Тайная битва сверхдержав - Александр Орлов

С тех пор тема Фукса как человека, обеспечившего успех Советского Союза в создании собственной атомной бомбы в короткие сроки, не сходит со страниц военной и научной исторической литературы. Согласно многочисленным версиям, роль советских ученых — И. В. Курчатова, Ю. Б. Харитона, А. Б. Зельдовича, а также создателей и организаторов атомной промышленности — была минимальной, а роль разведки — основной.

Действительно, наша первая бомба, взорванная на полигоне под Семипалатинском, была копией американской бомбы.

В связи с этим встает вопрос, до сих пор вызывающий споры: кто же сыграл главную роль в создании атомного, а затем и водородного оружия в СССР: наука или разведка? Когда в 1992 году академика Ю. Б. Харитона спросили, правда ли, что первая советская атомная бомба — двойник первой американской, он ответил: «Наша первая атомная бомба — копия американской. И я считал бы, — добавил он, — любое другое действие в то время недопустимым в государственном смысле. Важны были сроки: кто обладает атомным оружием, тот диктует политические условия». Тогда корреспондент спросил академика:

« — Кто же этот человек, передавший схему бомбы?

— Клаус Фукс, — ответил ученый. — После суда над ним эта история на Западе стала хорошо известна. У нас она без особого смысла скрывалась, даже в научных кругах как-то не принято было об этом говорить.

Фукс, о существовании которого мы тогда, конечно, не знали, сделал большое дело, позволив ускорить работы. Конечно, все нужно было проверить, просчитать, так как сообщение могло быть хитрой дезинформацией. В конце концов убедились: все верно, и воспроизвели изделие. Повторюсь: мы не имели права поступать иначе.

— А без Фукса пришли бы к такому результату?

— Безусловно. Были и идеи, требовавшие продвижения в более совершенные стороны, но все это требовало времени» {27}.

Действительно, обстановка, сложившаяся к середине 1949 года, заставляла торопиться. Американцы уже имели более 250 атомных бомб и 840 самолетов — носителей этого оружия. Кроме того, еще весной того же года был создан военно-политический блок НАТО, направленный против СССР. В то же время Советский Союз не имел ни атомной бомбы, ни средств доставки ее на Американский континент. Приближавшаяся победа коммунистических сил в Китае еще более обостряла обстановку в мире. Советскому Союзу нужно было срочно найти адекватный ответ на вероятную угрозу атомного нападения, а такие планы в США уже разрабатывались, уточнялись и совершенствовались.

Но все это вовсе не означает, что только проникновение в американские атомные секреты дало СССР ядерное оружие. Нет! В закрытом «атомграде» под Нижним Новгородом — Арзамасе-16 (город Саров) сотрудники коллектива Ю. Б. Харитона и Я. Б. Зельдовича создавали два своих варианта оригинальных и технически более совершенных, нежели американская, бомб, которые были испытаны в 1951 году. Эти бомбы оказались в несколько раз легче американской и к тому же в несколько раз мощнее и имели оригинальный, совершенно отличный от американского взрыватель. Но развернувшаяся «холодная война» требовала ответа на американский вызов.

Советское правительство и в первую очередь И. В. Сталин и Л. П. Берия (руководитель всех работ по атомной проблеме в СССР) настаивали на скорейшем создании Советским Союзом своего атомного оружия. Поэтому научный коллектив Ю. Б. Харитона вынужден был затормозить работы над собственными проектами, чтобы без промедления воссоздать уже опробованные в Аламогордо, Хиросиме и Нагасаки американские бомбы.

Без той серьезной научно-производственной базы, которая была создана в работах над атомным оружием в СССР в 30—40-е годы, любые добытые разведчиками данные оказались бы бесполезными.

Это, конечно, не означает, что те разведданные не были ценными. Нет, их роль весьма важна в реализации советского уранового проекта. Важна, но не решающа.

Лет десять назад академик А. П. Александров говорил:

«…Ни Курчатов, ни другие участники проекта на чужие идеи не надеялись — искали свои. К тому времени, когда открытие нейтрона и деления урана прояснили путь к практическому овладению атомной энергией, наши исследования в этой области были уже на мировом уровне. Их вели в своих лабораториях И. В. Курчатов, А. И. Алиханов, Л. А. Арцимович, П. И. Лукирский — в Ленинградском, К. Д. Синельников — в Харьковском физтехах. Кстати, у советских ученых были иные, более надежные источники информации, чем данные разведки. Зная последние — до того, как опустился занавес секретности — работы крупного зарубежного исследователя и не находя его имени в научных изданиях (а значит он не сменил область своих научных интересов), не трудно было определить, что он движется в том же направлении и что это направление опробуется в секретных атомных работах» {28}.

