Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны - Дмитрий Гордон

Кстати, до этого был еще один эпизод, когда я, в его понимании, полез, как вы выразились, на рожон. Когда Путин стал президентом, я сказал ему, что, по-моему, практически вся база для поступательного движения вперед построена и не хватает лишь одного — оппозиции. Так получилось, что в результате парламентских выборов мы ее, по существу, уничтожили, а поскольку Примаков и Лужков, противостоявшие нам, на идейных борцов не тянут, оппозиции на поляне и вовсе не оказалось. Нам, считал я, реально нужен аналог партийной системы, а если вы помните, «Единство» на выборы шло вообще без всякой политической программы, и это тоже была моя идея, потому как был убежден, что в течение избирательной кампании никто многостраничный документ не прочитает. Голосуют не за программу, а за человека…

— …на постсоветском пространстве уж точно…

— Короче, пришло время формирования и идеологии, и программы, поэтому Володе я предложил: «Решай — левый ты или правый, а я займу противоположную сторону». При этом уточнил, что, конечно, мне предпочтительнее, чтобы он был левым, потому что правая идеология созвучна моим убеждениям. Не могу сказать, что обсуждали мы это серьезно, тем не менее, Путин все выслушал, а потом… появился указ…

В результате я, как и обещал, опубликовал 31 мая 2000 года в «Коммерсанте» открытое письмо, и дальше началась довольно серьезная, тем не менее демократическая борьба. Со стороны президента — за то, чтобы предложенные им законы были приняты, а с моей стороны — чтобы они не прошли. Параллельно, добавлю, происходило много разных, вполне недемократических движений — в частности, я узнал, что ежемесячно каждому депутату от «Единства» выплачивают зарплату в пять тысяч долларов, чтобы голосовал по указке Кремля. «Ну, раз вопрос в деньгах, — сказал, — то я буду платить по семь тысяч». Естественно, никто этого не скрывал (собственно, как и Кремль, финансировавший народных избранников в открытую), и вот тут уже Путин меня пригласил и был очень зол.

— Очень зол — это как? Употреблял крепкие выражения?

— Выражения были нормальные, но он спросил: «Какое ты право имеешь таким вот образом…» Я не остался в долгу: «А ты какое имеешь право..?»

— По-моему, вы зарвались…

— Позвольте, но я действительно воспринимал тогда Путина как человека, который слышит, — иначе зачем меня приглашать?

— То есть он еще слышал?

— Безусловно, хотя аргументация основывалась, как я потом понял, на его менталитете. Он, например, абсолютно искренне убежден, что централизованное управление Россией, централизованная политическая система лучше, чем самоорганизующаяся, саморазвивающаяся…

— …и что она единственно правильная?

— Может, и так, но суть — в его непоколебимой уверенности, что только такая система для России эффективна.

— Это правда, что Путин хотел отнять у вас ОРТ?

— Да, это стало очевидно приблизительно за месяц до трагедии с подводной лодкой «Курск», затонувшей, как вы помните, в августе 2000 года, правда, не сам Володя — Волошин сказал мне, что функция ОРТ как движителя революционного процесса подошла к концу. Мы, дескать, добились всего, чего хотели: есть преемник, который будет продолжать ельцинские реформы, есть преемственность власти, поэтому сейчас очень важно, чтобы ОРТ опять управлялось государством. Это был прозрачный намек…

Замечу: хотя президентская попытка централизовать власть наши отношения обострила, в то время можно было еще публично против этого выступать, и я даже ездил на Совет Федерации убеждать его членов, что уступка Путину для них самоубийственна, что они просто уничтожают сами себя (это в итоге и произошло). Я также доказывал, что следующий такой шаг будет предпринят по отношению к Думе, и вскоре почувствовал, что Кремль действительно начинает ее контролировать, — он выпускал законы, а Дума на глазах превращалась в юридический отдел при нем.

Перемены я ощутил в том числе и потому, что должен был решать достаточно сложные вопросы в Карачаево-Черкесии, от которой избирался депутатом. В конечном счете, это и подвигло меня на необычное решение…

— …уйти…

— Да, я решил сдать свой депутатский мандат, что в результате и сделал. После этого у меня тоже состоялся непростой разговор с Путиным — он был недоволен, что я настроен против него, против власти. Пришлось объяснить, что я же не кукла, чтобы сидеть в Думе и выполнять указания администрации президента. «Я бы, — сказал, — даже твои указания не стал выполнять, если бы был с ними не согласен».

— Вы помните свой последний разговор с Путиным?

— Объемный? Конечно — он касался гибели «Курска» и того, что за этим последовало…

— …когда президент России не появился на месте трагедии?

— Да, и, собственно, это и было началом конца. В то время я был во Франции, а он — в Сочи…

— …отдыхал…

— Я отдыхал тоже, тем не менее, в первый же день прилетел в Москву. Пытался ему дозвониться из-за границы — не удалось, хотя всегда была нормальная связь, поэтому позднее связался с ним через Волошина. Когда Путин вернулся в Москву, мы условились встретиться, но предварительно состоялся разговор с Волошиным, который вдруг заявил: «Ты должен отдать ОРТ» — и тут же пригрозил: «Если не отдашь, пойдешь вслед за Гусинским».

— Конкретнее некуда!..

— Таким образом (грустно) я потерял еще и Волошина. «Саша, — сказал, — у меня к тебе последняя просьба: как мы и договаривались, организуй завтра встречу с Володей».

На следующий день собрались втроем: я, Волошин и Путин. Володя пришел с папочкой, открыл ее и зачитал, какой процент населения ОРТ покрывает, и какие страшные финансовые нарушения там существуют. Когда читка закончилась, я спросил: «Володя, под этой справкой случайно не подпись Евгения Максимовича Примакова стоит?».

— Пошутили?

— (Невесело улыбается.)

— Руки хоть напоследок друг другу пожали?

— Нет. Он встал и сказал (впервые!): «До свидания, Борис Абрамович!», я ответил: «Прощай, Володя!», и мы остались вдвоем с Волошиным. Несмотря на то, что наши отношения были предельно ясны, я спросил: «Ну что, Саша, привели на свою голову черных полковников?». Он почесал в затылке и буркнул: «Я так не думаю», — хотя сомнение в его голосе я почувствовал. Уже уходя, попросил его о последней услуге: «Сейчас я поеду в свой офис, напишу Володе письмо, а ты ему передай, пожалуйста».

Суть моего короткого послания была очень проста — я привел цитату одного американского журналиста, который утверждал: «Каждая проблема имеет простое решение, и всегда ошибочное». Собственно, я повторил мысль, изложенную в письме 31 мая, — написал, что Россия тяжело больна, что есть масса проблем и ни одна из них не имеет простого решения. Закончил словами: «Если сочтешь, что могу быть полезен, всегда готов. В общем, прощай, Володя!».