Шелковистый кошмар - Картер Браун

– Не надо об этом, – сказал я, поежившись. – Если хочешь благополучно состариться, Дюк, то стань просто дворником.

– Не остри со мной, Джонни, – тихо пророкотал он. – Мне сорок семь лет, и тринадцать из них я провел в тюрьме. Я не хочу вернуться туда снова. Но мне не нравится и такая альтернатива, как обвинение в убийстве.

– Не принимай это так близко к сердцу, приятель, – пошутил я.

Я наблюдал за его крепко сжатыми кулаками, пока они не начали разжиматься, и было уже решил, что он успокаивается. Но спустя мгновение Дюк затрясся в приступе ярости, потом вскочил на ноги.

– Здесь воняет! – заорал он во весь голос. – Донован воняет! Ты воняешь! Весь этот проклятый мир воняет. Ты слышишь меня? Воняет!

Он внезапно нагнулся за почти полной бутылкой бурбона, но я выхватил ее.

– Я заплатил за нее, – шепнул я. – Если хочешь скрепить дружбу, приятель, иди купи себе сам!

Несколько секунд он стоял не двигаясь, его серые глаза налились кровью, тело дрожало. Затем он шумно вздохнул, выразив этим свое отвращение к миру, и тяжело вышел из бара. Я снова забрался на свой табурет и закурил, довольный тем, что мы не катаемся в этот момент по полу, пытаясь выдавить друг другу глаза. Дюка беспокоил его больной желудок, да если бы и я провел тринадцать лет своей жизни в тюрьме, думаю, со мной было бы то же самое. Прогулка по свежему воздуху пойдет ему на пользу, и, возможно, минут через пятнадцать он вернется. Подождав минут сорок, я понял, что он уже не вернется, так что я мог выпить еще на дорожку, прежде чем вернуться в гостиничный номер. И тут я услышал звук, который прежде никогда не слышал в баре Донована, и, судя по его маниакальному лицу, – он тоже. Это было прекрасное методичное постукивание женских каблучков, приближающихся к бару. Я подождал, пока она усядется на табурет примерно через три от моего и закажет бокал «Старомодной» приятным, сильным и уверенным голосом, и затем хорошенько рассмотрел ее. Она удобно сидела на табурете, скрестив свои красивые ноги, не обращая внимания на то, что юбка съехала на добрых четыре дюйма выше покрытых ямочками колен. Превосходная прическа превращала блестящие пряди бледно-золотистых волос в сверкающее окаймление заостренного личика, которое одновременно казалось и недоступным, и провоцирующим. Я решил, что она, возможно, новичок в этом городе, иначе не была бы настолько наивной, чтобы первым делом стать легкой добычей дорогого бара Донована. Было что-то высокомерное в безжалостном изгибе ее широкого рта, возбуждающе дополняемом своенравной мягкостью выступающей нижней губы. На ней был дорогой чесучовый костюм с абстрактным бежевым узором на однотонном золотом фоне. Ее высокая крепкая грудь выступала через накидку, что делало узор еще более интригующим.

– Вот ваша «Старомодная», леди! – Донован поставил перед ней бокал, и я вздрогнул, задав себе вопрос: кто старомодная?

Блондинка отпила немного, и ее рот перекосился. Затем, слабо вздохнув, она выпила остальное, как будто ее мучила нестерпимая жажда, и поставила бокал на стойку. Заметив мой взгляд, она робко улыбнулась. Я продемонстрировал ей свой левый профиль, который казался мне чуточку лучше правого, и улыбнулся в ответ.

– Позвольте угостить вас, – сказал я и в то же время с надеждой соскользнул с табурета. Она наклонила голову и на секунду задумалась.

– Знаете что, – произнесла она тем же приятным хрипловатым голосом, – давайте подбросим монету. Проигравший платит за двоих.

– Отлично, – сказал я, достал монету из кармана и со стуком положил на прилавок, накрыв ладонью. Она порылась в кошельке, вытащила монету, напоминавшую новенькие полдоллара, и тоже стукнула ею по прилавку.

– У меня орел, – сказал я, – а у вас?

Ее губы слегка дрогнули.

– Посмотрите сами, – предложила она и щелчком пальцев катнула монету по прилавку ко мне.

Я остановил ее пальцем и посмотрел.

– У вас решка, – сказал я ей. – Думаю… – Но тут я внимательнее присмотрелся к сверкающей монете под моим пальцем. На ней сиял профиль короля Эдуарда Седьмого, а где еще он имел право находиться, как не на британской полукроне? Я перевернул ее и увидел, что она отчеканена в 1907 году. Я уставился на блондинку. Ее губы снова дрогнули.

– Может, у вас найдется парная к ней? – легко спросила она.

Я залез в свой карман с мелочью, нашел такую же полукрону, положил ее на прилавок, затем толкнул монету к ней. Она внимательно ее рассмотрела, потом улыбнулась.

