Евангелистка - Альфонс Доде

— Господи боже! Да чего они к тебе привязались, муженек? — воскликнула испуганная Сильванира, выскакивая из вагона с маленькой Фанни на руках.

— Весело им, вот они и радуются, — отвечал Ромен, — а уж я-то как рад, разрази меня гром, просто себя не помню!

Поднявшись на цыпочки, он громко чмокнул жену в румяную щеку, что вызвало у пассажиров новый дружный взрыв смеха. Затем он бросился к г-же Эпсен с дочерью, но Лори, опередив его, уже помогал дамам выйти из вагона с такою же церемонной учтивостью, с какой в былые годы встречал на пристани Шершеля императрицу Евгению.

— А где Морис? — спросила Фанни, оглядываясь вокруг.

— Господин Морис на шлюзе, мамзель. Я оставил его с Баракеном, он там помогает шлюзоваться… Пожалуйте сюда, сударь, сударыни…

Взвалив себе на плечи верхнее платье и зонтики приезжих, Ромен направился к выходу мелкими шажками, едва сдерживая желание скакать и прыгать от радости, между тем как из поезда, выпускавшего клубы дыма, раздавались задорные крики: «- Ромен!.. Эй, Ромен!..

Это была затея Сильваниры, которую разжалобил унылый, пришибленный вид ученика «Борда», вечно корпевшего над книгами: она придумала отправить его в деревню, на свежий воздух, и Лори согласился тем охотнее, что считал полезным для будущего моряка попрактиковаться на речных судах. Морис уже три недели жил на шлюзе, когда обе семьи решили, воспользовавшись праздничным, неприсутственным днем, навестить его всей компанией. Какая честь для Ромена принять у себя бывшего патрона и двух нарядных дам, какая радость ввести Сильваниру под свой кров, в это уютное гнездышко, где, может быть, скоро… но тсс! Пока еще секрет известен только им двоим.

От Аблона до Пти-Пора не больше трех километров, омнибусы подают к каждому поезду, но Ромен, желая побаловать гостей, пригнал к станции шлюзовой катер — широкую, свежевыкрашенную зеленой краской лодку, в которой все с удобством разместились: на корме — малютка Фанни между Элиной и г-жой Эпсен, на скамье против них — г-н Лори, на носу — Сильванира в белом гофрированном чепце, заполнившая всю переднюю скамейку своим пышным платьем ярко-синего цвета, излюбленного цвета всех служанок. Ромен, проворный, как кошка, прыгнул последним и, оттолкнувшись ногой от берега, налег на весла. Лодка была тяжело нагружена, течение сильное.

— Вы же устанете, голубчик…

— Не беда, господин Лори!

Маленький человечек, радостно смеясь и морщась от солнца, принялся лихо грести, далеко откидываясь назад, доставая курчавым затылком до колен Сильваниры; он почему-то направил лодку к середине реки, на самую быстрину.

— Разве Пти-Пор на том берегу, Ромен?

— Прошу прощения, господин Лори… Это я из-за цепи…

Никто не понял его слов, пока, внезапно бросив весла, он не прицепил лодку багром к последней барже длинного каравана судов на буксире, который проходил здесь каждое утро в этот самый час. Одно удовольствие — плыть так, без весел, без толчков, плавно скользя по воде! Стук машины и скрежет цепи на палубе буксирного парохода доносились откуда-то издалека, сливаясь с равномерным, убаюкивающим шумом широкой струи за кормой, которая, бурля пеной, растекалась к берегам. Под ясным небом, в свежем утреннем воздухе, по обеим сторонам реки быстро мелькали деревенские поля с редкими белыми домиками и рощи, зеленевшие нежной весенней листвой.

— Как тут хорошо! — воскликнула Фанни, продев ручку под локоть Элины, и этот детский голосок выразил общее чувство. Всем было хорошо. Под ласковым воздействием умиротворенной природы лицо молодой девушки впервые после постигшего ее горя заиграло румянцем, расцвело юной, радостной улыбкой. Г-жа Эпсен, как все люди, много испытавшие, утомленные жизнью, спокойно наслаждалась отдыхом в праздничный день. Лори любовался легкими завитками золотистых волос Элины на висках, на лбу, на шее и думал, что его дочка, нежно прижимаясь к молодой девушке, как бы сближает их друг с другом. Но больше всех радовался Ромен: сидя рядом с женой на носу лодки, он о чем-то с ней шептался, изредка с лукавой улыбкой поглядывая на корму.

— А вот и Пти-Пор! — объявил он вскоре, указывая рукой на одну из деревень с однообразными красными кровлями, рассеянных на безлесных склонах, среди огородов и цветочных грядок, которые тянутся от самого Аблона по правому берегу Сены. — Через четверть часа мы будем у шлюза.

