Городские легенды - Рина Эм

Старушка покачала головой:

— Подселенец не мучил их. Никого он не мучил. Его суть такая, людей «заселять», занимать место.

— Что значит заселить? — спросил Максим.

— Это значит загубить душу человечью и своей сущностью заменить, — Старушка поджала губы:

— У подселенца во рту острое жало. Он им жалит человека, в шею, сзади. Прежняя душа умирает, остается оболочка. Потому он так и зовётся, подселенцем. «Заселить» человека он должен трижды. После первого раза человек ещё жив внутри, но воли уже не имеет. Кто посильнее могут держаться, другие сдаются сразу. Будет делать, что подселенец скажет. После второго раза человека почти и нет. Внутри растет новый хозяин. Ему нужно ещё одно «заселение» и на этом всё кончается. Умирает сам человек. Дети для подселенца — самый лакомый кусок. Из них получаются полноценные.

— Это как, полноценные? — спросил Максм.

Она хмуро сказала:

— Это те, кто может дальше «заселять». Те, кого он покусал из взрослых, они только рабочие особи, а вот дети, они сеют дальше.

— Сколько раз он уже заселил Кривоносову?

— Трижды. Первый раз, когда она ездила весной, замириться. Потом ездила попросить у Светы помощи. Она мать, сопротивлялась. Но вместо помощи её второй раз заселили. Тогда она вернулась и взялась за детей. Приготовила их и подселенец «заселил» детей. Потом она уехала в третий раз и дети сбежали. С Любой.

— То есть, детей он уже заселил, но пока только один раз, да? — спросил Максим.

— Верно.

— Что будет, если они сбегут сейчас и он не заселит их больше?

— Ничего не будет. Немного полихарадит и пройдёт. Только ведь уберечься трудно. Уж как мы спрятали детей, нет, всё равно нашли их! — она наклонила голову и добавила грустно: — И прямо в лапы ему. Прямо в лапы!

— Слушайте, — Максим покачал головой, — На один миг, представьте что вы ошибаетесь. Возможно такое?

Старушка крикнула:

— Де-ми-ид! Неси, мальчик, он готов увидеть.

— Что увидеть? — уточнил Максим.

— Видео. Мне его принесла Люба. У детей была старая камера, они записали всё. Глянешь?

— Гляну, но... стойте! Значит, есть видео?! — проговорил Максим.

— Есть.

— Так зачем же было красть детей, а?! Разве нельзя было прийти в полицию?! Детей бы забрали! Наталью посадили! - вызверился он.

Бабка посмотрела снисходительно, как на блаженного:

— Чем бы помогло, что Наталью арестовали? Думаешь, подселенцу она вообще нужна? Нет, миленький. Он глядит на тебя глазами любого встречного. Копии делает легко и быстро. Я уж знаю, появились они и в Кайбушке! Ищут детей. И скоро найдут…

Максим смотрел, как парнишка тащит старый видеоплеер. Вихрастый, с упрямо сжатыми губами.

— А он для подселенца дитя, или уже вырос?

— Демид? Пока ещё подходит. Лет до пятнадцати все подходят, — старушка посмотрела на внука пристально: — Носишь амулет?!

Он зыркнул сердито:

— Ношу!

— Ну и молодец. Молодец.

Она снова повернулась к Максиму:

— Люба тоже сперва хотела в полицию, но я ей сказала — нельзя. Подселенец займёт тело любого, хоть врача, хоть полицейского. Войдёт куда хочешь, не спрячешься. Тем более за дитём. Чтобы спастись, была только одна возможность.

— Какая? — спросил Максим.

— Спрятать их в недоступном месте, на месяц. Тогда его мерзость в детях умерла бы, а в теле появилась бы защита. Навроде прививки. После такого им никакой подселенец не страшен.

— Тогда надо было их подальше отправить! — удивился Максим. — Спрятали бы их… да хоть у себя в погребе. Их бы тут вообще не нашли.

— Нельзя было в погребе. Подселенец далеко видит. А в водонапорку я их отправила вот почему. Раньше село Старое было там, где теперь волны плещутся. В пятидесятых Волга разлилась, а людей из старых деревень переселили. И никто уже не помнит, что там, где теперь дамба, стоял храм. Когда Волгу подняли, его подтопило и паводком унесло. А потом насыпали дамбу и на старом фундаменте построили водонапорную башню.

— Ага! — сказал Максим.

— Вот так-то. А земля у храма — святая. Там подселенцу их было не достать. Вот я и посоветовала Любови укрыться. Дали мы им теплой одёжи, еду носили с осторожностью. Только ты все-таки меня выследил, ирод. Что ж делать, я старуха, внук мальчишка еще. Все, пропали дети. Вот потому мне и смотреть на тебя противно, ты хоть не со зла, но загубил их.

Максим сказал:

— Так, ладно. Если все-таки принять, что этот подселенец существует, как спасти детей от него? И не только детей?

Бабка только покачала головой:

— А ты что же, в бой собрался? Воин? Не знаю, выйдет ли... Поздно. Дети под охраной сидят, как их вытащить? Я ездила, но не пробраться. А подселенец скоро к ним пройдёт. Только найдёт того, кто рядом, заселит и... всё. Совсем пропали дети.

— Хорошо, не будем говорить про то, как их вытащить. Предположим, я смогу. Но как быть дальше? Его же надо как-то ещё убить? Нельзя же вечно прятаться. И потом, если всё так, он же других детей схватит.

— Его надо найти, чтоб убить. Самого первого, который в мир вышел. Он — ключ ко всем копиям, они без него не живут. Они же все для него, понимаешь? Ни воли, ни жизни нет без главного. Но найти первого никак нельзя. Нет на нём надписи «я подселенец». Он может рядом ходить, как ты, как я, как Демидка, а никогда не догадаешься! А их, я тебе точно говорю, и в Кайбушке уже не один бегает.

— Значит, нужен первый. Бабуся, а ведь первый будет из Сливовского, да?

— Совсем не обязательно, — она пожала плечами, — Я не знаю. Знаю только, что он где-то рядом с детьми обретаться будет.

Максим кивнул:

— Уже что-то. Так как же его убить? — спросил Максим.

— Сперва отрубить ему жало. Жало у них слабое место. Но его не найти. Он хитрый и сильный. Одно слово — демон. Тут ведьма нужна, чтобы могла видеть сквозь землю, но где такую искать, я не знаю.

— А вы? — спросил Максим.

— Я так… травница. Демона мне не разыскать, — вздохнула старушка.

— Ладно, скажем, я его найду и смогу отрубить ему жало. Это всё? На этом всё закончится?