Самосожжение - Инна Тронина

– Лаура понизила голос, огляделась по сторонам.

– Смотрите, какие бабки сидят на лавочках! И ведь тоже в этом доме живут! Деревня погоду делает, жизнь культурных людей превращает в ад. И Дину ненавидели из зависти. Молодая, красивая, при шмотках, при машине и деньгах. А все должны, как они, щи лаптем хлебать! Месяца два назад милиция сюда приезжала, потом следователь. Опрашивал соседей, что они думают о Дине. Эти вот и намололи выше крыши! Тьфу, видеть их не могу! Засадили всё-таки человека, мерзавки! Она же и так, бедняжка, уезжала из нашего дома. Хотела на первое время у сестры поселиться. Так нет! Мало им человека никогда больше не встретить, нужно ему всю жизнь изломать… Не имеет права женщина красивой и богатой быть!

– Лаура спрыгнула со скамейки, схватила тявкающую собачку на руки и принялась в волнении расхаживать туда-сюда, а я поворачивалась за ней, как цветок за солнцем.

– Ведь перитонит у Дины был, с того света её еле вытянули. Не успела в себя прийти, с квартирой два раза надули, а эту она уже продала. Неплохие люди въехали, семья их трёх человек. Отец – директор мехового ателье. И они не виноваты, что Дина нарвалась на проходимцев. Ходила расстроенная, пила таблетки. И Стасик нервничал, он ведь всё понимал уже. Особенно после мартовской истории, когда Дину по «скорой» отправили. Поэтому и стали ему лекарства колоть. А ребёнок больной, и кто знает, как его организм может отреагировать?

– Лаура то и дело бросала испепеляющие взгляды в сторону старух на соседней лавочке, и я поняла, как она сама настрадалась от соседушек. До такой степени, что позабыла об обязательном в её положении человеколюбии. Но такая, нормальная Лаура мне нравилась куда больше.

– Врачи и не по неосторожности людей губят. И за это только выговорами отделываются, даже если человек умрёт. В тюрьму, во всяком случае, очень редко садятся. А Дина сама едва не скончалась; на носилках её утром стаскивали вниз. Увидев это, я пришла в ужас. Ведь после предыдущей операции только три месяца прошло. Опять выходили её, а вот Стасик умер. Оба могли принять некачественные лекарства. Долго ли сейчас? Только ребёнку меньше надо, и всё…

– Кошмар какой-то!..

Я соображала, как половчее выспросить у Лауры самое главное, ради которого я поддерживала наш разговор с таким же трепетом, как первобытные люди – огонь.

– Вы, наверное, помните, когда видели соседку в последний раз. Она вела себя как обычно? Или нет? Всегда можно почувствовать, если с человеком вот-вот случится несчастье.

– Накануне вечером Дина даже в ресторан ездила, в «Гавану». Весёлая была, как до операции. Надела чёрное шёлковое платье-футлярчик и бисерную накидку сверху. Она улыбалась и в то же время была как бы отрешена от всего. Может, дело как раз в таблетках? – Лаура кивнула, словно соглашаясь сама с собой.

– И больше вы её не видели? – дрогнувшим голосом спросила я.

Лаура приняла профессиональное любопытство сыщика за дружеское участие и взяла меня под руку, всхлипнула, радуясь возможности выговориться. Слишком долго ей пришлось носить переживания в себе.

– Нет, только на носилках. А накануне она села в свою машину «Пежо» и уехала. Перед тем мы несколько раз встречались на улице или вот здесь, на скамейке. Дина в джинсах была и в курточке. Куда-то Стасика возила на машине, потом здесь сидела с ним. Вроде, оба спокойные были, довольные. После больницы Дина в ресторанах не бывала, и я удивилась, что это она вдруг собралась. Она попросила собачку выгулять вечером, и тут зазвонил телефон. Дина кому-то сказала, что собирается в «Гавану». Я значения не придала. Может, её в ресторане огорчили, и Дина добавила дозу? Не смогла заснуть и выпила лишние таблетки; могла и укол сделать. Кстати, Стасик в тот день маму очень ждал, даже плакал, чего никогда с ним не бывало. Я ему валерьянки накапала, сил не было смотреть…

Оторопев от свалившихся на меня фактов, я отвернулась и прикусила губу. Нервная дрожь мешала мне разыгрывать из себя скучающую девицу, которая из приличия треплется с крошечной тёткой.

– За три месяца после тяжёлой операции восстановиться трудно. Наверное, Дина долго в больнице лежала?

Я говорила вяло, а сердце прыгало в горле, мешая дышать. Незаметно для Лауры я на удачу скрестила средний и указательный пальцы левой руки.

