Приключения послушного Владика - Владимир Добряков

Вид этой странной, будто побывавшей в сражении, стальной уродины забавлял Владика. Он то и дело скашивал глаза на Егоркино изобретение и улыбался. Тот наконец не выдержал, подозрительно спросил:

— Не нравится?

— Чудная какая-то.

— Сам ты чудной! Эту вилку, может, в музее станут показывать.

— Когда-нибудь поймут, — управляясь с котлетой, поддержал всезнающий Сережка. — Китайцы вообще почти всякую пищу двумя палочками едят. Дома я пробовал вместо вилки обыкновенной вязальной спицей есть. Получается.

— А еще удобнее — прямо пальцами, — заметила тетя Нина. — Никакой вилки не надо.

— Ты, Нинуся, Егоркину идею не порочь, — проговорил с кровати Иван Петрович. — Может, человечество в самом деле вернется к такой вилке. Раньше-то, говорят, как раз и было в ней два зуба. Тоже не дураки раньше были.

— Ох, утописты вы мои, вилочные стратеги! Вы мне, стратеги, лучше скажите: колбаску с чаем подавать или так будете есть?

— Мама, ну конечно, с чаем! — за всех ответила Наташа и, перехватив взгляд Толика, посмотревшего на часы, сказала ему: — Мы же тебя проводим… А чайник я уже вскипятила. — И Наташа метнулась на кухню. Но и секунды не прошло, как она вновь возникла в дверях. — А вообще, я сама буду подавать. А вы все сидите. И ты, мама, и ты, бабушка.

— Так уж любит гостей принимать! Так любит! — сказала бабушка Катя. — Совсем вроде тоже недавно малая была, а теперь вона — невеста!

— Она помогала тут без меня? — спросила Нина Михайловна.

— Ругать не буду, хвалить не стану. Что просила ее — делала. А так больше вот с ними, — бабушка кивнула на ребят. — Вроде как за командира у них.

— Нос не дорос… до командира! — сказал Егорка.

Иван Петрович с удивлением перевел глаза на сына.

— Пых, пых! — насмешливо сказал он. — Что-то в тебе, Егорий Иванович, петушиного задору сегодня много. И важности. Ты, пых-пых, лишний пар спусти. Самому легче будет.

Все же в голосе отца насмешки было немного, а больше — веселого лукавства. И Егорка не обиделся. Сказал, засмеявшись:

— Ну, папка, с тобой не соскучишься!

Не иначе как Наташа была влюблена в свой кружевной передник: чашки и блюдца, стоявшие на подносе, она внесла в комнату, вновь красуясь в нем. И правда, очень шел ей этот передник. И Владик, пожалуй, только сейчас впервые по-настоящему увидел Наташу. И большие глаза ее, и радостную улыбку, которую она с такой охотой дарила всем, и быстрые, ловкие, загорелые руки: они так проворно брали с подноса чашки и блюдца и расставляли их на столе. «Вон та, голубенькая, мне достанется», — подумал Владик. И когда Наташина рука прямо перед ним поставила голубую чашку с надбитым краешком, ему сделалось необыкновенно приятно. Как хорошо, что он уговорил маму отпустить его! А то сидел бы сейчас дома и дрожал — вдруг затренькает под окнами звонок Васяты?

В следующую минуту радость его омрачилась. Отцу Наташа подала чашку без цветочков, без узоров, — она была, как больничный халат, белая, с ручкой и носиком в виде трубки.

— Папа, — сказала Наташа, — поднимаю. — Она осторожно опустила рычаг, укрепленный с правой стороны кровати, и голова больного вместе с подушкой приподнялась.

«Даже голову не может поднять», — задохнувшись, подумал Владик.

А Иван Петрович, поняв эту неожиданно наступившую тишину, весело проговорил:

— Чай готов, извольте кушать! Только не вижу отчего-то великого творения кулинаров?

И сразу стало легко. Снова взметнулись Наташины косы, уносясь вслед за хозяйкой на кухню.

Ошибался Егорка, говоря, что после ужина колбаски не будут такими вкусными. Ничего подобного! Владику казалось, что никогда в жизни не едал он более лакомых вещей. Он сидел за столом в кругу своих новых друзей, напротив сидела Наташа. Опустив гребеночки ресниц, она чуть улыбалась и не спеша, с наслаждением откусывала белыми зубами коричневую колбаску. Прекрасные колбаски! Самые лучшие на свете!

Галстук

Они шли тем же проулком, что и днем. Но выглядел он иначе. Уже не светило солнце, не было видно рыжей хохлатки с цыплятами. Для них это ночь, третьи сны видят. А какая же это ночь! На верхушках деревьев еще розовато посверкивают последние лучи, резвятся не успевшие набегаться за день ребятишки, а по шоссе несутся машины и совсем еще не собираются подсвечивать себе дорогу огнями фар.

