Сон с четверга на пятницу - Антон Грановский

— И тем не менее вы знаете, что убийца был рядом, когда вы звонили в полицию?

— Да. Я почувствовала его присутствие. Вы мне не верите?

— В моей работе нельзя руководствоваться верой, — произнесла майор Любимова. — Давайте еще раз. Виктор Быстров позвонил вам по телефону и сказал, что находится во дворе вашего дома и что он ранен, так?

— Не совсем. Он не говорил, что ранен.

— А что он сказал?

— Он сказал «меня убили». И попросил, чтобы я вызвала полицию.

— Вы не сразу выполнили его просьбу, так?

— Так, — кивнула Настя. — Сначала я вышла на улицу. Нашла Виктора… Полицию я вызвала уже после того, как позвонила в «Скорую». — Настя чуть прищурилась и вгляделась в лицо Любимовой. — Скажите, Мария Александровна, вы и в самом деле думаете, что Виктора убила я?

— Я должна рассмотреть и такую версию, — спокойно ответила Любимова. — Вас нашли возле тела вашего бывшего любовника. На рукояти ножа — никаких отпечатков. А ваши руки были испачканы кровью.

— Если я его убила, то почему сама позвонила в полицию?

— Причины могут быть разные. Например, вы сделали это намеренно, чтобы сбить с толку следствие и отвести от себя подозрения. Ну, или просто испугались.

Настя молчала, поджав губы. Майор Любимова заговорила снова.

— Сегодня днем, во время нашей встречи в ГУВД, вы признались мне, что боитесь Виктора Быстрова. Затем вы сказали, что сами решите эту проблему. И вот теперь он мертв.

— Из этого не следует, что его убила я.

— Не следует, — согласилась Любимова. — Но в этом деле слишком много странностей. Зачем вы вышли во двор? Вы ведь были уверены, что Быстров — убийца.

Настя пожала плечами:

— Сама не знаю. Это был импульс. Я поняла, что человек попал в беду, ну и… — Она оставила фразу незаконченной. — Вы уже узнали, как он оказался на свободе? — робко спросила Настя.

— Да. В колонии Быстров дал взятку врачу. Тот совершил подмену.

— Как?

— На свободу должен был выйти некий Нефедов. Виктор Быстров устроил бунт, во время которого убил Нефедова. Дальнейшее было делом техники. Быстрова объявили мертвым. А сам он, присвоив себе личность убитого Нефедова, вышел на свободу. Живой и здоровый.

Настя молчала, переваривая полученную информацию.

— Вы сказали, что не поддерживали с ним никаких отношений, так? — снова заговорила Любимова.

— Так, — кивнула Настя.

— Что, по-вашему, он делал у вас во дворе?

— Думаю, что он за мной следил.

— Зачем?

— Понятия не имею. Может быть, он хотел меня вернуть. Но как именно — я не знаю. Проверьте мой телефон. Вы увидите, что я не вру, и что Виктор правда звонил мне за пару минут до… — Она сбилась и, облизнув пересохшие губы, договорила: — …До того, как умер.

— Это ни о чем не говорит, — возразила Любимова. — Тем более что вы могли сами себе позвонить с его телефона.

Внезапно лицо Насти изменилось. Она презрительно усмехнулась и произнесла с неприязнью в голосе:

— Вам ведь не нужен убийца. Вам нужно найти крайнего, так?

Майор Любимова покачала головой:

— Нет, не так.

Настя обхватила виски ладонями.

— Я устала, — тихо сказала она. — И я… я себя плохо чувствую. Можно мы на этом закончим?

— Хорошо, — ответила майор Любимова после паузы. — Я дам вам немного отдохнуть. Но потом мы продолжим этот разговор.

Пять минут спустя Маша Любимова стояла перед подъездом с сигаретой в руке, пуская дым в темный прохладный воздух, подсвеченный желтками фонарей. Капитан Данилов, вышедший из подъезда следом за ней, сухо осведомился:

— Маша, что все это значит? Зачем ты дала ей передышку?

— Ты видел ее лицо? — спросила в ответ Любимова.

— Видел. И что?

Маша Любимова затянулась сигаретой. Махнула перед собой рукой, отгоняя дым, и сказала:

— Стас, ей очень плохо. Она на грани обморока или даже чего похуже.

— С каких пор ты стала такой жалостливой к убийцам?

— Я видела много убийц, Стас. Эта девушка не похожа ни на одного из них. Интуиция подсказывает мне, что тут что-то другое.

— Да ну? А ты знаешь, что она писательница?

— Да.

— А романы ее читала?

— Нет.

— А я читал. Крови в них — море. А все главные герои — сплошь сумасшедшие маньяки.

