Я – пророк без Отечества. Личный дневник телепата Сталина - Вольф Мессинг

Да и одураченных ли? Разве Гитлер обманывал немецкий народ? Разве он клялся жить в мире со всеми?

Нет, он прямо заявлял: мы – высшая раса, и немцы должны править миром. А то, что реки крови удобрят истерзанную землю Европы… Да кто же обращает внимание на подобные мелочи?

Два года назад я встречался с Пилсудским. Он знал, что жить ему оставалось недолго, но беспокоился об одном.

«Что будет с Польшей?» – спросил он меня. И я покривил душой, сказав: «Не знаю».

А что я мог сказать? Что немецкие танки перейдут границу Польши, а «Юнкерсы» станут бомбить Варшаву? Что название родной страны маршала вообще исчезнет и Гитлер прикажет именовать захваченные польские земли Генерал-губернаторством?

Как я мог своими жестокими, хотя и правдивыми словами, разрушить все, к чему шел Пилсудский, лишить его всяческих надежд? Да и зачем? Каков был смысл в предсказании будущего крушения государства?

Маршал уже ничего не мог, кроме одного – пойти на союз со Сталиным, чтобы вместе противостоять Гитлеру. Но как раз этого Пилсудский допускать не стал бы ни в коем случае, это было выше его сил. Да и кто бы ему позволил?

Ни местная шляхта, ни англичане, так рьяно пекущиеся о поляках, никогда бы не поддержали маршала. Зато жалкие потуги присоседиться к вермахту, чтобы в ногу с немцами выйти в поход на СССР, будут встречены чуть ли не с ликованием.

Иногда бывает очень стыдно за «элиты».

Хотя и я сам не могу сказать, что сделал все, от меня зависящее, лишь бы избежать Второй мировой бойни. Да, не сделал.

Не выступал с протестами, не писал в газеты, не пророчествовал.

Просто потому, что смысла в этом не было никакого изначально.

Войну начнет не Гитлер, он всего лишь исполнитель, хоть и считает себя вершителем.

Да если бы Лондон с Парижем и Вашингтоном отказались бы лицемерить, они могли бы с легкостью остановить нацистов. Вместо этого, порицая Берлин с трибун, они подкидывали Германии миллиарды долларов и фунтов. Война, которая грядет, начнется на деньги американских налогоплательщиков.

Запад уже столько раз наступал на одни и те же грабли, что, казалось бы, должен был выработаться рефлекс: не поддерживать опасные, человеконенавистнические режимы, не науськивать их на тех, кого вы объявили врагами «свободного мира», иначе и самим достанется. Увы!

Дельцы на Уолл-стрит и в лондонском Сити потирают жирные лапки, предвкушая, как немецкие солдаты отправятся на битву с Советской Россией. Им невдомек, что Гансы и Фрицы сначала промаршируют по Елисейским Полям…

Меня можно обвинить даже в сотрудничестве с наци, раз уж я не боролся против них, а продолжал выступать, в том числе и в Берлине. Нацисты не запрещали мои концерты, хотя мое иудейство было, как говорится, налицо.

Почему? А потому, что на всех моих выступлениях обязательно присутствовали нацистские специалисты по психологии. Они пытались раскрыть загадку моего феномена, полагая, что способности «неполноценного» еврея, унтерменша, не могут быть тайной для «истинных арийцев».

Некоторые «полноценные» профессора приходили на мои концерты, не скрываясь, не прячась в толпе зрителей. Задавая мне вопросы, они называли себя, перечисляя все регалии, думая, что я от того заробею и сникну в полном смущении. Еще чего!

Пишу я все это вечером, сидя в купе поезда «Берлин – Варшава», а позавчера мне позвонил граф Вольф-Генрих фон Хелльдорф[29], обергруппенфюрер СС и начальник берлинской полиции.

Мы были знакомы с ним года так с 27-го. Он, помнится, восхищался моими талантами, когда заявился в гардеробную после выступления. Пригласил меня с ним отобедать, мы беседовали о возвышенных вещах, о науке, об искусстве.

И это именно фон Хелльдорф организовал первый еврейский погром на Курфюрстендамме.

Однако со мной обергруппенфюрер[30] держался как с равным. Я даже помог ему в раскрытии пары громких уголовных дел, просто не смог отказаться, поскольку речь шла в одном случае о хладнокровном убийстве шести человек, включая двух детей. В другом случае был пойман грабитель, который, отнимая у жертвы деньги, обязательно убивал ее, чтобы не оставлять свидетелей.

Как тут откажешь?

Всего два дня назад я гастролировал в Париже. Тогда-то и случился звонок фон Хелльдорфа – граф пригласил меня в Берлин, по делу, как он сказал, «исключительной важности».

Честно говоря, мне очень не хотелось покидать столицу Франции, но пришлось – Вольф-Генрих не из тех людей, которыми дозволено пренебрегать.

