Курская битва. Огненная дуга - Александр Михайлович Золототрубов

— Противник сосредоточивает свои войска под Орлом и Харьковом, — озабоченно промолвил начальник разведки. — Новые танки и орудия у немцев есть, но сколько — сказать не могу. По данным радиоразведки, штаб 17-й танковой дивизии врага переехал в Тащагонку, а находился в Алексеевском. А вот вражеской авиации скопилось больше всего на орловском плацдарме...

«Наверное, метят ударить по Орлу, а там и Курск недалеко», — отметил в душе Василевский.

Вчера он был на вечернем докладе у Сталина и высказал ему своё мнение о замыслах противника. Верховный не возразил ему, но строго-настрого предупредил: в оба глаза наблюдать за наращиванием сил врага на Курской дуге. Если противник сосредоточивает в тех районах свои главные силы, говорил Верховный, то и нам следует направить туда танковые объединения.

— И всё же, прежде чем принять такое решение, — подчеркнул Верховный, — надо запросить мнение командующих фронтами, а также представителей Ставки на этих фронтах. Тут без их оценок положения нам никак не обойтись.

— Принято к исполнению, — коротко отрапортовал начальник Разведуправления Генштаба.

В эти весенние дни Ставка и Генеральный штаб проводили большие организационные мероприятия, чтобы лучше подготовить войска к Курской битве, и маршал Василевский, его соратники крутились как угорелые. Формировались новые стрелковые, авиационные, артиллерийские дивизии, которые усиливались реактивными установками «катюша», так ласково прозванными нашими бойцами. Было установлено корпусное звено управления. Работа проводилась очень большая, особенно при формировании запасных войсковых объединений: к апрелю 1943 года в резерве Ставки было уже 10 армий, оснащённых всеми видами новейшего оружия, несколько танковых, механизированных и артиллерийских корпусов, управление Резервного, впоследствии Степного, фронта, который возглавил генерал Конев. Ко всему этому приложил свои усилия и начальник Генштаба Василевский.

— У меня много разных ролей, порой не знаешь, какую играть первой, — шутя говорил Александр Михайлович, когда генерал Ватутин спросил, как он со всем этим справляется. На это Василевский грустно ответил: — Сам удивляюсь, Николай Фёдорович, откуда берутся силы...

Василевский подготовил необходимые документы и через час собирался идти к Верховному, чтобы подписать их.

Неожиданно позвонил Сталин.

— Генерал Толбухин ещё не прибыл? — спросил он.

— Пока нет, — ответил начальник Генштаба. — Но он вот-вот прибудет, товарищ Сталин. В Генштаб дали знать, что он вылетел.

— Как появится, вместе с ним приходите в Ставку, — распорядился Верховный.

Маршал положил трубку на аппарат и закурил.

— Разрешите войти? — услышал он чей-то басовитый голос.

Вскинул голову, обернулся и у дверей увидел... генерала Толбухина. На нём был чёрный плащ — не сразу узнаешь в нём командарма.

— Фёдор Иванович, наконец-то вижу тебя! — воскликнул Александр Михайлович, пожимая ему руку. На круглом, как блюдце, лице генерала засветилась добродушная улыбка. — Товарищ Сталин только что о тебе спрашивал, так что вместе пойдём к нему. А почему ты не поехал прямиком в Кремль? Верховный ведь там находится.

В карих глазах генерала не было и тени смущения, хотя он заговорил не сразу, словно что-то сдерживало его.

— Нет уж, Александр Михайлович, я решил прежде зайти к вам. Может, совет какой дадите, в частности, как вести себя в Ставке, — признался Толбухин.

— Ну и правильно сделал, Фёдор Иванович, — одобрил Василевский. — А совет дам один: говори Сталину правду и только правду, что у тебя на сердце, чему ты рад, а что волнует... Хочешь с дороги выпить чаю? Он придаёт свежие силы и успокаивает, а?

— А в Ставку не опоздаем? — заволновался Толбухин.

— У нас ещё есть время. И я с тобой попью чаю. Кстати, ты ведь ещё до войны был на приёме у Сталина, сам же мне рассказывал.

— Был, Александр Михайлович, и представлял меня вождю начальник Генштаба Красной армии Борис Михайлович Шапошников, — подтвердил Толбухин. — Тогда меня назначили начальником штаба Закавказского военного округа. Я очень переживал, — признался Фёдор Иванович. — На душе было чертовски тревожно.

— Почему? — недоумевал Василевский.

— Я же бывший штабс-капитан, к тому же моя жена Тамара Евгеньевна дочь графа. Незадолго до поездки в Москву меня приняли в партию большевиков. Тоже волновался: а вдруг откажут? Я тогда командовал дивизией, а комиссаром у меня был Евдоким Егорович Мальцев. Большой души человек, он-то и поручился за меня...

(Уже после войны генерал армии Е. Е. Мальцев вспоминал, что, когда начальник Генштаба Шапошников и комбриг Толбухин вошли в кремлёвский кабинет, Сталин поднялся из-за стола и, поглаживая усы потухшей трубкой, спросил:

— Так это и есть Толбухин?

— Да, это комбриг Толбухин, — поторопился ответить Шапошников.

— Что же получается, товарищ Толбухин, — обращаясь к комбригу, мягким голосом сказал Сталин, — царю-батюшке служили, а теперь Советской власти служите?

— Служил России, товарищ Сталин, — ответил Толбухин.

— До каких же чинов дослужились у царя и какими наградами он вас пожаловал? — задал очередной вопрос Сталин, кажется, пропустив мимо ушей ответ Толбухина.

— В последнее время был штабс-капитаном. Награждён двумя крестами — орденов Анны и Станислава.

— Так-так, — как бы вслух размышляя, проговорил Сталин, — штабс-капитан с Анной на груди и женатый на графине.

С Фёдора Ивановича пот лил градом.

Сталин быстрым пронзительным взглядом смерил высокого и тучного Толбухина.

— А орден Красного Знамени за что получили? — прохаживаясь вдоль стола, спросил он.

— За польский поход, товарищ Сталин.

— Ну хорошо, вы свободны, — сказал вождь, еле уловимым движением показав мундштуком трубки в сторону двери.

Толбухин вышел из кабинета и легко вздохнул. Никак он не ожидал, что глава страны будет так запросто беседовать с ним, сыпать такими вопросами. Он стоял у окна и ждал, когда освободится Шапошников. Тот появился слегка задумчивый и молчаливый. Они сели в машину и через некоторое время прибыли в Генеральный штаб. Шапошников сел в кресло, пригласил сесть и Толбухина. А Фёдором Ивановичем овладело желание узнать о чём Сталин разговаривал с Шапошниковым.

«Если Борис Михайлович мне не скажет, сам его спрошу», — решил он.

Но Шапошников заговорил с лёгкой иронией:

— Ну что, батенька, здорово вы перетрусили в кабинете товарища Сталина? Или мне показалось?

— Было, товарищ командарм, — признался Толбухин. — Даже сейчас всё ещё трепещет сердце.

— Но