Свет над океаном - Евгений Закладный

что такое совесть. Чувство это казалось Джону пустой абстракцией, выдуманной досужими бездельниками и сверхчувствительными интеллигентами.

Но человек оказался вдруг наедине со своей совестью.

Рассуждая сам с собой, рассматривая свою вину с различных точек зрения, Джон Саммерс даже мысленно старался не говорить «я»— только «мы»: мы, экипаж «Игрек—2», мы, человечество…

Чем виноват он, Джон Саммерс, что человечество получило в своё распоряжение «игрушки», до которых оно ещё не доросло? Кого нужно винить в том, что шестилетнему мальчугану представилась возможность немного пострелять в приятелей из револьвера, чтобы защитить от их посягательств кучу песка, в которой он намерен покопаться?

Так рассуждал Саммерс, и ему казалось, что рассуждения эти полностью исчерпывают существо вопроса, что они в какой-то степени оправдывают его поступок. Он не хотел задумываться над тем, что в действительности развязывают и ведут войну не шестилетние мальчуганы, а взрослые люди, которые прекрасно сознают свою ответственность перед потомками.

Нет, Саммерс не хотел и не мог рассуждать таким образом. Он уверял себя, что человек не слишком далеко ушёл от своих предков в вопросах морали. Но все эти мысли, все рассуждения не могли заглушить в нём голоса совести. Воображение рисовало ему страшные картины мучений обречённых на медленную смерть людей, их страстное стремление жить, их судорожные усилия уцепиться за краешек ускользающего сознания, чтобы сохранить жизнь — свою и потомков, сохранить накопленную многовековым трудом культуру… Человечество молодо, оно «не созрело»? Да, оно молодо, оно хочет жить и имеет на это право.

И перед Джоном во всей непримиримости, во всей остроте вставали грозные обвинения: «Ты — негодяй, действовавший вполне сознательно»… Тысячи глаз смотрели на него укоризненно, гневно, и ему начинало казаться, что он вот-вот лишится рассудка. У него вновь появилось такое же чувство, как тогда, на базе, — в то время он упивался своим могуществом, раздумывая, швырнуть или не швырнуть эту бомбу, он заглядывал в пропасть, куда намерен был толкнуть человечество, и ему казалось, будто рассудок вот-вот покинет его.

В эти минуты Джону хотелось умереть, чтобы убежать от этих мыслей, но они не отпускали его. Вот тогда он понял страшный смысл библейской легенды о Каине, убившем брата и обречённом на вечную жизнь, на вечные угрызения совести.

С каждым часом, с каждой минутой Саммерс чувствовал, что положение его становится всё более отчаянным. И самое непоправимое заключалось в том, что беда навалилась не из внешнего мира, — в этом случае Джон нашёл бы, что ей противопоставить. Непонятные разрушительные силы действовали в нём самом: в его сознании, в его сердце, и бороться с ними — значило бороться с самим собой, а здесь он чувствовал полное бессилие.

Ещё раз поговорить с Горовым? Поговорить не о том, что случилось, — поговорить вообще, прощупать почву перед решительным признанием… Но как начать такой разговор?

Ему казалось, что ноги несут его в лабораторию синтеза помимо его собственного желания. Но Саммерс не сопротивлялся странной силе, толкающей его навстречу неизвестности. Он знал, чувствовал, что иначе не может, хотя и не представлял, чем может закончиться этот разговор. Он надеялся на свою изворотливость — обстановка подскажет и нужные слова, и нужные действия.

Над оживающей хлореллой «колдовали» уже не только Горов, Коробов и Кикнадзе, — здесь собрались почти все сотрудники лаборатории. Не было только Саркисяна; Саммерс догадался, что пилот остался дежурить в отсеке управления.

«Кажется, настроение у них отличное», — мысленно отметил для себя Джон. Действительно, атмосфера в отсеке была спокойно-радостной, хотя внешне люди ничем не выдавали своего душевного состояния. Впечатление складывалось из тончайших нюансов — ровного дыхания, свободных, непринуждённых движений, в которых не чувствовалось напряженности, господствовавшей здесь лишь несколько минут назад.

Саммерс подошёл вплотную, остановился позади Мэри, через её плечо взглянул на сине-зелёный ковёр хлореллы. Вполголоса, будто для себя одного, произнёс:

— Так вот какова сила жизни! Сколько энергии таит в себе каждая клетка…

Девушка обернулась к нему, скользнула по лицу Джона своим «летящим» взглядом.

— Вы правы: эта энергия поистине неисчерпаема.

Он грустно улыбнулся.

— Всё на свете имеет своё начало и конец, мисс. Мы ещё не знаем деталей, но, говоря отвлечённо, когда-нибудь иссякнет запас и этой таинственной жизненной энергии.

Мэри удивлённо вскинула брови.

— А разум? Мы узнаем, что из себя представляет эта энергия, мы научимся воссоздавать жизнь из неживой природы. Сейчас мы только спасли хлореллу, но рано или поздно будем синтезировать её так же, как сейчас синтезируем пластические массы и волокна. Это вопрос времени.

Джон перехватил взгляд, брошенный девушкой после этих слов на Горова, и понял, что ему удалось начать задуманный разговор. Обращаясь теперь ко всем и ни к кому в отдельности, он заявил:

— Кто может в этом сомневаться? Но от хлореллы до обезьяны, не говоря уже о человеке, — сотни миллионов лет. Конечно, рациональное начало в поисках поможет пробежать этот путь несколько быстрее, но… Мыслимо ли успеть?

— А куда вы, собственно, торопитесь? — с какой-то неприязнью в тоне спросила Алахвердиева. — Кажется, признаков вырождения человечества пока не наблюдается…

— Наоборот! — подхватил Кочетков. — Население планеты непрерывно увеличивается: статистика утверждает, что в средние века Земной шар населяло всего пятьсот миллионов человек, а сейчас… Я думаю, что в дальнейшем…

Саммерс покачал головой, смущённо заулыбался.

— Да, безусловно. Сейчас наблюдается некоторый подъём. Но когда будет достигнута кульминация, когда начнётся спад? Ведь если мыслить более широкими временными категориями, жизни на планете, всей биосфере угрожает опасность хотя бы от уменьшения солнечной радиации, изменения состава космического излучения. Я не философ, но биогенетический закон Геккеля-Мюллера засел у меня в голове ещё с детства… И я не вижу оснований для сомнений в его объективности.

— Иными словами, — вступил наконец в полемику Горов, — вы хотите сказать, что человечество обречено? Что рано или поздно…

Вот именно, — поспешно согласился Саммерс.

Горов отрицательно покачал головой.

— Но почему же человечество, найдя условия для жизни на родной планете неприемлемыми и достигнув определённых ступеней развития, не может переселиться в иные миры? Уже сейчас это не представляет принципиальных трудностей…

— Миллиарды людей! — патетически воскликнул Саммерс, поднимая руки. — Их можно перебросить в другую систему, к другой звезде только вместе с планетой…