– Долго! В понедельник, третьего марта, её отправили, а выписали только в апреле. Был очень тяжёлый случай, понадобилась повторная операция. Наверное, аппендицит запустила. Болела ещё и гриппом; наверное, на него боль в животе и списала. Рвало её сильно, голова кружилась, три дня не могла с постели встать. А ранним утром в понедельник у меня в квартире зазвонил телефон. Я вскочила, спросонья схватила трубку. Оказалось, Дине совсем худо, и она попросила «скорую» вызвать. Больше не было сил терпеть. Анальгетики уже не помогали. Стасик у её сестры тогда жил, а вот собачку нужно было забрать. На следующий день я в больницу позвонила и узнала, что Дина жить будет, но полечиться придётся. Я от радости места себе не находила. И теперь не могу без слёз думать о том, что Диночка в тюрьме…

– Лаура достала из сумочки-кошелька платок, стала вытирать глаза.

Я на секунду замешкалась, соображая, нельзя ли сейчас Лауру обрадовать и сказать, что Дина Агапова уже три дня как покинула камеру. Нет, ни в коем случае! Я не имею права ставить под удар наши планы, разыгрывая роль доброй волшебницы.

– Заговорила я вас, Оксана, извините. Но вы, вроде, и не торопились никуда. А мне немного полегчало. Спасибо, что выслушали меня.

Лаура прижимала к себе собачку, и мне казалось, что они обе плачут. И горюет малышка-пенсионерка не только над Дининой судьбой, но и над своей.

– Вы ждёте кого-то? – Лаура вытирала платочком черноватые от туши слёзы.

– Да, – рассеянно ответила я, думая о том, что нужно делать дальше. Скорее всего, следует поговорить с Буссовым, который согласился выяснить подробности гибели Геннадия Семёнова. Теперь я спрошу Галину о тяжёлой болезни Дины. Не может быть, что старшая сестра ничего не знает о случившемся в марте и никогда не бывала в той больнице.

– Мне тоже приятно было пообщаться с вами. Очень хочу, чтобы всё у вас наладилось…

– Милая моя девочка!

Лаура, держа в одной руке собачку, другой обняла меня за шею, поцеловала тёплыми гладкими губами в щёку и быстро пошла, почти побежала к подъезду. Остановилась у двери и, прежде чем нажать кнопки кода на щитке, обернулась, помахала мне. Я подняла неестественно тяжёлую руку, поводила ею в воздухе. И в последний момент заметила в кармане жакета Лауры гладко отструганную палочку, которой бывшая циркачка дотягивалась до недосягаемых из-за её малого роста всевозможных кнопок.

Лаура исчезла за дверью, а я всё сидела на скамеечке под тополем, прикрыв глаза от вечернего солнышка. Стайка старух в чистых платках, обрадованных появлением во дворе нового лица, уже вовсю перемывала мои косточки. Просидев так с полчасика, я встала, перекинула через плечо ремень сумки-торбы и пошла в сторону Тверской, обдумывая наш с Лаурой разговор.

Вывернув на пёструю шумную улицу, я вздрогнула и принялась искать в сумке солнцезащитные очки, чтобы хоть как-то изменить свою внешность. У почтового ящика, оживлённо жестикулируя, стояли Лаура и высокая, коротко стриженая брюнетка в ультрамодном брючном костюме цвета топлёного молока. Кромвель-спаниель Динулька радостно взвизгивала на руках своей тёзки и хозяйки, лизала её лицо и отчаянно виляла хвостом.

Я поспешно отошла, спряталась в толпе у троллейбусной остановки и искренне порадовалась за Лауру, Дину и собачку – настолько приятной и неожиданной оказалась для них эта встреча. Мне, собственно, нечего было опасаться. Лаура понятия не имела, кто я такая. Дина даже не знала меня в лицо. Но всё равно я сочла за благо, заметив знакомую мне по фотографии женщину, не искушать судьбу, и села в первый же подошедший троллейбус.

Перед приходом гостей я накупила фруктов и минеральной воды, сварила кофе «Масагран» с вишнёвым ликёром. Пока Дмитрий Буссов развлекал Галину Емельянову светской беседой, я охладила напиток льдом, перелила его в бокалы. Воткнула в каждый по соломинке и на специальном безопасном подносе подала гостям. Мне показалось, что они остались довольны.

Сидя около торшера, похожего на оранжевый шар, я вспоминала потешную парочку на Тверской. Очень уж разнились в росте закадычные подружки. Одновременно я изучала Галину Емельянову, которую видела впервые. Я мысленно согласилась с её кузеном Ильей Брайниным – более не похожих друг на друга сестёр трудно было представить.

Миловидная, но очень усталая женщина лет сорока с крашеными в огненный тон волосами до плеч, одетая в льняной костюм песочного цвета – пиджак и юбку до колен – сжалась в кресле напротив меня. Казалось, она не представляла, как нужно себя вести, что говорить. У неё были большие серые глаза, и под ними – тени, морщинки, мешки.