На крутом берегу постепенно открылся их глазам старинный помещичий дом с колоннами и балюстрадами, с длинным рядом серых решетчатых ставен, с аллеями подстриженных буков, с газоном в виде полумесяца, окаймленным тумбочками на цепях, перед главным подъездом. За домом, вверх по склону горы, раскинулся громадный парк, целый лес высоких деревьев всевозможных пород, разделенный посредине старой каменной лестницей, полуразрушенной, поросшей травой, с двойными, изогнутыми дугою перилами. Сквозь редкую весеннюю листву на вершине горы виднелось белое здание с массивным каменным крестом — не то фамильный склеп, не то часовня.

— Имение Отманов… — объяснил Ромен в ответ на удивленные взгляды гостей.

— Значит, это Пор-Совер? — живо спросила Элина.

— Ваша правда, мамзель. Так здесь называют ихний замок. Чудной у них дом, доложу я вам… А уж в деревне что творится! Пожалуй, во всем департаменте Сена-и-Уаза, да и во всей Франции такого места не сыщешь.

Девушку вдруг охватило непонятное гнетущее чувство, омрачив для нее отраду весеннего дня и чистого воздуха, пропитанного запахом фиалок; ей вспомнился особняк на улице Паве и суровые упреки г-жи Отман, сокрушавшейся, что бабушка умерла без покаяния. Элина не могла оторвать глаза от длинного ряда закрытых ставен, от мрачного, таинственного парка, над которым возвышался каменный крест усыпальницы. Почему судьба привела ее сюда? Была ли то простая случайность или указание свыше, перст божий?

Но вот за излучиной реки выросла роща, и поместье Отманов, постепенно уменьшаясь, скрылось вдали, как зловещее видение. Впереди уже белела плотина, перерезавшая реку полоской серебристой пены, слышался глухой шум, который все усиливался по мере приближения к щитам затворов, к узкой белой дамбе шлюзовой камеры, медленно растворявшей ворота на призывные сигналы буксирного парохода. Ромен показал Сильванире маленький домик на полосе бечевника, издалека — не больше игральной кости с черными точками окон и дверей.

— Вот он, наш дом! — прошептал он с умильным взглядом, отцепляя лодку от буксира и поворачивая к причалу. Морис, помогавший шлюзовщику на дамбе, увидел их издалека и помчался навстречу, вопя, как дикий индеец, и махая фуражкой с выцветшим на солнце галуном, весь бронзовый от загара, окрепший, с красным, обветренным носом — заправский матрос; по словам Ромена, он здорово понаторел в работе.

— Эй, Морис!.. Как дела, ученик «Борда»? — радостно крикнул отец, не замечая, каким испугом всякий раз искажалось лицо бедного мальчика при малейшем намеке на его будущее призвание. По счастью, они уже подходили к одноэтажному домику шлюзовщика, из-за сильных наводнений возведенному на высоком фундаменте; к дому прилегал огород с аккуратно вскопанными зеленеющими грядками. Внутри, в большой комнате, стояли две узкие железные кровати — шлюзового мастера и его подручного, а в углу — телеграфный аппарат с деревянным циферблатом, стрелкой и ключом, установленный для связи со всеми шлюзами Сены. Рядом помещалась чистенькая кухня с блестящей металлической посудой, еще не бывшей в употреблении.

— Сами понимаете, покуда я живу холостяком… — говорил Ромен, объясняя, что он столуется в двух шагах отсюда, у Дамура, в «Голодухе», рыбацком трактире, который славится овощной похлебкой и жареными линями. Там-то он и заказал завтрак для всей честной компании. Потом, отворив дверь напротив кухни, он с таинственным и гордым видом пригласил всех войти в большую темную комнату с закрытыми ставнями. Когда Ромен распахнул окно и солнечный свет хлынул в комнату, раздались восхищенные возгласы: гости увидели широкую кровать красного дерева, пестрый коврик с яркими розами и комод с большим зеркалом, в котором отражались ярмарочные безделушки, желтые обои с цветами и аляповатые картинки на стенах. Это был сюрприз для Сильваниры — супружеская спальня, обставленная шлюзовщиком на свои сбережения, тайком от жены. Он приготовил ей подарок к тому дню… к тому дню…

— Ну ладно! — перебила Сильванира, боясь, как бы Ромен не наговорил лишнего.

И она силком увела его из комнаты, пока дамы поправляли перед зеркалом шляпки и прически, растрепавшиеся от речного ветра.

Оставшись с Элиной и ее матерью, малютка Фанни сообщила им по секрету:

— А я знаю, почему Ромен так радуется… Они скоро поселятся здесь вдвоем… как только у нас будет новая мама.

Элина вздрогнула.

— Новая мама?.. Кто это тебе сказал?