Перед лицом Родины - (Бирюк) Петров

- Можно? - осторожно приоткрыл дверь Воробьев.

- Входи, - сказал Яковлев.

Воробьев вошел в комнату, поставил бутылки на стол и внимательно оглядел собеседников. Яковлев уже рассуждал совершенно о другом:

- Нам говорят, что вот, дескать, есть здесь много эмигрантской молодежи. А молодежь-де - наша опора. А какая она, к черту, опора? Ведь она же, понимаешь, совсем забыла о России, приобщилась к французским порядкам, породнилась с французами. А наши казаки-молодцы офранцузились тоже. Ничего в них казачьего не осталось. На завод Рено поустроились рабочими, франки зашибают. А кое-кто из них, так, понимаешь, поженились на француженках-вдовах, женах убитых на войне. Фермерами или батраками тут позаделались. Да разве ж их заставишь теперь идти в Россию освобождать ее от большевизма? Нет, отвоевались они, да и жены не пустят...

- Между прочим, Константин Васильевич, - вспомнил Воробьев. - Я забыл вам сказать. На днях встретил я вашего одного станичника, Свиридова.

- Максима? - изумился Константин. - Вот это здорово! Где же он живет, что делает?

- Он человек предприимчивый, - засмеялся Воробьев. - В одной деревушке, недалеко от Парижа, работал батраком у фермера. У хозяина была молодая хорошенькая жена. А Свиридов весь красивый казак. Ну вот, он покорил сердце этой женщины, сошелся с ней еще при жизни мужа. Потом хозяин скоропостижно умер. После его смерти Свиридов женился на вдове и стал хозяином большого хозяйства. Живет, говорит, богато. Когда я ему сказал о вас, он очень обрадовался. Просил как-нибудь обязательно приехать к нему в гости.

- С каким бы я удовольствием повидал его! - воскликнул Константин. Поедем, голубчик, к нему в это же воскресенье. Вы знаете его адрес?..

- Знаю, - отозвался Воробьев. - Это деревня Мурэель. Совсем недалеко от Парижа. Что ж, поедем, Константин Васильевич, я тоже с удовольствием поеду.

- Это дело ваше, - проговорил Яковлев. - Давайте, господа, закончим разговор, а то мне некогда. Надо кое-куда съездить. Так что же, Константин Васильевич, значит, по рукам? - подставил он свою широкую, как лопата, ладонь.

Константин хлопнул по ней своей.

- По рукам.

- Ладно, генерал, - усмехнулся Яковлев. - Будешь сын, пьян и нос в табаке будет. Обо всем, что понадобится, тебе сообщит Воробьев. Покуда!..

XI

Как большинство казачьей молодежи в то время, Воробьев, когда разразилась на Дону гражданская война, не имел определенных политических взглядов, и для него было безразличным, к какому лагерю примкнуть - к белым или красным. Даже, если откровенно говорить, большевикам он больше симпатизировал, так как его два двоюродных брата служили в Красной Армии. Но так случилось, что служить он стал у белых. Его, как прапорщика, мобилизовали белогвардейцы в свои ряды... Так у белых его свела судьба с Константином Ермаковым, к которому он попал адъютантом.

Когда деникинцы были разгромлены и бежали за границу, Воробьев пытался остаться в каком-нибудь селе, чтоб сдаться красным, как, он видел, делали многие казаки и офицеры. Но на беду свою на пути отступления к Новороссийску к нему пристала группа знакомых молодых офицеров, от которых он не мог никак отделаться. Если б они заподозрили его в намерении сдаться красным, они могли бы его и пристрелить. Так в обществе этих офицеров он добрался до Новороссийского порта, в обществе их он и уселся на французский корабль и попал за границу.

Первые дни Воробьев страшно бедствовал на неласковой чужбине, тосковал по родному краю. А потом привык, примирился со своей участью, попал в Париж. Там случайно встретился с манекенщицей Люси. Женщина она была красивая, он увлекся ею. При содействии ее, а главным образом, ее знакомых, устроился на курсы диверсантов для того, чтобы при помощи белоэмигрантской организации пробраться в Советскую Россию за богатствами ее отца.

Верил ли всерьез Воробьев в успех своего предприятия? Вероятно, не особенно. Он шел на риск: пан или пропал. Главная причина, заставившая его пойти на риск, - это желание хоть одним глазком взглянуть на родной край, по которому он стосковался. Лишь глянуть, а затем будь, что будет... Удастся унести драгоценности Лобовских - хорошо. Нет - черт их дери. Вернется в Париж с пустыми руками. Но зато уж он вдосталь наглядится на свою родную сторонушку.

* * *

В первое же воскресное утро Воробьев зашел за Константином. Они отправились на автобусную остановку, чтобы сесть в автобус, направляющийся в деревню Мурэель, где жил Максим Свиридов. В Мурэель можно было бы ехать и поездом. Это для них было даже удобнее. Но они решили поехать автобусом, проходившим через Версаль, чтобы сделать там остановку и осмотреть музей, созданный в королевском дворце.

