Сид Кампеадор - Рамон Менендес Пидаль

Старинный поэт утверждает, что Сид, удалившись из земель мавров — союзников Кастилии, вступил в мавританский Сарагосский эмират. Брат Хиль из Саморы рассказывает об этих первых тягостных днях изгнания, что в это время Кампеадор проезжал по враждебным поселениям трех королевств — Сарагосы, Арагона и Кастилии. Однажды утром он приказал сворачивать палатки, чтобы снять лагерь; пока его люди выполняли приказ, он, случайно услышав из чьего-то разговора, что жена его повара этой ночью родила, спросил: «Сколько дней кастильские сеньоры обычно лежат в постели после родов, прежде чем смогут встать?» Когда ему ответили, он продолжил: «Значит, еще столько дней здесь простоят наши палатки». И, как учтивый и решительный сеньор, приказал вновь установить свернутые было палатки, невзирая на угрозу нападения врагов, пока добрая женщина не восстановила силы в полном комфорте, по-барски. Так приветил герой этого бедного ребенка, рожденного на вражеской земле. О короле Хайме Завоевателе рассказывают, что он запретил снимать свой шатер, пока ласточки, свившие в нем гнездо, не поставят на крыло своих птенчиков. Смелое выражение солидарности с простыми людьми, проявленное рыцарем-изгнанником, созвучно с утонченной чувствительностью удачливого короля. Конечно, этот анекдот о Сиде поздний — нам известна его запись только от XIII в., — но следует отметить, что он хорошо соответствует привычке Кампеадора, засвидетельствованной в «Истории Родриго», разбивать лагерь в самых опасных местах; значит, анекдот в какой-то мере может соответствовать реальности и отражать особые воззрения героя, за которые ему были так беззаветно преданы люди, решившие последовать за ним в изгнание.

2. Сид и сарагосские Бени-Худы

Кампеадор в Барселоне

Чтобы «заработать на хлеб», любой изгнанный испанский рыцарь обычно селился на земле мавров. Тем не менее Сид направился в Барселону, где правили два брата-графа — Раймунд II, прозванный Голова-из-Пакли за густую светлую шевелюру, и Беренгер II, прозванный «Братоубийцей» за то, что немногим более чем через год после того, как Сид появился у них при дворе, он убьет своего брата. История нам не сообщает, что делал Кампеадор при дворе обоих братьев, но об этом нетрудно догадаться.

Войны, в которых возмужал Сид, — битва при Граусе, взятие Сарагосы и, возможно, поход Фернандо I на Валенсию — приучили его к давнишним притязаниям Кастилии на протекторат над восточным мусульманским регионом; теперь же Кастилия отказалась от этих намерений. Альфонс, направив свою активность в другую сторону, усиленно добивался дани от Севильи, воевал с Бадахосом и Толедо, вмешивался в дела Гранады; поэтому Сид не хотел направляться ни в какую из этих областей, коль скоро от права войны с изгнавшим его королем он отказался, и единственно возможное прибежище увидел в Леванте,22 честолюбиво решив в одиночку продолжать прежнюю кастильскую политику в отношении Сарагосы. Сарагосе грозили амбиции и владык Наварро-Арагонского королевства, и графов Каталонской марки; если Сид тогда принял во внимание, что с начала века самыми активными эксплуататорами таифских государств были барселонцы и кастильцы, он как кастилец мог объединиться с барселонцами ради эксплуатации эмирата Муктадира I ибн Худа.

Но, направляясь в Барселону, Кампеадор проявил излишнюю доверчивость и, возможно, возомнил о себе слишком много. Слух о его подвигах (бой с наваррским рыцарем, осады Сарагосы и Саморы, сражения при Гольпехере и Льянтаде, сражение при Кабре) еще не распространился широко, за пределы Кастилии. Должно быть, барселонские магнаты сочли кастильского изгнанника пустым хвастуном.

Из двух графов Барселонских в проведении военных операций на границе был больше заинтересован Беренгер. В 1078 г. его брат Раймунд уступил ему дань, которую отцу обоих платил эмир Лериды; теперь Лерида вошла в состав Сарагосского эмирата. Нуждался ли Беренгер в кастильском изгнаннике для осуществления своих планов относительно этих земель?

Сид далеко не нашел у Беренгера приема, которого ожидал, а наткнулся на нестерпимое пренебрежение. «История Родриго» не приводит никаких подробностей переговоров, которые изгнанник вел при барселонском дворе, но ранний хуглар (правда по другому поводу) заставляет графа Барселонского обронить такую фразу:

Обиды мой Сид чинит мне давно.Оскорбил он меня — свидетель весь двор! —Племянника ранил, а пеню не внес.

