Охотник - Френч Тана

— Вот, — говорит Лена с широкой улыбкой. — А я учу ученого.

— А то как же. Как там ребенок поживает-то?

— Шикарно. Заходила новый слой воска на бабулину старую кровать намазать.

— А, хорошее дело. И что она себе думает насчет того, что папка домой вернулся?

Лена пожимает плечами.

— Это ж Трей. Сообщила, что он вернулся, а следом — что собаку надо покормить, вот и весь сказ.

— Смотрится та собака дико, — замечает Норин. — Будто ее слепили из того, что от других собак осталось. Твоей Дейзи не помешало бы получше разбираться в ухажерах.

— Ей надо было с тобой посоветоваться, — говорит Лена. — Она б и глазом моргнуть не успела, как ты б ее свела с роскошным самцом при родословной длиной с мою руку.

— Ты ж сама не жаловалась покамест, — отбривает ее Норин. Лена склоняет голову, признавая попадание, а Норин, победно кивнув, возвращается к работе. Добавляет: — Слыхала, детка у тебя ночевала, когда Джонни домой вернулся.

— Во даешь, — произносит Лена под впечатлением. — Ночевала, ага. Кел нервничает, когда она в горы уходит впотьмах. Боится, что в болото свалится. Не свалится она никуда, но Кела убеждать без толку.

Норин бросает на Лену прицельный взгляд.

— Передай мне вон ту коробку с джемом. А что Кел?

Лена толкает коробку по полу ногой.

— А что Кел?

— Что он думает про Джонни?

— Ну, они едва повидались. Кел толком не успел никакого мнения сложить.

Норин с профессиональной скоростью мечет банки на полку.

— Ты замуж за этого мужика собираешься?

— А, господи, нет, — говорит Лена, возвращаясь к «Фруктовым пастилкам». — Белое мне не к лицу.

— Уж конечно, не в белом тебе, по второму-то разу, и не о том речь. Я тебе вот что говорю: если собираешься за него замуж, тянуть ни к чему. Давай уже — и дело с концом.

Лена смотрит на Норин.

— Кто-то помирает, что ли?

— Есусе, Мария и Иосиф, ты о чем? Никто не помирает!

— А с чего спех тогда?

Норин вперяет в нее колючий взгляд и возвращается к банкам. Лена ждет.

— Ни одному Редди доверять нельзя, — говорит Норин. — Про ребенка дурного не скажу, из нее может выйти толк, но остальные-то. Сама знаешь не хуже моего, никому невдомек, что там Джонни может себе в голову забрать. Если против Кела настроится и решит набедокурить…

Лена ей:

— Лучше б без этого.

— Оно понятно, да. Но вдруг. Келу надежней будет, если он на тебе женится. Даже пусть съедется. Народ с меньшей вероятностью станет слушать всякое.

Лена уже так долго держит в узде свой норов, что всплеск злости застает врасплох ее саму.

— Если Джонни что-то подобное удумает, — говорит она, — ему несдобровать.

— Я ж не говорю, что удумает. Не устраивай ему ничего, а то…

— Не буду я ничего ему устраивать. Когда я в последний раз кому чего, бля, устраивала? Но если начнет…

Норин садится на корточки, глаза злые.

— Да едрить твою, Хелена. Голову мне не откусывай давай. Я за вас двоих беспокоюсь, вот и все.

— Не буду я, нахер, замуж выходить чисто на тот случай, что Джонни Редди еще больший козлина, чем я про него думала.

— Я одно хочу сказать: стоит это прикинуть. Справишься? Вместо того чтоб беситься.

— Ладно, — через секунду говорит Лена. Отворачивается, берется перекладывать «Кит-Кэт». — Так возьму и сделаю.

— Едрить твою, — не вполне себе под нос бормочет Норин и пристукивает банкой с вареньем, загоняя ее на место.

В лавке жарко, а Норин своей возней потревожила пыль, и та вьется в широких полосах солнечного света из окон. Нелли тихонько поскуливает у двери, но вскоре сдается. Снаружи кто-то из парней испуганно вскрикивает, девчонки разражаются неудержимым счастливым смехом.

— Ну вот, — говорит Лена. — Готово.

— Ай какая молодец ты, — отзывается Норин. — Поможешь вот с этой полкой? У тебя с табуретки хватит роста, а мне иначе придется стремянку тащить, а перед ней одежда с распродажи навалена.

— У меня собаки на улице, — говорит Лена. — Надо их домой отвести и напоить, а то они усохнут напрочь. — Не успевает Норин предложить ее собакам воды, Лена подравнивает напоследок стопку «Дейри Милк» и уходит.

Келу Ленин визит облегчения не принес. Он отчасти надеялся, что она, зная Джонни и эти места, найдет что сказать простого и успокоительного насчет возвращения Джонни — такого, что прояснит ситуацию и низведет этого кента в ранг мелкого временного неудобства. То, что сам Кел ничего придумать на этот счет не может, мало что значит: ему, прожившему больше двух лет в Арднакелти, иногда кажется, что на самом деле понимает он это место даже меньше, чем в первый день по приезде. Но если ничего успокаивающего не может сказать даже Лена, значит, такого просто нет.

Кел справляется со своим беспокойством привычным способом, то есть работой. Ставит в «айподе» «Мертвый юг»[14], врубает колонки погромче, умелое нервное банджо задает бойкий ритм, а Кел берется строгать сосновые доски к новой стойке под телевизор для Норин. Пытается прикинуть, сколько с нее за это взять. Ценообразование в Арднакелти — дело тонкое, прочно завязанное на общественном положении обеих сторон, степени их близости и масштабах предшествовавших услуг, оказанных друг другу сторонами. Если Кел промахнется, в итоге может оказаться, что он либо сделал предложение Лене, либо смертельно обидел Норин. Сегодня его тянет попросту сказать ей, чтоб забрала эту хрень за так.

Он решил, что спрашивать у Трей о Джонни не будет ничего. Первый его порыв был начинать наводящие и прощупывающие разговоры, но все нутро его противится тому, чтобы использовать Трей так, как Кел стал бы использовать свидетеля. Если малая захочет потолковать, пусть начинает по своей воле.

Трей объявляется после обеда, хлопает дверью, чтоб Кел знал о ее приходе.

— Была у Лены, — говорит Трей, когда, попив воды, появляется в мастерской, утирая рот рукавом. — Вощила ей запасную кровать. Раз она мне разрешила ночевать.

— Хорошо, — говорит Кел. — Годный способ поблагодарить. — Он пытается привить малой какие-никакие манеры, чтоб сгладить общее впечатление, будто Трей воспитывали волки. До некоторой степени получается, хотя Кел чувствует, что малая научается скорее приемам, а не принципу, на который приемы эти опираются. Подозревает, что для нее манеры — вопрос чисто обменный: Трей не любит быть должной, а потому жест вежливости позволяет ей списать долг.

— Йии-ха, — говорит Трей, имея в виду «Мертвый юг». — Поддай им, ковбой.

— Дикарь ты, — говорит Кел. — Это блюграсс. И они канадцы.

— И что? — отзывается Трей. Кел возводит взгляд к потолку, качает головой. Настроение у Трей сегодня получше, от этого Келу спокойней. — И я не дикарь. Получила результаты в школе. Ничего не провалила, только религию. Пятерка по деревообработке.

— Во даешь, — восторженно произносит Кел. Мелкая не бестолочь, но два года назад ей было так недвусмысленно насрать на учебу, что проваливала она примерно все подряд. — Поздравляю. Принесла с собой показать?

Трей закатывает глаза, но вытаскивает из заднего кармана штанов мятую бумажку и протягивает Келу. Тот пристраивает зад на верстак, чтоб рассмотреть все внимательно, а Трей принимается за стул, показывая, что для нее эти результаты мало что значат.

Пятерка по естествознанию вдобавок, а также сколько-то троек и четверок.

— То есть ты не только дикарь, но еще и язычница, — произносит Кел. — Молодец малая. Имеешь право очень даже гордиться собой.

Трей пожимает плечами, головы от стула не поднимает, но улыбка неудержимо растягивает ей губы.

— Мама с отцом тоже гордятся?

— Мамка сказала, что я молодец. А отец — что я мозг семьи и смогу поступить в Колледж Троицы[15] и окончить с шапочкой да с мантией. И стать богатым ученым, нобелевским лауреатом и утереть носы всем злопыхателям.