Места здесь тихие - Николай Иванович Леонов

за соображения, Гуров спросил, нельзя ли получить на всякий случай фотографию Абдулаева, уточнив, что нужна нормальная, без макияжа. Капитан Анищенко легкомысленно пообещал:

— Да сколько угодно. — Но, порыскав по интернету около четверти часа, несколько обескураженно сообщил: — Что-то не нахожу. Такое впечатление, что он, бедолага, перед тем как залечь на дно, подчистил все возможные источники… ну не беда, доберусь до дома, отыщу и вам отправлю.

— Чего это он у тебя в рамочке на столе, как любимый клиент? — сострил Крячко.

Капитан улыбнулся:

— Любимый препод. Славно историю государства и права преподавал. Разрешите идти?

— Что думаешь?

— Я, конечно, с Радаевым не общался, — со значением отозвался Станислав, имея в виду между строк, что он-то вкалывал как проклятый, пока коллега страдал дедукцией, не выходя из кабинета, — и все-таки рискну предположить, что у него алиби, и железное. Иначе почему Профессор все еще не за решеточкой, лишь под подпиской…

— Как минимум его в стране не было. Но ведь можно смело предположить, что он и не имеет отношения к ее исчезновению и просто воспользовался случаем, перед этим прислушавшись к совету профессора совершенно иных наук…

— Абдулы зашкваренного, — пошутил Крячко и тотчас посерьезнел. — Но встает другой вопрос: зачем ему-то гибель жены? Если он попер против американской повесточки, то лишился тамошних долларов, ему одна дорога — на родину, и что же, сразу к жениным похоронам, а то и за решетку? Не по-профессорски, прямолинейно, что на фоне изящного решения корпоративного вопроса… как-то не бьется.

Полковник, глянув на часы, заторопился:

— Но это все лирика, а не пора ли что-то написать? Нам завтра умный план презентовать.

Гуров вздохнул. В самом деле, что-то надо.

— Приступим.

Глава 11

Дома, потягивая умиротворяющий вечерний бокал, Лев Иванович снова и снова возвращался к делу Паскевич.

«Если бы не сомнения Орлова, и мысли бы кривой не возникло. Сыскари поработали как положено, толково, скрупулезно и вполне профессионально. Родственники, знакомые, соседи, коллеги, лица, последними видевшие, — опрошены, обстоятельства описаны толково. Грамотно, тщательно родственники проработаны, это и понятно — нельзя же исключать заинтересованности, даже если родственники демонстрируют горе самое правдоподобное…»

Вот задался бы полковник Гуров целью придраться любой ценой, уличить коллег в халатности — пожалуй, труднехонько бы пришлось.

Высказывали ли пропавшие намерения уехать, сменить место жительства, имелись ли причины для ухода из дому…

Имеются ли заболевания, которые могли стать причиной скоропостижной смерти, потери памяти, утраты ориентации на местности, во времени…

Не высказывались ли мысли о самоубийстве, не было ли психотравмирующей ситуации…

Носили ли пропавшие документы постоянно с собой или нет, одеты ли были по сезону…

Могли ли пропавшие подсадить в свой автомобиль незнакомых лиц…

На все нужные вопросы получены правильные ответы, причины несвоевременного сообщения о пропавших вполне естественны, подозрений не вызывают.

При таких раскладах чисто по-человечески понятно, по каким причинам следователь исходит из отработки и подтверждения проверочной версии о том, что причины исчезновения женщин криминального характера не имеют и все они в силу определенных причин совершенно не имеют желания о себе сообщать.

Все, что нужно, в бумагах есть. Нет лишь ни Томиной, ни Золий, ни теперь уже Паскевич.

«И совесть именно чисто по-человечески не дает успокаиваться на том, что пропал Максим, — ну и пес с ним. Хорошо, пусть не убийство. Ведь та же пропавшая, предположим, может не иметь возможности сообщить о себе в силу естественных причин — скажем, внезапно утратив память в силу травмы или еще чего-либо и почему бы и не преступного посягательства. Где они? Что с ними?

А вдруг самоубийство? Тогда тем более возникают и иные вопросы: в связи с чем? Кто довел? Женщины тем более — существа, подверженные чужому влиянию, даже пусть сто раз образованные, как это говорится — успешные. И все равно, какая бы умная ни была, ожидания чуда никто не отменял, особенно при их склонностях».

«Все эти амулеты, будды на стенах, досочки заказов вселенной, волшебные красные нитки. И как быть с тем, что здравомыслящая Лера Паскевич как-то никак не впихивается в это прокрустово ложе?»

«Я не могу похвастаться тем, что отменный чтец по лицам, но объективно — спортсменка, толковый предприниматель… как это Мария сказала: не только бюст и ноги, а ей в этом деле доверять можно. Допустим, пока единственный прокол получился с мужем, недооценила, судя по всему, его мозги. Однако что-то общее должно быть у нее с теми, простыми и глупенькими смертными».

Так. Надо срочно еще пару глотков. Готовя себе добавку, Гуров спросил жену:

— Послушай, а не помнишь ли ты, какого числа вы с Лерой Паскевич собирались встретиться?

Мария, оторвавшись от своего бокала и нового сценария, подняла глаза:

— Гуров, актерская профессия предполагает отменную память, не то что сыщицкая.

— Ладно тебе.

— Конечно, помню, двадцать первого ноября, как раз на День Хромого волка.

— Что?! Это что еще за дичь такая?!

— Дичь — не дичь, а вот как раз изучаю сценарий по этому поводу, очень даже красочный псевдославянский сериал, — пояснила она, демонстрируя соответствующий титул на соответствующей обложке. — Видишь? Полный бред, но как рассказано! Вот, послушай предысторию: история разворачивается во время Волчьих дней, выпадающих на конец ноября, когда царит в лесах вожак всех волчьих стай, белый Хромой волк, по преданию, укусивший самого сатану, после чего тот тоже начал хромать. В отличие от остальных волков, он не ест животных — ни овец, ни телят, питаясь исключительно людьми.

— Интересный бредогенератор, ажно уши увядают, — признал Гуров. — Стало быть, двадцать первого ноября вы собирались встретиться, но Лера запропала. Интересно, а дата встречи как, выбрана случайно? Или какой-то глубинный смысл?

— Мне-то почем знать? — нетерпеливо отмахнулась она. — Она предложила дату, я согласилась. Слушай, не мешай, а? Что за иждивенческие настроения! Ты и так весь день занимаешь мои мозговые ресурсы.

«Что ж, она права, и Орлов прав. Нечего обрабатывать информацию, полученную от других, пора бы и самому. Ничего не поделаешь, издержки профессии».

Стало быть, все-таки что-то из области поверий, религий и сектантства. Все, благодушие отменяется.

В памяти всплыло давнее дело, по поводу которого пришлось пережить немало, в том числе острое разочарование в людях: милые детки, развитые, отличники, местами полиглоты, гордость древнего Ярославля, с перерывом буквально в одни сутки на «посвящении сатане», на заботливо приготовленной поляне, посреди которой был вкопан перевернутый крест, после «молитвы» забили ножами четырех дурочек, явившихся из любопытства. После этого, методично разделав трупы — с удивительной для юных интеллигентов ловкостью, — некоторые части тел демонстративно