На пути - Жорис-Карл Гюисманс

Нет-нет, я знаю: обычно эта божественная алхимия, трансмутация человека в Бога невозможна: как правило, Господь дарует эти чрезвычайные милости только избранным Своим. Но всякого, как бы ни был тот недостоин, Он считает способным достичь этой грандиозной цели, ибо один Бог решает, а не человек, который может лишь смиренно помогать Ему.

Воображаю, как я буду рассказывать это священникам! А они мне ответят, чтобы я не забивал себе голову мистическими идеями, подсунут взамен полуверу какой-нибудь богачки, захотят вмешиваться в мою жизнь, угнетать мне душу, прививать свои вкусы; начнут убеждать меня, что искусство опасно, а сами станут черпаками в меня вливать богоугодный бульончик!

А я себя знаю: поговорю с такими раза два и взбунтуюсь, стану опять безбожником!

Тут Дюрталь вздрагивал, приостанавливался и только потом думал дальше.

Надо все-таки понимать: белое духовенство и не может не быть отходами — ведь молитвенные ордена и армия миссионеров год от года отбирают лучший цвет душ.

Мистики — те из священства, что алчут жертв и жаждут слез, — заключают себя в монастыри или изгоняют себя к дикарям, которых просвещают. Так снимаются сливки, а прочее духовенство — конечно, обрат, опивки семинарий…

Но в конце-то концов, продолжал он, не в том ведь дело, умны они или глупы; не мое дело разбирать священников по косточкам и обнаруживать под освященной коркой человеческую пустоту; не мое дело осуждать его недалекость: они ведь, в общем-то, приспосабливаются к пониманью толпы. Да и не больше ли отваги и смирения в том, чтобы склонить колени перед тем, чья умственная убогость тебе известна?

Постой, постой… ведь можно без этого обойтись: я ведь знаю в Париже одного настоящего мистика. Что, если сходить к нему?

Дюрталь вспомнил про аббата Жеврезене, с которым был когда-то знаком: он не раз встречал его в книжной лавке отца Токана на улице Сервандони, где попадались чрезвычайно редкие книги по литургике и житиям святых.

Узнав, что Дюрталь ищет сочинения о блаженной Лидвине, аббат заинтересовался им, и, выйдя из лавки, они еще подолгу беседовали. Он был очень стар, ходил с большим трудом и рад был опереться на руку Дюрталя, а тот провожал его до дверей.

— Превосходный сюжет — жизнь этой жертвы грехов своего времени, — говорил аббат. — Вы ведь помните? — И дальше по пути он в общих чертах рассказывал ее житие.

Лидвина родилась в конце XIV века в Голландии, в Схидаме. Она была необычайно красива, но пятнадцати лет от роду заболела и стала безобразной. Выздоровев и окрепнув, она пошла с приятелями кататься на коньках по городским каналам, упала и сломала ребро. С тех пор до самой смерти она оставалась прикована к постели; ее преследовали самые жестокие недуги; в ранах ее началась гангрена, так что в гниющем мясе завелись черви. Антонов огонь, ужасная болезнь Средневековья, также ее пожирал. Вся правая рука была им изъедена: только на одном оставшемся нерве она еще держалась и не отваливалась от тела. Все лицо от лба до подбородка набухло, один глаз ослеп, а другой так ослаб, что вовсе не мог выносить света.

Тем временем всю Голландию, в том числе ее городок, опустошала чума. Лидвина заболела первой; у нее вскочило два волдыря: один под мышкой, другой возле сердца. Два волдыря хорошо, сказала она Господу, а три лучше — в честь Святой Троицы. И тут же у нее на лице вскочил и лопнул третий волдырь, так что получилась язва.

Тридцать пять лет она прожила в подвале, не ела твердой пищи, плакала и молилась. Зимой она так мерзла, что по утрам слезы застывали на ее щеках ледяными ручьями.

Но она считала себя еще слишком счастливой и молила Господа не щадить ее: своими скорбями она заслужила у Него искупление чужих грехов. И Христос слышал ее, приходил к ней вместе с ангелами Своими, причащал из рук Своих, возносил в небесных видениях, и гной ее ран благоухал дивными ароматами.

В час смерти Он был с Лидвиной и восстановил ее несчастное тело в прежнем виде. Давно пропавшая красота вновь воссияла. В городе поднялось смятение; увечные толпой устремились к покойной, и все, кто подошел к ней, исцелились.

Это была настоящая покровительница недужных, — закончил речь аббат и после недолгого молчания продолжил: — С точки зрения высшей мистики Лидвины — истинное чудо: ведь на ней проверяется метод замещения, который был и остается достославным обоснованием монастырской жизни.