Прибыв в Берлин, я был неприятно поражен: на перроне меня встречал штурмбанфюрер, посланный фон Хелльдорфом. Штурмбанфюрер проводил меня к черному, приземистому «Хорьху» и помчал куда-то за город, «в одно тихое местечко».

Мне, признаюсь, стало нехорошо – от СС можно было ожидать чего угодно.

Я, заняв заднее сиденье, сосредоточился. Штурмбанфюрер сидел впереди, рядом с водителем.

Мысли водителя были просты: он думал о предстоящем вечером свидании. Офицер размышлял о службе, о карьере, о жене и сыновьях. То есть никто ничего не таил от меня.

Собравшись с духом, я уже было решил усыпить штурмбанфюрера, а водителю – внушить, чтобы он поворачивал обратно на вокзал. Хорошо, что не успел!

Оглянувшись, я приметил, что за нами едет вторая машина, а в ней четверо в штатском. Эскорт, так сказать.

Прощупать их на расстоянии – задача, невыполнимая даже для меня. А если наша машина вдруг развернется и двинется обратно, эти в штатском тут же примут меры. Возможно, и стрельбу откроют. А оно мне надо?

Смирившись, я стал ждать продолжения.

Меня привезли на виллу, проникнуть на которую извне или бежать изнутри было весьма затруднительно – охрана стояла и у ворот, и у входа.

Мой провожатый отвел меня в небольшую приемную, где сидело двое – майор и еще один тип в форме СС. Мысли их читались как подсвеченные вывески.

Так я узнал, что попал «в гости» к Канарису[31], главе Абвера.

Тут из кабинета выглянул фон Хелльдорф, улыбнулся и пригласил меня зайти.

Канарис вышел из-за стола и пригласил нас сесть в углу его огромного кабинета, где располагался круглый стол и пять кресел.

Я устроился и стал наблюдать.

Вольф-Генрих выглядел как бравый служака, мундир сидел на нем как влитой, а вот на Вильгельме-Франце висел как на вешалке – сразу видно гражданского.

Адъютант принес коньяк, рюмки и коробку с сигарами.

Все как в лучших домах Берлина.

Канарис выглядел располагающе – добрый дядя, готовый помочь и утешить. Разумеется, я не верил ему, памятуя о прозвище главы Абвера – «Хитрый лис». Он и начал с того, что стал хвалить меня.

– Граф не даст соврать, – сказал он с легкой улыбкой, – какого высокого мнения я о ваших способностях, господин Мессинг. Полагаю, что Хануссен[32] зря пытался конкурировать с вами. Он – обычный шарлатан, которых много. Вы – единственный.

Я не стал разубеждать Канариса. Бывая на выступлениях Хануссена, я убедился, что способности у него таки есть, правда, слабо выраженные.

– Буду прям, – сказал начальник военной разведки Третьего рейха. – Вы мне нужны. Ваше происхождение меня нисколько не смущает. Пускай эти болваны из СС интересуются родословными, меня же интересуют лишь способности.

Канарис говорил не спеша, внимательно, пристально глядя на меня, будто гипнотизируя (или отводя мой взгляд?).

– Я предлагаю вам сотрудничество, – весомо проговорил он. – Вольф Мессинг исчезнет. Его место займет человек с другим именем и другой родословной. Вы станете арийцем и будете пользоваться всеми привилегиями истинного арийца. Я сделаю вас руководителем психологического отдела. У вас будет все что пожелаете. В обмен на верную, усердную службу. Верность и усердие я ценю превыше всего.

Я похолодел, а в животе будто бабочки запорхали: меня поставили перед бездной, над которой терялся мост – лезвие бритвы.

Улыбаясь, Канарис ждал моего ответа. Не торопясь, я закурил – просто чтобы собраться с мыслями, не сболтнуть лишнего.

– Dla chcacego nic trudnego[33],– сказал Вильгельм-Франц по-польски, едва я сделал первую нервную затяжку.

– Нет, – согласился я, – но дело не только в желании.

Может ли еврей рассчитывать на привилегии арийца? Мне было известно, что глава могущественной СД, группенфюрер Рейнхард Гейдрих, которому некогда покровительствовал Канарис, на четверть был еврей. Вроде бы у Гиммлера еврейской крови было еще больше.

Однако это были люди, взобравшиеся на самый верх, а что «светило» мне? «Усердная служба» взаперти, вот на такой вот вилле с надежной охраной? Чем это лучше тюрьмы?

Как говорила моя бабушка Рейзл, «зад с лицом не могут породниться».

Собравшись с силами, я сказал:

– К сожалению, я вынужден отказаться.

– А если хорошенько подумать? – вкрадчиво сказал Канарис. – Триумф национал-социализма впереди, а Третий рейх еще даже не начал набирать достойные его мощь и славу!