Посмотрев на большегрузную машину с прицепом, на бирюзовом радиаторе которой чернели пять новеньких букв, Егорка завистливо сказал:

— Красивая какая! Когда отец ездил на своем ЗИСе, то КамАЗов еще не было.

Тему эту никто не поддержал, да и сам Егорка шел нахмуренный, сомкнув губы, несильно подфутболивая камешек на дороге. Молчание затянулось, и Толик, печально вздохнув, сказал:

— Встречаете, провожаете… Надоело, ведь правда?

— Глупо, — сказала Наташа. — Очень глупо рассуждаешь. И не считай, что мы тебя провожаем. Просто гуляем перед сном.

— Это называется — вечерний моцион, — уточнил Сережка. — Колоссально укрепляет нервную систему. Везде об этом пишут. Крепкий сон делается. А крепкий сон…

— Как же тебя не провожать, — перебил Егорка. — Вон они, пиночетовцы!.. Почему-то третьего не видно.

На лужайке двое мальчишек играли в бадминтон. Один из них — с цепочкой на шее и огромной медной бляхой широкого ремня — поймал воланчик.

— Петро, глянь, — обратился он к приятелю, у них пополнение… Эй, галстуки! — крикнул он. — Еще одного наняли? Откуда такой, в штанишках?

— Между прочим, мастер спорта по самбо! — внушительно сказал Егорка. — Не гляди, что ростом мал, руки-ноги ломает и фамилии не спрашивает. Учти это, Витек, на всякий случай.

— Вот этот? — зажмурив один глаз, рассмеялся Витька. — А ну, пусть покажет. Я не побоюсь.

— Дурачок! Он подписку давал, чтоб не связываться с такими.

Владик, неожиданно произведенный в «мастера спорта», не мог сообразить, как держать себя. Если бы Егорка шутил, тогда ясно. А он не шутит, на испуг Витьку берет. Вот артист! Что ж, надо держать фасон. Владик нахмурил брови и опустил плечи, словно ему было непомерно тяжело нести бремя славы заслуженного мастера по борьбе самбо.

— Петро, — снова обратился Витька к товарищу, — он думает, напугал нас! Ха-ха! Скажите спасибо, что Эдька в лагерь уехал. Но мы и без него накостыляем вам.

Егорка показал кулак.

— Не забыл, как с катушек летел?

— И ты про свой фонарь помни! А ты, Кролик-Толик, лучше с ними не ходи!

Наташа с трудом сдерживалась, чтобы не вмешаться. А тут не вытерпела. Требовательно спросила у Витьки:

— Что тебе надо от него? Что он тебе сделал?

— Петро, — дурашливо спросил Витька, — чей-то голос, кажется, слышу. Кто это?

— Будто не знаешь! — Петро усмехулся всем своим широким, как булка, лицом.

— Вот те крест, не знаю! — Витька схватился за цепочку на шее.

Сестра его. Наташка.

— А кто она.

— Кто! Девчонка.

— Ах, девчонка! Ну ты передай ей, что я с девчонками не разговариваю. Я их не вижу. Принципиально.

— Дурак! — сказала Наташа. — Идемте…

Возле калитки, от которой к дальнему углу дома тянулась проволока с колокольчиком на конце, ребята простились с Толиком.

— Завтра зайдем, — сказал Егорка.

А Наташа добавила:

— Не унывай. В случае чего, я милиции о нем расскажу.

Сережку провожать не стали. Он не был ни силачом, ни самбистом, этот длинноногий, с ежиком на голове и начитанный Сережка, но ребята из Витькиной компании почему-то не трогали его. Когда возвращались обратно, Витька, все еще прыгавший с ракеткой на лужайке, крикнул вдогонку:

— А телега ваша все равно не поедет! И колеса отобьем!

— Что за телега? — спросил Владик.

— Какая еще телега! — Егорка был явно не в духе. — Велосипед такой делаем. Четырехместный.

Не хочет говорить — не надо. Пожалуйста. Будто не с кем разговаривать! И Владик обратился к Наташе:

— За что этот Витька взъелся на Толика?

— Не знаю, — пожала она плечами.

— Интересно все-таки. Такой хороший мальчишка.

— Не знаю, — снова сказала Наташа. — Ничего ему Толик плохого не сделал. Толик вместе со мной в одном классе учится. А Витька в шестом будет.

— За что? — вдруг сердито усмехнулся Егорка. — Потому что это Витька! Человек такой. Потому что у Толика две ноги. И два глаза. И один рот… Нет, уничтожать таких надо! Что с агрессором делают? Бьют. Уничтожают.

Поддакивать кровожадным идеям брата Наташа не стала.

— Владик, — спросила она, — у тебя есть галстук? Пионерский.

— Конечно, я же пионер.

— С собой привез?

Владик подумал, сказал без уверенности:

— Надо посмотреть. Мама вещи укладывала.

— Ты наденешь завтра галстук?

— Можно… Если найду.

— Я тебе свой дам. У меня еще есть.