Непокорные - Эмилия Харт

На следующий день она уволилась из издательства, отказавшись тем самым не только от собственной зарплаты и понимания, кто она как личность, но и от самой сильной связи с внешним миром. От общения с женщинами, рядом с которыми она чувствовала себя ценной и умной, а не просто подружкой Саймона, его игрушкой.

Кейт выключает поворотник. Она думает о клетках, которые соединяются внутри нее, и на нее накатывает тошнота. Если она вернется… и если он узнает о ребенке… он никогда не отпустит ее.

Она разворачивает машину.

На следующее утро Кейт идет в деревню за припасами.

Ранняя весна, воздух еще прохладный, пахнет влажной листвой и молодой зеленью. Кейт захлопывает дверь, и тут же со старого дуба в палисаднике срывается стайка ласточек. Кейт вздрагивает, а потом, взяв себя в руки, наблюдает, как они кружат в голубом небе. До деревни всего две мили. Она убеждает себя, что это будет прогулка для бодрости. Может быть, она даже получит от нее удовольствие.

Она идет по дорожке, окаймленной живой изгородью с незнакомыми белыми цветами, напоминающими ей морскую пену. Каркает ворона, и ее сердце начинает биться чаще. Кейт смотрит вверх, задрав голову так, что она начинает кружиться. Ничего. Просто узор ветвей на фоне безоблачного неба; крошечные зеленые листочки трепещут на ветру. Она идет дальше, мимо старого фермерского дома с провалившейся крышей. На окрестных полях блеют овцы.

В Кроус-Бек, кажется, ничего не менялось несколько столетий: единственные признаки современности – телефонная будка «Бритиш Телеком» и автобусная остановка. Она проходит деревенскую лужайку[5] с древним колодцем и еще одним строением: небольшой каменной коробкой с тяжелой железной дверью. Наверное, когда-то здесь была деревенская тюрьма. Кейт представляет, каково это – быть заключенным в такое маленькое пространство в ожидании приговора, и ее передергивает.

За лужайкой – мощеная площадь, окаймленная зданиями – каменными домами вперемешку с деревянными, некоторые дома будто сгорбились под выпирающими тюдоровскими фронтонами. Часть зданий – магазины: овощная и мясная лавки, почта. Медицинский центр. Вдалеке виднеется церковный шпиль, отливающий красным на солнце.

Возле овощной лавки она медлит, не решаясь войти. В животе все сжимается – в последний раз она сама ходила за продуктами… даже не помнит когда. Им доставляли продукты по воскресеньям: Саймон заказывал их у элитного поставщика. Она пытается успокоить учащенное дыхание мыслью о том, что на этот раз сможет купить все, что захочет.

Деревянные столы у входа завалены свежими фруктами и овощами. Яблоки – ряд за рядом, воздух пропитан их древесным ароматом. Морковь, наполовину скрытая под огромными листьями салата, бледные груды капусты.

В магазине только один покупатель – женщина средних лет с огненно-рыжими волосами и в броском розовом свитере. Проходя мимо, Кейт улыбается ей и едва не задыхается от сильного запаха масла пачули. Женщина улыбается в ответ, и Кейт поспешно отворачивается, тщательно изучая упаковку мюсли. Когда женщина уходит, весело попрощавшись с продавщицей, она чувствует облегчение.

Кейт наполняет корзину: хлеб, масло, кофе. Потом смотрит, что положила. Она автоматически выбрала кофе любимой марки Саймона. Кейт ставит его обратно на полку и берет другой.

Она невнятно здоровается с сухопарой продавщицей, понимая, что этого взаимодействия ей не избежать.

– Не видела вас раньше в наших краях, – говорит женщина, проводя сканером по банке с растворимым кофе. На ее подбородке Кейт замечает волосок и неожиданно понимает, что не знает, куда девать глаза. Вся кожа покрывается мурашками. Кейт вдруг ужасно смущается того, как одета: ее топ и брюки слишком обтягивающие, слишком откровенные. Саймону нравилось выставлять ее напоказ в таком виде. Демонстрировать.

– Э-э… Я только что переехала, – отвечает Кейт. – Из Лондона.

Женщина хмурится, поэтому Кейт объясняет, что унаследовала домик от родственницы.

– А, вы имеете в виду коттедж Вейворд? В котором жила Вайолет Эйрс?

– Да, я ее внучатая племянница.

– Не знала, что у нее были родственники на этом свете, – говорит продавщица. – Думала, все Эйрсы и Вейворды почили. Конечно, кроме старого виконта в поместье, у которого не все дома.

– Не все, – говорит Кейт, выдавив улыбку, – я Эйрс. Простите, вы сказали «Вейворды»? Я не знала, что это фамилия. Я думала, это просто название коттеджа.

– Фамилия, причем тоже давнишняя, – отвечает продавщица, проверяя пакет молока, – в глубине веков начало берет.

Похоже, она думает, что Эйрсы и Вейворды – каким-то образом родственники. Наверное, она ошибается. Тетя Вайолет тоже была Эйрс и родилась в Ортон-холле. Она, должно быть, купила коттедж Вейворд после того, как покинула дом. После того, как ее лишили наследства.

– Карта или наличные?

– Наличные, – доставая деньги из-под подкладки сумочки, Кейт чувствует на себе взгляд продавщицы. Ее снова посещает чувство, что она вся на виду. Она вспыхивает, гадая, насколько все очевидно. Что она убегает от чего-то. От кого-то.

– Все у тебя будет хорошо, милая, – говорит продавщица, будто прочитав мысли Кейт, и протягивает сдачу. – В конце концов, это у тебя в крови.

На обратной дороге Кейт гадает, что бы это значило.

Кейт ищет бумаги Вайолет, какую-то связь с Вейвордами, ищет повсюду. В ящиках прикроватной тумбочки, в огромном шкафу. Открыв шкаф, она на мгновение замирает, вдыхая запах нафталина и лаванды. Одежда бабушки очень странная, такие вещи можно встретить на благотворительной ярмарке: цветные теплые жилетки, льняные туники, расшитая бисером накидка, отливающая перламутром, будто панцирь жука. Крупные бусы каскадом спускаются с внутренней стороны дверцы, звеня о старое потертое зеркало.

Она не может оторваться от накидки, завороженная тем, как на ней играет свет. Она осторожно проводит кончиками пальцев, ощущая прохладные стеклянные бусины. Затем снимает ее с вешалки и накидывает на плечи. В зеркале отражается какая-то другая Кейт: темный блеск накидки придает ее глазам какую-то незнакомую жесткость.

Стыд опаляет щеки. Она наряжается, будто ребенок. Кейт снимает накидку, поспешно отправляя ее обратно на вешалку. Закрыв шкаф, она снова смотрит на себя в зеркало. Это она: одетая в то, что выбрал он. Ее волосы, обесцвеченные и идеально уложенные, ровно как ему нравится. Женщины с жестким взглядом больше нет.

Она заглядывает под кровать тети Вайолет. Потрепанные шляпные коробки забиты скетчбуками, страницы пестрят подписанными рисунками бабочек, жуков и – Кейт морщится – тарантулов. Тяжелый квадратный предмет, завернутый в муслин, оказывается не фотоальбомом, как ожидала Кейт, а каменной плиткой. Перевернув ее, она видит красный полосатый отпечаток скорпиона.

Из-под одной из коробок выглядывает краешек папки. Кряхтя, Кейт вытаскивает ее.

Обложка выцветшая и пыльная, но