В том же интервью А. П. Александров вспоминает:

«Первая работа, которую поручил мне Курчатов, — термодиффузионное разделение изотопов. Ничего хитрого в этой технологии не было. О ней еще до войны, по немецким публикациям, докладывалось на физтеховском семинаре. И это Курчатову, видно, запало в память.

Я возразил: «Но ведь на том же семинаре Арцимович предложил другие, более обещающие пути разделения». Игорь Васильевич сказал, что будет опробовать именно разные пути. Говорю: «Но зачем делать то, что не понадобится?» — «А черт его знает, что понадобится. На всякий случай надо пройти и этот путь». — «Так ведь большие энергозатраты, очень дорого будет». — «Сейчас не до цены!»» {29}.

Как выяснилось впоследствии, американцы шли именно по этому пути. Построили термодиффузионный завод, и он у них работал. А в Советском Союзе, хотя и сделали довольно большую установку на одной из московских электростанций, на которой провели опыты и добились разделения изотопов, но отказались от этого метода, потому что нашли более эффективный.

Чрезвычайно важна была и проблема получения сверхчистого графита, над которой под непосредственным руководством Курчатова бились тогда многие ученые. (Кстати, немецкий «урановый проект» как раз и не получился потому, что Гейзенберг отверг графит как замедлитель в пользу тяжелой воды.)

Так что дело не в раскрытии атомного секрета, а в неотвратимости движения научной и технической мысли, которую не остановит никакая секретность.

И все-таки, какова же была роль разведки? Ведь люди, которые руководили и, главное, непосредственно исполняли задание Центра, должны были быть не только разведчиками-профессионалами, спецами агентурной работы, но и хорошо разбираться в физике, чтобы верно оценить сведения, компетентность агентов, направлять точные ответы в Москву.

Советская научно-техническая разведка, исходя из задач, поставленных перед нею, не могла пройти мимо открытия в 1939 году цепной реакции деления ядер урана, приводящей к высвобождению огромной энергии — реальной перспективы создания ядерного оружия. Нарастала опасность нападения на СССР фашистской Германии, а она, располагая сильной ядерной физикой, могла создать атомное оружие в обозримом будущем. Поэтому осенью 1940 года в ряд резидентур была послана директива выявить центры ядерно-физических исследований, занятые разработкой атомного оружия, получить из них достоверную информацию о ходе этих работ. И вот именно тогда нашелся, может быть, просто уникальный в этой сфере человек, Л. Р. Квасников — единственный разведчик, оказавшийся способным благодаря своей научной подготовке правильно оценить открывшуюся перспективу. Он знал первопроходческие исследования ядерного деления урана советских физиков Г. Н. Флерова, К. А. Петржака, Ю. Б Харитона и Я. Б. Зельдовича, и это, по-видимому, стало решающим аргументом в пользу предпринятой им инициативы.

После начала Второй мировой войны, когда европейские страны были оккупированы Германией, обстановка для работы нашей разведки чрезвычайно осложнилась, и развертывать в третьем рейхе новую сеть агентуры не представлялось возможным. Поэтому центром приложения сил советской научно-технической разведки (НТР) стали теперь США и Великобритания — страны, в которых скорее всего могло быть существенное продвижение к созданию атомного оружия. В январе 1941 года в нью-йоркскую резидентуру была послана из Москвы ориентировка о том, что в Нью-Йорке, в Колумбийском университете, и в университете штата Миннесота ведутся работы по использованию энергии урана-235. Предлагалось проверить эти сведения и установить, ведутся ли и какие именно исследования в Колумбийском университете, находившемся в пределах досягаемости нашей резидентуры.

Как обычно, шли разные донесения, и из них нужно было извлечь драгоценные для нас зерна. Таковым оказались сведения о том, что в ноябре 1941 года в Лондоне были профессора Г. Юри и Дж. Пеграм — как предполагалось, с целью ознакомления с ходом работы над атомным оружием в Англии. Но еще раньше, 25 сентября, лондонский резидент В. Горский получил обширный документ о деятельности уранового комитета. Его содержание однозначно говорило о развертывании работ по созданию атомной бомбы: данные о ее конструкции («пушечного типа»), о величине критической массы урана-235, об инициаторе для возбуждения в ней цепной реакции, о производстве этого изотопа урана методом газовой диффузии, о научных и производственных центрах и участниках этих работ.