утром, много времени спустя, с волнением увидели они, собравшись на палубе, едва вырисовывающиеся австралийские берега; за ними расстилался сказочный золотой край.