Сложнейшие сочинения по русской литературе. Темы 2012 г. - Елена Педчак

Она решительно отвергает упреки в элитарности и утонченности:

Когда б вы знали, из какого сораРастут стихи, не ведая стыда,Как желтый одуванчик у забора,Как лопухи и лебеда.

Во время войны 1914 года Ахматова становится поэтом большого общественного звучания, проявляются новые грани ее дарования.

Дай мне горькие годы недуга,Задыханья, бессонницу, жар,Отыми и ребенка, и друга,И таинственный песенный дар —Так молюсь за твоей литургиейПосле стольких томительных дней,Чтобы туча над темной РоссиейСтала облаком в славе лучей.

Так проникновенно и задушевно звучит «Молитва».

Бытийный, общечеловеческий характер творчества и его глубокая религиозная основа выдвинули Ахматову в число самобытных русских поэтов. Она обращается к народному творчеству, обогащая свой поэтический арсенал, широко использует и народную образность, и народно-поэтические жанры – молитву, плач, причитание.

Народно-патриотические мотивы становятся ведущими в сборнике 1921 года «Подорожник». Отточенностью формы и остротой содержания выделяется стихотворение из этой книги «Мне голос был. Он звал утешно…». И напряженный ритмический рисунок и книжная лексика подчеркивают силу негодования поэта против тех, кто бежал от русской революции:

Мне голос был. Он звал утешно,Он говорил: «Иди сюда,Оставь свой край глухой и грешный,Оставь Россию навсегда»…Но равнодушно и спокойноРуками я замкнула слух,Чтоб этой речью недостойнойНе осквернился скорбный дух.

Это самое значительное послереволюционное произведение Ахматовой, показавшее ее человеком высокого мужества и патриотической верности родной земле.

Мысли о правоте своего пути, не ушедшего в сторону от судьбы народа, звучат и в другом программном стихотворении:

Не с теми я, кто бросил землюНа растерзание врагам.Их грубой лести я не внемлю,Им песен я своих не дам.

В нем поэтесса дает отповедь не только бывшим друзьям-эмигрантам, но и хозяевам «нового мира». Все стихотворение – красноречивое свидетельство того, как Ахматова воспринимает власть большевиков и не мыслит своей судьбы вне судьбы России.

Кровавый террор не пощадил независимого и честного художника: уста замкнул на долгие четырнадцать лет; вырвал из семейного круга единственного сына и мужа. После расстрела Н. Гумилева и смерти А. Блока это был хорошо спланированный и безмерно жестокий удар. Долгие месяцы провела Ахматова в тюремных очередях, оказавшись в одном строю с народом, превращенным в лагерную пыль.

Об этом не могла не поведать потомкам оскорбленная и униженная «Сафо русской поэзии». Страдания и боль народные она оплакала в «Реквиеме»:

Звезды смерти стояли над нами,И безвинная корчилась РусьПод кровавыми сапогамиИ под шипами черных «марусь».

В этом скорбном произведении, опубликованном спустя многие годы после смерти самой Ахматовой, впервые устами поэтессы говорит народ. Вместе со своей страной была она в годину Великой Отечественной войны, которую восприняла как самую жестокую трагедию мира. Вот почему так публицистически заостренно звучит «Клятва», а символом беззаветной любви к Родине становится «Мужество». «Русская речь, великое русское слово» становятся началом всех начал, связующим звеном между нацией и страной, основой русской культуры.

Боль, страдания, утраты военных лет – еще одна незаживающая рана на сердце поэтессы, не отделяющей себя от общей скорби:

А вы, мои друзья последнего призыва!Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,А крикнуть на весь мир все ваши имена!

С каким нетерпением она приближала победу, выступая со своими стихами перед воинами, как оплакивала и скорбела о погибших своих братьях и сестрах – ленинградцах! И какой болью отозвалось «осквернение пречистого слова» в 1946 году, когда против нее и М. Зощенко была начата настоящая охота.

Однако горделивое чувство собственного достоинства и высшей поэтической, философской, гражданской правоты, органическая неспособность к показному и лживому покаянию ради милости правителей, презрение к своей трагической судьбе и преданность своей Родине позволили выстоять.

Патриотизм А. А. Ахматовой – вовсе не пустая декларация, а глубокая вера в свое предназначение – быть вместе с народом, быть голосом его надежд и чаяний. Лучшим лирическим выражением гражданских чувств в мировой поэзии стало стихотворение поэтессы 1961 года «Родная земля».