Утро разливалось по Парижу солнечное, праздничное. Витрины магазинов, чисто отмытые и заполненные яркими, веселых расцветок товарами, искрились переливами радужного сияния. На политых водой тротуарах было еще пустынно. Но Париж пробуждался. Шаркая туфлями по каменным плитам улиц, спешили в лавки за продуктами заспанные хозяйки. У подъездов некоторых больших домов, зевая, заложив руки за спину, прогуливались консьержи. На перекрестках, зорко оглядывая свои владения, топтались ажаны в характерных кепи и неизменных коротких, до пояса, черных накидках.

Проходя через небольшой сквер, Константин заметил на скамейках спящих людей, видимо, бездомных. Над одним из спавших мужчин стоял ажан и будил его.

На остановке дожидалось автобуса совсем мало пассажиров. Очередной автобус оказался почти пустым: ехало несколько горожан, по-видимому, направлявшихся в деревню к приятелям, чтобы вместе провести воскресный день, да три монашки в черных сутанах и белоснежных накрахмаленных чепчиках. Монашки были совсем еще юные хорошенькие девушки. Смущаясь и краснея, они о чем-то шептались, пересмеивались и бросали на мужчин лукавые взгляды, от которых тем становилось не по себе.

- Какие же монашенки милые, - усмехнулся Константин. - Я хоть человек и пожилой, но, ей-богу, ничуть не отказался бы провести денек в их обществе... Как вы на это смотрите, Ефим Харитонович?.. Хотя я забыл, для вас же милее вашей Люси никого на свете нет...

Воробьев промолчал.

Версаль находился от Парижа всего в восемнадцати километрах, поэтому доехали до него очень быстро. Но было еще рано - около девяти. Музей же открывался в десять часов.

Воробьев узнал в автобусной кассе, что автобусы на Мурэель шли каждый час. Самый удобный для них автобус был тот, который отправляется в одиннадцать сорок пять.

- К часу дня будем у Свиридова, - сказал Константин. - Самое хорошее время.

- Что же, так и сделаем, - согласился Воробьев.

Они купили билеты и вошли через ворота во двор Версалького дворца. По двору и аллеям роскошного парка уже бродило много туристов, дожидавшихся открытия музея. Это были, главным образом, иностранцы. У каждого из них в руках записные книжки. Бегая за гидами, как цыплята за курицей, они терзали их, указывая на тот или другой предмет, щелкая фотоаппаратами.

Константин и Воробьев тоже пошли прогуляться по парку с его многочисленными фонтанами, озерами и статуями.

Когда Константин и Воробьев, пройдясь по парку, подошли к конной статуе, воздвигнутой перед дворцом, их встретил небольшого роста опрятный старичок с седенькой бородкой.

- Пардон, месье, - сказал он, обращаясь к ним. - Посмотрите, какая мощь в этой фигуре, - указал он палкой на статую.

- Кому же поставлен этот памятник? - осведомился у него Воробьев.

- О! - оживился он. - Вы не знаете? Вы, наверно, иностранцы. Этот монумент воздвигнут основателю Версальского дворца Людовику XIV. Смотрите, - указал старик тростью на дворец. - Ведь это же громадина! Около двух тысяч комнат.

Старик посмотрел на часы.

- Скоро откроют музей, - сказал он. - Вы первый раз здесь?

- Да, - ответил Константин.

- Вы, видимо, иностранцы. Кто вы?..

- Русские, - сказал Константин.

- Русские? - оживился старик. - Эмигранты или из Советской России?

Константин не знал, как сказать, чтобы угодить старику, и у него вырвалось:

- Да, из Советского Союза.

Воробьев с недоумением посмотрел на Константина. Старый француз засиял от удовольствия.

- Я очень рад, - заговорил он. - Очень! Я люблю Советскую Россию. Мой сын Шарль бывал в России. Ведь он у меня коммунист, - с гордостью произнес старик. - Я тоже собираюсь побывать в Москве. Ну, что же, давайте, господа, познакомимся: Льенар... Луи Льенар...

Константин пожал ему руку и сказал:

- Николай Матвеев, доцент института.

Воробьев покраснел. Опять ложь.

- Очень приятно, - раскланивался старичок. - Очень. А вас как зовут? - посмотрел он на Воробьева.

- Воробьев, - сказал тот тихо.

Старик не заметил смущения молодого человека.

- Я по профессии букинист, - оживленно говорил он. - У меня есть ларек на набережной Сены, недалеко от площади Согласия. Приходите, пожалуйста, у меня всякие книги есть, даже на русском языке. У меня можно подобрать самую уникальную книгу по любому вопросу... Ага! Открывают музей! Если ничего не имеете против, я могу в качестве гида походить с вами по музею...