Четыре сокровища неба - Дженни Тинхуэй Чжан

Pl: Как будто изображаешь фырканье лошади.

В китайском языке каждый слог важен, ему нужно придавать такое же напряжение и вес, как и окружающим. Но в английском языке для каждого слова и всех звуков в этом слове есть иерархия. Самые важные звуки произносятся энергично, в то время как неважные стиснуты между ними, сокращены и спрятаны. Это своего рода музыка – каждое предложение имеет определенный ритм, каждое слово – свой собственный метроном. Кажется, английский язык – это время и хаос.

Я представляю каждое слово как детские качели, не зная, на какую сторону упадет вес. Одна сторона всегда будет тяжелее другой. Сложность в том, как решить, какая.

Один раз в день мы прерываемся на обед, он всегда состоит из приготовленного на пару маньтоу и сушеных анчоусов, и то и другое настолько твердое, что у меня расцарапано нёбо. Вне уроков старуха для меня не существует – она становится английским языком, а английский становится ею.

И так каждый день.

– Вы не знаете, смогу ли я вернуться домой? – спрашиваю я.

– Вы не знаете, чего он хочет от меня? Почему я должна учить английский?

Он – это, конечно же, подмигивающий мужчина, которого я не видела с того дня, как меня похитили. Я начинаю задаваться вопросом, реален ли он вообще, или он мне приснился, а я каким-то образом сама себя завела в это место. Возможно, говорю я себе в минуты отчаяния, так и должно было случиться.

Каждый день старуха делает вид, что не слышит моих вопросов. Вместо этого она издает звуки, а затем объясняет мне, что они означают. Я запоминаю слова, вызываю в воображении их образы в темноте. КОТ: оранжевый и одинокий. ПОВОЗКА: сосед Ху. ВЕТЕР: Фэн, мальчик, рожденный ветром.

В самые одинокие моменты я вывожу английские буквы на грязном полу. Рядом с ними я пишу китайские иероглифы, соответствующие их звучанию. Больше всего меня озадачивает английская буква I. Соответствующий звук в китайском языке означает «любовь». А по-английски «I» – это «я». Любовь, 愛, по-китайски означает сердце, которое суждено отдать. «Я» по-английски – это независимая личность. «Любовь» по-китайски – это отказ от себя ради другого. Как забавно, думаю я, что эти два звуковых близнеца представляют такие разные понятия. Это еще одна правда, которую я узнаю об английском языке и людях, которые его создали.

Чтобы отмечать каждый проходящий день, которые я отсчитываю по приходам и уходам старухи, я царапаю на стене линии. Я провожу по ним пальцами, прижимаюсь лицом к дереву, пока не убеждаюсь, что отметины впечатались в кожу щеки. Однажды, когда я делала это, мне показалось, что я услышала, как что-то царапается по ту сторону стены, как будто кто-то с другой стороны делал такие же отметки.

На стене пятьдесят отметок, когда мы начинаем читать и составлять предложения.

В английском множественное число и время имеют значение. Нельзя говорить о действии, не говоря также о том, когда оно произошло. Прошлое, настоящее или будущее могут определить все. Это самая сложная часть. Недостаточно сказать, что кто-то тебе что-то дает, говорит мне старушка. Нужно выразить, когда это происходит. Все укоренено во времени. Скажи «даю». Скажи «дает». Скажи «дано». Скажи «дал».

«Давать». «Дает». «Данный». «Давал». Я хочу спросить ее, в чем причина. Почему это так важно в английском, но не в китайском? Какое значение имеет время?

Китайский иероглиф «время», 時, включает в себя символ «солнце», который отображает четыре времени года. Наставник Ван говорил мне, что в Древнем Китае время отсчитывалось по положению солнца на небе. Этому иероглифу присуще понимание, что время движется по кругу, что независимо от того, как быстро движется солнце, оно всегда будет возвращаться снова. В английском языке слово «время», time, состоит из четырех букв. Что-то конечное, состоящее из неизменных букв. Может быть, в этом и есть разница, думаю я. Для тех, кто говорит по-английски, время ограничено. Вот почему им так важно различать прошлое, настоящее и будущее.

Когда я осознаю это, я понимаю, что смогу идеально определять время всю оставшуюся жизнь – на обоих языках.

Так я начинаю понимать английский язык.

– Ты готова, – говорит мне однажды старуха.

Я спрашиваю:

– Для чего?

Она не отвечает. Когда она уходит той ночью, я ощупываю свои отметки на стене. Здесь время важно. Например, сколько времени прошло?

Триста восемьдесят отметок под моими пальцами. Триста восемьдесят дней с тех пор, как я впервые начала считать, с тех пор, как пошла на рыбный рынок в поисках вкуса океана и тарелки лапши, которая мне так и не досталась. Деревья, должно быть, опять стоят в листьях, трава, должно быть, снова зеленая. Снаружи море, должно быть, бушует. В школе наставника Вана будут открыты все окна, чтобы выгнать запах застарелой туши. Сколько недоеденных яблок валяется во дворе после нового поколения учеников? Фонтан с драконами, веселый и бурлящий.

Я испускаю всхлип, затем сдерживаю его – звук вышел отвратительный и безнадежный. Прошел целый год. Время важно, это я знаю теперь. Например, сколько времени должно пройти, чтобы все забылось?

10

На следующую ночь в мою комнату заходит подмигивающий мужчина.

– Как дела, маленький племянник? – спрашивает он, зажигает фонарь, и оранжевый свет заливает его лицо. Мы оба знаем, что между нами триста восемьдесят один день.

Я научилась верить, что подмигивающий человек был отвратительным существом с множеством голов и языком из пламени. Но он все тот же высокий, грациозный незнакомец, который нашел меня на рыбном рынке. Единственное, что изменилось – это небольшой шрам под правым глазом. Я раздумываю: если бы я увидела его на улице, пошла бы я за ним снова? Именно это пугает меня больше всего. Даже сейчас я так и не знаю, кем он может оказаться.

Он подходит ближе, становится передо мной на колени и подносит фонарь к моему лицу. Свет такой яркий, что мне приходится отвернуться. Он водит фонарем вверх и вниз, отмеряя длину моего тела.

– Ты маленькая для своего возраста, – говорит он, обращаясь не совсем ко мне. – Хорошо для тесных пространств.

Он снова садится на пятки.

– Знаешь, почему мы учим тебя английскому, сирота Фэн?

Я думаю, что знаю: кажется, я начала догадываться. Но я не отвечаю. Не хочу открываться ему снова.

– Отныне, – говорит подмигивающий, переходя на английский, – ты будешь говорить только по-английски.

Воздух между нами сжимается. Я киваю.

– Как давно ты в Америке? – спрашивает он.

– Я