И автоэпиграф «И в мире нет людей бесследней, // Надменнее и проще нас», и подчеркнутая многозначность слова «земля» обнажили предельную искренность и глубину чувства:

В заветных ладанках не носим на груди,О ней стихи навзрыд не сочиняем,Наш горький сон она не бередит,Не кажется обетованным раем.

Отрицание сменяется чередой нарастающих, все усиливающихся утверждений:

Да, для нас это грязь на калошах,Да, для нас это хруст на зубах.И мы мелем, и месим, и крошимТот ни в чем не замешанный прах.

Завершающее противопоставление – емкий, не подлежащий сомнению вывод:

Но ложимся в нее и становимся ею,Оттого и зовем так свободно – своею.

Само построение фразы не оставляет сомнения в том, что Ахматова говорит от лица русского народа, той его части, которая никогда и ни при каких условиях даже и не думала о том, чтобы покинуть родную землю – Родину, Отечество.

В краткой автобиографии, которую писала больная, умирающая Анна Андреевна, читаем: «Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь моя с временем, с новой жизнью моего народа…»

Прошли годы с печального 1966-го, горестного для всех, кому дорого имя А. А. Ахматовой. Унеслись тучи недоверия и зависти, рассеялся туман недоброжелательности и клеветы, и оказалось, что: лирика поэтессы, как огромный корабль, продолжает плавание, и каждого, кто возьмет на себя труд подняться на его палубы, ждет встреча с подлинной культурой и духовностью трагической и прекрасной эпохи, освещенной ярким талантом великого художника, голос которого звучит и будет звучать в унисон со временем.

Поэтический мир Анны Ахматовой (по лирике А. А. Ахматовой)

Читать можно много раз одно и то же. Перечитываешь каждый раз по-новому. Внезапно находишь оттенки, ранее не замеченные. Открываются красоты, мимо которых проходил, как слепой. Громко отдаются перезвучия, к которым был глух. Блистают новые грани, наплывают новые смыслы. В сотый, в тысячный раз набредаешь на открытие, что в истинной поэзии царит согласие значения и звучания. Как кристалл в насыщенном растворе, вырастает на глазах ценность строфы, строки, слова. Хочется перевести ее на караты – единицу стоимости алмазов.

Перечитываешь и одновременно выходишь за рубежи стихов и строф. Раздвигаются горизонты поэзии. Между стихами, разделенными годами, протягиваются магические нити. Из ростка, проглянувшего в одной строчке, произрастают целые циклы. Богатства поэзии высокой пробы не сразу даются в руки. Читатель стихов – своего рода старатель. Таким старателем становлюсь и я, вновь и вновь перечитывая стихи любимого поэта.

В удивительном даре превращать крупицы самой обычной жизни в драгоценный слиток поэзии и заключается, на мой взгляд, то новое, что принесли с собой первые сборники, ахматовских стихов: «Вечер» (1912), «Четки» (1914), «Белая стая» (1917), «Подорожник» (1921).

И поэтому так естественны были в стихах Ахматовой, так необходимы точные подробности каждодневного хода вещей:

Я сошла с ума, о, мальчик странный,В среду, в три часа!

Или вот это:

Двадцать первое.Ночь. Понедельник.Очертанья столицы во мгле.

Самые заурядные мелочи вводились в стих: «На стволе корявой ели муравьиное шоссе», «Ноги ей щекочут крабы, выползая на песок», «И везут кирпичи за оградой». Казалось бы, все очень обыденно, приземленно. Но тогда почему так завораживают ее стихи?

По складу своего таланта Ахматова открывает мир с помощью такого тонкого и чувствительного инструмента, дарованного ей природой, что звучащие и красочные подробности вещей, жестов и событий легко и естественно входят к ней в стих, наполняя его живой, полудетски праздничной силой жизни:

Пруд лениво серебрится,Жизнь по-новому легка?Кто сегодня мне приснитсяВ легкой сетке гамака?

Много лет спустя, раздумывая над трудностями и капризами поэтической работы, она написала:

Когда б вы знали, из какого сораРастут стихи, не ведая стыда,Как желтый одуванчик у забора,Как лопухи и лебеда.

Вновь я перелистываю страницы давно знакомой мне книги стихов и начинаю понимать: не в «несказанности», не в отрешенной таинственности черпала она энергию стиха, а в самой гуще невзгод, радостей, треволнений живого сердца. Сердца, ждущего любви. Сердца, жаждущего любви.