(Стихи 961–963)

Должно быть, племянник Беренгера какой-то мальчишеской дерзостью разгневал Кампеадора, и тот, поссорившись с графским двором, удалился. Хуглар демонстрирует весьма хорошую осведомленность, поскольку не только знает о кратком визите Сида в Барселону, но и добавляет к этому примечательное и совершенно особое историческое обстоятельство: при графе был племянник, а не сын, который больше бы подошел для вольного поэтического вымысла. Этот племянник, достаточно сведущий в делах мавров, чтобы бесцеремонно вмешаться в переговоры, которые вел Сид, нам знаком по грамотам, а прежде всего по рассказам арабских историков, упоминающих племянника Беренгера, который в 1078 г. был заложником у Мута-мида Севильского в качестве гаранта его соглашения с барселонцами относительно захвата Мурсии. Это хорошее подтверждение в дополнение к прочим известным нам, что рассказы самых ранних хугларов достоверны.

Поскольку Сид не мог рассчитывать на добрый прием у других христианских князей, он вынужден был договариваться с маврами и вступил в контакт с эмиром Сарагосы. Надменный маркграф Беренгер не знал, что, отвергая помощь изгнанника, он толкает его в стан своих противников и это обойдется ему очень дорого.

При дворе Бени-Худов

Жизнь среди мавров была уделом любого изгнанника: даже свергнутые короли, Гарсия Галисийский и Альфонс Леонский, вынуждены были служить таифским эмирам Севильи или Толедо. Игнорируя это, «сидофобы» совершают большую глупость, порицая Сида как врага родины за то, что, наткнувшись на отказ в Барселоне, он поступил на службу к мавританским эмирам.

Кампеадор со своими рыцарями направился ко двору Бени-Худов, в Сарагосу, город с крепкими стенами, который он атаковал четырнадцать лет назад.

Здесь с 1046 г. царствовал Муктадир ибн Худ, блестящий эмир, по преномену которого — Абу Джафар — мы и поныне называем прекрасный дворец, построенный им в окрестностях Сарагосы, Альхаферией; он жил там в окружении мусульманских и иудейских мудрецов и сам писал ученые труды по философии, астрономии и математике.

Как и большинство таифских эмиров, Муктадир не мог править, не опираясь на христианских солдат или армию какого-то христианского князя. Сначала он платил дань Фернандо I и Санчо Сильному, потом, в 1069 г., пошел под защиту короля Наварры, а когда в 1076 г. того убили в Пеньялене, он принял у себя в Сарагосе убийцу, инфанта Рамона, и объявил себя свободным от всякой дани. Но он ясно понимал, что его эмирату на Эбро неминуемо будут грозить амбиции многих христиан: на него издавна имели виды графы Марки, на него притязал король Арагона и Наварры Санчо Рамирес как преемник короля, убитого в Пеньялене, да и Альфонс Леонский рано или поздно должен был вспомнить о дани, которую ранее получали его отец и брат. Таким образом, Муктадиру следовало принять меры предосторожности, и он, чем опираться на кого-либо из прежних суверенов, предпочел помощь бургосского изгнанника и поэтому принял его чрезвычайно радушно — он слишком хорошо знал Сида еще с тех пор, как тот в качестве альфереса короля Санчо II Сильного напал на Сарагосу и вынудил ее платить дань.

Но вскорости после приезда Кампеадора, в октябре 1081 г., Муктадир умер, разделив свое государство, до того объединенное благодаря его коварству,23 между двумя сыновьями: старшему сыну, Мутамину, он оставил Сарагосу, а младшему, аль-Хаджибу Мундзиру, отдал Лериду, Тортосу и Дению.

Семя братоубийственных раздоров, зароненное дедом, который произвел похожий раздел, теперь дало ростки — внуки начали между собой войну при поддержке христиан, заинтересованных в разжигании раздора.

Почему Сида возвысили в Сарагосе

Мутамин чрезвычайно возвысил Родриго: он препоручил кастильцу все дела управления и советовался с ним по любому вопросу, так что тот, как выразился автор латинской «Истории», стал «протектором» Сарагосского эмирата («охранял и защищал царство (regnum) его». Будучи философом, как и отец, Мутамин относился к мусульманской ортодоксии достаточно вольно и не испытывал ни малейших угрызений совести, отдавая свой эмират под власть Кампеадора.

Отголосок политических представлений, царивших при этом мавританском дворе, можно найти в теории Туртуши — ученого, жившего в Сарагосе в тот самый период, когда здесь возвысился Родриго. В своей работе «Сирадж аль-мулук»24 (представляющей собой трактат «О управлении государя (de regimine Principum)» этот автор утверждает, что силу государства во все времена составляли только военные отряды, получавшие ежемесячное жалованье. Такой мыслитель, как Ибн Хальдун, счел необходимым отвергнуть подобную теорию как пригодную лишь для династий, переживающих упадок и объяснил образ мыслей Туртуши так: в то время, когда тот проживал в Сарагосе, Бени-Худы уже не могли опереться ни на одну реальную общественную силу, так как арабский народ к тому времени давно утратил национальный дух. Согласно Ибн Хальдуну, лишь национальный дух делает царствование великим и только он обеспечивает победу войскам. А Бени-Худы и Туртуши считали, что, напротив, победу приносит лишь присутствие в войске нескольких витязей, знаменитых своей храбростью, шести-восьми храбрецов, известных всем; армия, в которой на одного такого героя больше, непременно добьется успеха.