— Это еще ни о чем не говорит, — возразила Маша. — Нельзя ставить знак равенства между писателем и его произведением.

— А я вот думаю, что нормальный человек никогда не станет смаковать детали кровавого убийства. Даже если он писатель. В ее книгах что ни страница, то убийство или пытки.

Маша пожала плечами:

— И что с того? Она старается соответствовать избранному жанру. Жюль Верн описывал полет на Луну, но сам на Луне не бывал.

— Это разные вещи, — упрямо сказал Стас.

Они помолчали.

— Ладно, — снова заговорил капитан Данилов. — Допустим, она не виновна. Что ты вообще обо всем этом думаешь?

— Не знаю, что и думать, Стасис, — спокойно ответила Маша. — Очень не хочется верить, что это «глухарь». Но, скорей всего, так оно и есть. Убийца не оставил нам никаких улик. Ни одного следа, ничего.

— Если только убийца не сидит сейчас за этой дверью, — вновь проворчал Стас. — Новицкая сказала, что убитый был ее любовником. Из-за нее он сел в тюрьму. А теперь вышел и был полон желания отомстить. Следил за своей «бывшей», выжидая подходящий момент, но она его опередила. Как сейчас принято говорить, нанесла противнику «превентивный удар».

Возле подъезда остановилась старенькая светлая «Лада». Из нее выбрался патологоанатом Лаврененков. Лицо у него было морщинистое и помятое.

— Тук, тук, тук! Кто там? — сипло спросил сам себя Лаврененков. И сам себе ответил: — Это я, почтальон Печкин, принес останки от вашего мальчика!

Маша и Стас никак не отреагировали на черную шутку.

— Вы опоздали, Семен Иванович, — сказала Маша.

— Я не опоздал, — возразил Лаврененков, — я задержался.

— В ближайшем баре? — уточнил Стас.

Лаврененков смерил его ироничным взглядом.

— Что вы, Станислав, как можно? Вы ведь знаете, что я надираюсь исключительно дома. Чтобы, так сказать, не позорить честь мундира.

— Нет у вас никакого мундира, — произнес Стас. — Напиваетесь вы дома, а опохмеляетесь на службе.

Лаврененков поморщился.

— Оставим дебаты политикам. Павел уже здесь?

— Да. — Стас кивнул в сторону гаражей, где за оцеплением работали эксперты. — Он возле тела.

— Значит, тело в надежных руках.

— Вы сегодня просто фонтанируете шутками, — мрачно проговорил Данилов.

— Ты прав, — улыбнулся Лаврененков. — Я сегодня в ударе. Ладно, друзья мои, с вами хорошо, а с трупами лучше. Пойду и я внесу свою скромную лепту в благородное дело глумления над покойником.

Он поудобнее перехватил свой чемоданчик и зашагал к гаражам. До слуха Маши и Стаса донесся его дребезжащий баритончик, напевающий:

Я разделил твое тело ножом на три ча-асти.

Сердце пропил, почки продал, а легкие сжег.

Все было прекрасно, но вдруг навалилось несчастье:

Я все обыскал, но нигде не нашел твоих но-ог…

— И чего мы его терпим? — раздраженно проговорил Стас.

Маша стряхнула с сигареты пепел и ответила:

— Сам знаешь — он лучший патологоанатом в Москве.

— Я считаю, что это дутая репутация.

— Но он еще ни разу не ошибся.

— Простое везение.

Маша хмыкнула.

— Дай бог, чтобы и нам с тобой так везло.

Она бросила окурок в железную урну и хотела вернуться в подъезд, но тут во двор въехала еще одна машина — темная «Тойота». Она резво покатилась по двору и остановилась неподалеку от подъезда.

— Кажется, к нам снова гости, — сказала Маша.

— Чего? — не понял Стас.

Любимова указала на «Тойоту», из которой уже вышел невысокий человек в модном пальто. У человека была старомодная бородка, а на глазах поблескивали очки. Он торопливо подошел к подъезду, остановился напротив Маши и Стаса, скользнул проницательным взглядом по их лицам и сказал:

— Добрый вечер! Вы ведь из полиции?

— Здравствуйте, — отозвалась Маша. И представилась: — Я — майор Любимова, Мария Александровна. А это мой коллега — капитан Данилов.

— А вы кто такой? — спросил незнакомца Стас.

— Доктор Макарский, — с легким поклоном представился тот. — Андрей Петрович. Лечащий врач Анастасии Новицкой. Она позвонила мне, и я приехал так быстро, как только смог.

Любимова и Данилов переглянулись.

— И какая у вас специализация? — поинтересовался Стас.

— Я психиатр.

Данилов хмыкнул.

— Это многое объясняет. И какой диагноз у вашей пациентки?

Доктор Макарский поправил пальцем очки и строго проговорил: