Сладость на корочке пирога - Алан Брэдли

— Какое Мэри имеет к этому отношение? Она дочь Тулли, и больше ничего.

— Перестань, Нед, — сказала я. — Я видела тот поцелуй утром… когда проходила мимо.

— Ей нужно было утешение. И все.

— Из-за какого-то типа, который подкрался к ней сзади?

Нед вскочил на ноги.

— Черт побери! — воскликнул он. — Она не хочет, чтобы это выплыло наружу.

— Когда она перестилала простыни?

— Ты сам дьявол, Флавия де Люс! — зарычал Нед. — Уходи отсюда! Возвращайся домой!

— Скажи ей, Нед, — послышался тихий голос, я обернулась и увидела Мэри в дверях.

Она стояла, одной рукой опираясь на косяк, а второй сжимая блузку у шеи, как Тэсс д’Эрбервилль.[22] С близкого расстояния я разглядела, что у нее натруженные красные руки и явное косоглазие.

— Скажи ей, — повторила она. — Теперь тебе уже все равно, верно?

Я сразу же поняла, что она меня недолюбливает. Житейский факт — девушка сразу понимает, нравится ли она другой девушке. Фели говорит, что между мужчинами и женщинами поврежденная телефонная связь и мы никогда не знаем, кто повесил трубку. Имея дело с мальчиком, никогда нельзя понять, он стукнул тебя, потому что хотел причинить боль или шутил, но с девочками все становится ясно в первые три секунды. Между девочками происходит бесконечный молчаливый обмен сигналами, словно радиообмен между берегом и кораблями в море, и этот тайный код точек и тире сигналил, что Мэри меня терпеть не может.

— Ну же, скажи ей! — крикнула Мэри.

Нед тяжело сглотнул и открыл рот, но у него не вырвалось ни звука.

— Ты Флавия де Люс, не так ли? — обратилась она ко мне. — Одна из девиц Букшоу. — Она бросила мне эти слова, словно торт в лицо.

Я молча кивнула с таким видом, словно я неблагодарное создание из господской усадьбы, которому надо потакать. Лучше подыграть, подумала я.

— Пойдем со мной, — сказала Мэри, поманив меня жестом. — Шевелись побыстрее и сохраняй тишину.

Я проследовала за ней в темную каменную кладовую и затем по прилегающей лестнице, которая винтом поднималась на второй этаж. Наверху мы оказались в месте, которое, должно быть, когда-то служило шкафом для белья: высокий квадратный буфет, теперь заставленный полками со средствами для стирки и уборки, мылом и восками. В углу были беспорядочно свалены метлы и швабры, и кругом царил всепроникающий запах карболки.

— Тсс, — прошептала она, яростно сжимая мою руку. Приближались звуки тяжелых шагов, кто-то поднимался по тем же ступеням, что и мы только что. Мы вжались в угол, стараясь не уронить швабры.

— Это будет чертов день, сэр, когда лошадь Котсуолда возьмет чертов приз! На вашем месте я бы поставил на Морскую Звезду и наплевал на советы, которые вы получили от какого-то чертова засранца из Лондона, который не отличит скакуна от ломовой лошади.

Это был Тулли, делившийся с кем-то конфиденциальной информацией о скачках так громко, что его можно было услышать в Эпсон-Дауне. Другой голос пробормотал что-то заканчивающееся на «как-как», когда звуки их шагов стихли в переплетении обшитых панелями коридоров.

— Нет, сюда, — прошипела Мэри, потянув меня за руку. Мы скользнули за угол в узкий коридорчик. Она извлекла связку ключей из кармана и тихо открыла последнюю дверь слева. Мы вошли внутрь.

Мы очутились в комнате, которая, по видимости, не менялась с тех времен, когда королева Елизавета навестила Бишоп-Лейси в 1592 году во время одного из своих летних переездов. Мне бросились в глаза деревянный потолок, оштукатуренные стены, маленькое окошко со свинцовым стеклом, приоткрытое с целью проветривания, и широкие половицы, вздымавшиеся и опускавшиеся, словно океанская зыбь.

У одной стены стоял потрескавшийся деревянный стол, под одну из ножек которого подсунули «Справочник железных дорог» (выпуска октября 1946 года), чтобы она не шаталась. На столе были два непарных стаффордширских кувшина в розово-кремовых цветах, гребень, щетка и маленькая черная кожаная коробочка. В углу у открытого окна стоял дешевого вида пароходный кофр из прорезиненной фибры, облепленный цветными наклейками. Рядом стояло простое кресло с недостающим подлокотником. В противоположном конце комнаты располагался деревянный гардероб, выглядевший так, словно его приобрели на благотворительной распродаже подержанных вещей. И кровать.

— Это здесь, — произнесла Мэри. Она заперла дверь на ключ, и я первый раз повернулась к ней, чтобы получше рассмотреть ее. В грязно-сером свете из покрытого копотью окна она казалась старше, чем та девушка с натруженными руками, которую я только что видела при ярком свете дня во дворе.

— Полагаю, ты никогда не была в такой маленькой комнате, не так ли? — презрительно сказала она. — Вы там, из Букшоу, редко посещаете бедлам, да? Посмотри на психов — посмотри, как мы живем в наших каморках. Кинь нам печенье.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — ответила я.

Мэри повернула лицо ко мне, и я ощутила на себе пронзительность ее взгляда.

— Эта твоя сестрица — Офелия — прислала тебя с письмом для Неда, и не говори мне, что нет. Она воображает, что я неряха, но это не так.

В этот самый миг я пришла к выводу, что мне нравится Мэри, пусть она даже недолюбливает меня. Человек, знающий слово «неряха», стоит того, чтобы попытаться сделать его своим другом.

— Послушай, — заявила я, — никакого письма нет. То, что я сказала Неду, — просто прикрытие. Ты должна помочь мне, Мэри, я знаю, что ты это сделаешь. В Букшоу произошло убийство…

Вот! Я произнесла это!

— … и никто еще не знает об этом, кроме тебя и меня — ну и убийцы, естественно.

Она смотрела на меня секунды три, не больше, и потом спросила:

— Кто же убит?

— Я не знаю. Вот почему я здесь. Но мне кажется разумным, что, если кто-то умирает у нас на грядке с огурцами и даже полиция не может установить личность, самое вероятное место в окрестностях, где он мог остановиться — если он останавливался в окрестностях, — это «Тринадцать селезней». Ты можешь принести мне учетную книгу?

— Не обязательно приносить ее, — ответила Мэри. — Сейчас у нас только один постоялец, и это мистер Сандерс.

Чем больше я разговаривала с Мэри, тем больше она мне нравилась.

— И это его номер, — любезно добавила она.

— Откуда он? — спросила я.

Ее лицо омрачилось.

— Честно говоря, не знаю.

— Он тут прежде останавливался?

— Насколько я знаю, нет.

— Тогда мне надо взглянуть на учетную книгу. Пожалуйста, Мэри! Пожалуйста! Это очень важно! Полиция скоро будет здесь, и тогда будет уже слишком поздно.

— Я попытаюсь… — сказала она и, отперев дверь, выскользнула из номера.

Как только она ушла, я распахнула дверь шкафа. Если не считать пары деревянных вешалок для одежды, он был пуст, и я обратила внимание на кофр, облепленный наклейками, как днище корабля раковинами. Эти разноцветные прилипалы имели имена — Париж, Рим, Стокгольм, Амстердам, Копенгаген, Ставангер и так далее.

Я подергала замок, и, к моему изумлению, он подался. Чемодан был открыт! Две половины легко распахнулись, и я обнаружила себя лицом к лицу с гардеробом мистера Сандерса — серый саржевый костюм, две рубашки, пара коричневых оксфордов[23] (с серой саржей? даже я не настолько глупа!) и мягкая театральная шляпа, напомнившая мне виденные фотографии Г. К. Честертона в «Радио Таймс».

Я вытащила из кофра ящики, стараясь не потревожить их содержимого, — пара волосяных щеток (подделка под черепаховый панцирь), бритва (самозатачивающийся «Валет»), тюбик для бритья («Морнинг прайд Брашлесс»), зубная щетка, зубная паста («Тимол» — особенно рекомендуется для уничтожения бактерий, вызывающих кариес), щипчики для ногтей, расческа (пластик) и пара квадратных запонок (черный янтарь из Уитби, серебром выложены инициалы — Г. Б.).

Г. Б.? Разве это не номер мистера Сандерса? Что может означать это Г. Б.?

Дверь открылась, и мне прошипели:

— Что ты делаешь?

Я вздрогнула. Это была Мэри.

— Я не смогла достать учетную книгу. Папа… Флавия! Ты не можешь так просто рыться в багаже постояльца! Ты навлечешь на нас неприятности. Прекрати.

— Сейчас, — ответила я, заканчивая рыться в карманах костюма. В любом случае они были пусты. — Когда ты в последний раз видела мистера Сандерса?

— Вчера. Здесь. В полдень.

— Здесь? В этом номере?

Она сглотнула и кивнула, отведя взгляд в сторону.

— Я меняла простыни, когда он подошел сзади и схватил меня. Зажал рукой рот, чтобы я не могла крикнуть. К счастью, в этот момент папа позвал меня со двора. Это его чуток испугало, да. Не думай, что я не пыталась отбиться. Ненавижу его грязные лапищи! Я бы выцарапала ему глаза, если бы у меня было хотя бы полшанса.

Она посмотрела на меня с таким видом, будто сказала мне слишком много, как будто между нами внезапно раскрылась огромная социальная пропасть.