– Пожалуй, я не буду больше пить. Я уже устала, мне нужно возвращаться в гостиницу.

– Я как раз собирался сделать то же самое, может быть…

– Я бы оценила вашу компанию, – ответила она просто.

Я пожелал доброй ночи Доновану, когда мы выходили, но он или снова изображал глухонемого, или прикидывал, где ему раздобыть денег для поездки в Монгольскую пустыню, чтобы раздобыть там пару-другую верблюдов. Мы вышли на улицу, и она зашлась смехом.

– В какой-то миг я была почти уверена, что вы передадите мне секретные планы вторжения Москвы или что-то в этом роде. – Она взяла меня под руку и взглянула с притворно-застенчивым выражением блестящих голубых глаз. – Здравствуйте, Бойд!

– Добрый! – огрызнулся я. – Джонни Добрый, если вам угодно, Джонни Бенарес, если хотите, но никогда Дэнни Бойд в этом городе. Даже у стен есть уши!

– Я страшно извиняюсь, – произнесла она с искренним раскаянием. – Я просто не подумала, и это очень глупо с моей стороны. Такого больше не случится.

– Ладно, забудем об этом, – сказал я ей.

– О! – Она внезапно остановилась с испуганным видом. – Я кое-что забыла. Меня зовут Лаура.

– Какое красивое имя, – сказал я. – Но с вашей внешностью и фигурой вы могли бы носить даже такое имя, как Элси Жвачка! Вам это ничуть не повредило бы!

– Спасибо!

– Вы не можете представить, каким удовольствием было для меня впервые за десять дней, что я нахожусь в этом городишке, увидеть, как такая женщина входит к Доновану, – произнес я с восторгом. – Снова видеть пару прекрасных ног! Эти милые ямочки на коленях! Эта…

– А где ж вы были в это время? – спросила Лаура едким голосом. – Лежали в баре на полу?

– Какая удивительная удача, – счастливо вздохнул я, – что вы зашли в бар Донована, когда я был там.

– Удача? Ни черта, – ответила она грубо. – Я мозоли натерла на ногах, пока два часа искала вас по всему городу! Этот бар оставался единственным местом, где я еще не успела побывать.

– Хорошо. – Я задумчиво улыбнулся. – Знаете, просто мне хотелось, чтобы в нашей первой встрече было что-то романтичное.

– Запомните раз и навсегда, – сказала она выразительно, – в наших встречах не будет ничего романтического. Все будет строго по-деловому, и, кроме того, Полночь рассказала мне о вас все.

– Интересно, она оставила в своем рассказе хоть долю правды?

– Из того, что я уже видела, всё чистая правда на сто процентов, – ответила она ледяным тоном.

– И то, что я не принял роль жертвы в ее представлении паука-кровопийцы, – спросил я, – а вместо этого крепко приложился к ее челюсти?

– Заткнись, – внезапно вспылила она. – Полночь – самый прекрасный человек, которого я когда-либо встречала, если хочешь знать! Мне неприятно даже упоминание ее имени в твоей компании!

– Отлично! – выдавил я и осторожно высвободил ее руку из своей. – С этого момента, как вы сказали, все будет по-деловому. Позвоните утром около девяти, и я посмотрю, смогу ли выделить вам время в своем напряженном расписании!

Я широко зашагал в направлении гостиницы и быстро оставил ее позади. Примерно через минуту я услышал какой-то странный звук; остановившись, я прислушался: звук снова повторился где-то позади – это были жалобное хныканье и мольба о помощи. Я вернулся и увидел ее, прислонившуюся к витрине магазина с одной снятой туфлей, осторожно массирующую подъем ноги.

– Давайте больше не будем воевать, – сказала она со слезами, когда я подошел к ней. – Только отвезите меня в больницу или еще куда-нибудь, где я смогу избавиться от этих ног, это просто невыносимо!

И тут в Свинбурне произошло маленькое чудо. На окраинном конце Главной улицы появилось свободное такси. Я погрузил Лауру в него, и мы чинно проехали целых три квартала до гостиницы. Пять минут спустя я столкнулся с классическим примером демократии в действии. Я жил в гостинице уже десять дней и занимал паршивый номер, выходящий на задворки сортировочной станции, в то время как Лаура пребывала в ней самое большее четыре часа и занимала шикарный люкс на верхнем этаже с окнами на Главную улицу.

Едва мы вошли в гостиную ее апартаментов, она рухнула на диван и сбросила туфли, едва не всхлипывая от боли. Я сердито подумал, что, если подобное произошло бы с мужчиной, вся округа продолжала бы зачитываться Крафтом-Эбингом.

– Ох! – блаженно вздохнула Лаура. – Чудесно! Теперь я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы что-нибудь выпить. Позовите мне кого-нибудь из прислуги, пожалуйста, Дэ… Джонни.