Дюрталь ответил немым вопросом. Аббат пояснил:

— Вы ведь знаете, сударь, что во все времена монашество приносило себя в жертву ради искупления людей. Есть множество житий святых, принесших такую жертву и своими страданиями, которых они пламенно домогались и которые терпеливо сносили, очистивших чужие грехи. Но эти дивные души стремятся и к другой цели, достигаемой еще большими тяготами и трудами: не просто смыть грехи других людей, а предупредить их, не дать им свершиться, поставив себя на место тех, кто по немощи не может выдержать натиска страстей.

Почитайте святую Терезу: вы увидите, что она молитвой взяла на себя искушения некоего священника, который не мог их вынести, и не поддалась им. Таким замещением сильная душа избавляет слабую от страхов и опасностей, и это одно из великих правил мистики.

Иногда это чисто духовное замещение, иногда же оно связано только с телесными недугами. Святая Тереза выступала поручительницей за страждущие души, а сестра Катарина Эммерих{22} занимала место немощных — во всяком случае, тяжело больных; например, она смогла претерпеть мучения женщины, болевшей чесоткой и водянкой, чтобы та в мире приготовилась к смерти.

Так вот — Лидвина вобрала в себя все телесные недуги, жадно искала физических страданий, наслаждалась своими язвами. Она, можно сказать, сжинала и увязывала муки, а кроме того, была урной, куда всякий изливал избыток своих недугов. Если вы захотите говорить о ней не так, как измельчавшие агиографы нашего времени, постигните сперва этот закон замещения, чудо всецелой любви, сверхчеловеческую победу мистики: замещение станет стволом вашей книги, и все деяния Лидвины сами собой, естественно прилепятся к нему.

— Что же, — спросил Дюрталь, — этот закон и до сих пор существует?

— Да, я знаю монастыри, в которых он применяется. Кроме того, такие ордена, как кармелитки и клариссы,{23} всегда соглашаются принять на себя искушения, которыми страдают люди; так что их монастыри, если угодно, учитывают векселя, которые сатана предъявляет неимущим душам, и таким образом полностью оплачивают их долги.

— Но ведь, — покачал головой Дюрталь, — чтобы согласиться вот так вот вызвать на себя штурм, направленный на другого, надо быть совершенно уверенным, что сам не погибнешь под огнем?

— Монахинь, Господом нашим избранных как очистительные жертвы всесожжения, в общем-то, немного, — ответил аббат. — Обычно, и особенно в наш век, они обязаны собираться вместе, соединяться, чтобы не слабея выносить бремя искушающего их зла: ведь душа, которая могла бы в одиночку вынести сатанинские приступы, часто весьма жестокие, должна быть поистине избранной Богом и иметь помощь ангельского воинства… — Старый аббат помолчал и сказал еще: — У меня есть некоторый опыт, чтобы говорить об этом: я был исповедником монахинь-искупительниц в монастырях.

— Подумать только, что мир еще спрашивает, зачем нужны молитвенные ордена! — воскликнул Дюрталь.

— Это громоотводы общества, — с необычайной силой промолвил аббат. — Они навлекают на себя демонские флюиды, как фильтр, поглощают соблазны порока, молитвами своими покрывают тех, кто, подобно нам, живет во грехе; наконец, они умиряют гнев Всевышнего и не дают Ему наложить интердикт на всю Землю. О, конечно, сестры, посвятившие себя уходу за больными и калеками достойны восхищения, но насколько же их задача легка в сравнении с теми, кого вбирают в себя ордена строгой жизни: ордена, в которых покаяние никогда не прекращается, где даже ночи на ложе проходят в рыданиях!

Он, что ни говори, интересней своих собратьев, подумал Дюрталь, когда они расставались. Аббат пригласил его заходить, и несколько раз Дюрталь бывал у него.

Старик всегда принимал его ласково. Дюрталь то и дело неприметно прощупывал его на предмет разных вопросов. Когда дело касалось других священников, аббат отвечал уклончиво. Впрочем, судя по тому, что он сказал, когда Дюрталь вновь завел речь о Лидвине — магните скорбей, — Жеврезен и не придавал их качествам большого значения:

— Видите ли, душе слабой, но честной лучше во всех отношениях выбрать себе духовника не из приходского духовенства, которое потеряло всякое чувство мистики, а из монахов. Только они знают, как действует закон замещения, и если видят, что, вопреки их усилиям, кающийся не может устоять, избавляют его от греха, принимая его искушения на себя или переводя в какой-нибудь монастырь в провинции, где твердые духом началят их.