Апдейт консерватизма - Леонид Ионин

Позиционные блага — это абсолютно дефицитные блага. И дело даже не в цене или не только в цене. Есть высококачественные и очень дорогие товары, которые, однако, доступны в любом желаемом количестве и объеме. Софтвер можно без всяких затруднений распространять миллионами и миллионами копий. Но вид на храм из окон моей квартиры имеется в единственном экземпляре. Автомобиль «феррари» дорог, но доступен, а автомобилей «феррари» 1936 г. выпуска во всем мире три штуки. Поехать в Африку может каждый, а поохотиться на носорога лишь некоторые.

Логика позиционных благ переходит сегодня и на образование и медицину. Ожидается, что спрос на здоровье и образование в будущем может значительно превысить предложение, потому что это связано с персональными услугами, производительность которых трудно повысить кардинально без снижения их качества. Поэтому получить высшее образование вообще достаточно легко, а получить его в элитарном университете трудно. Тем более что образование играет ключевую роль в борьбе за лучшие места (позиции).

Борьба за лучшие места — это игра с нулевой суммой. В условиях демократии нет никаких ограничений на участие — все могут участвовать. Это не то, что в сословном обществе, где позиционные блага, как правило, оказывались статусными благами. Занятие определенных должностей (мест), владение определенным имуществом было возможно только для обладателей определенного сословного статуса. В Государственном совете Российской империи не могли заседать мещане. И невозможно представить, чтобы на балете рядом с Евгением Онегиным в партере оказался крестьянин.

Но если применительно к обычным, непозиционным благам экономическая демократия выглядит как всеобщий уравнитель (агент эгалитаризации, по терминологии Хирша), ибо каждый имеет возможность участвовать в борьбе за эти блага и все могут их обрести, то борьба за позиционные блага, наоборот, порождает неравенства, ибо в борьбе могут участвовать (условно говоря) все, а обретут искомое только один или только немногие. Так равенство порождает неравенство. Возникает целая система неравенств, которая ставит некоторых индивидов — самых экономически успешных — вне категорий равенства, а в некотором смысле даже вне общественной системы. Здесь дело обстоит совсем как в советской системе дефицита — тот, кто обладает абсолютно дефицитным товаром, получает двойное удовольствие: он не только наслаждается самим товаром, но и его дефицитностью. Например, поездка за границу в советское время приносила удовольствие не только тем, что человек мог любоваться красотами и наслаждаться шоппингом, но и тем, что давала ему возможность почувствовать собственную исключительность, в некотором роде избранность. Это был статусный символ, который обозначал, что в соревновании за дефицитные возможности этот человек — среди лидеров. Кто владеет чем-то редким, вызывает зависть других. Если соседу недоступно то, что я могу себе позволить, это греет мне душу и удваивает удовольствие от пользования предметом владения. Все это показывает, что дефицит — понятие универсальное и что психология дефицита свойственна всем людям без исключения, а не только вечно униженным «совкам». Дефицит — это, в некотором смысле, другое название позиционных благ. Когда общий жизненный стандарт растет, потребление перестает быть индивидуально ориентированным непосредственно на поддержание существования, а приобретает социальный характер, то есть удовлетворение, которое я получаю от товара или услуги, зависит от потребления других. Условия потребления становятся тем хуже, чем больше народу потребляют ту или иную вещь. Чем больше людей ездит на автомобиле, тем меньше удовольствия от этого получаешь. Чем больше соотечественников встречаешь на зарубежных курортах, тем меньше туда хочется. Все это относится не к качеству продукта или услуги, а к обстоятельствам его использования и получения. Как говорит Больц, сама по себе идея съездить на недельку в Венецию великолепна, но ведь та же идея пришла в голову десяткам тысяч других людей!

Таковы обстоятельства существования и функционирования социально ограниченных благ. Если выразить все это в одной фразе, то она будет звучать так: не все могут достичь того, чего может достичь каждый (Н. Больц). Каждый может получить сегодня вечером в ресторане лучший столик в углу у окна, но не все, кто там будут сегодня вечером. Многие не могут обладать вещами, которыми хотят обладать. И это постоянный мотив и основание для желания перераспределения. Если экономическое неравенство не корректируется политикой перераспределения (прежде всего налогами), то это неравенство накапливается — это общее место в экономике. Богатые могут больше экономить и накапливать капитал далее. Позиционные блага могут играть здесь решающую роль. Их можно свободно наследовать, цены на них (на картины, например, или на уникальную недвижимость) растут необычайно быстрыми темпами, и соответственно растет капитал тех, кто и так богат.

Недовольство современным уровнем благосостояния и его природой, порождающее требования равенства, как раз и вытекает из того, что удовлетворение текущих материальных потребностей не удовлетворяет все желания человека. Из того, что я могу позволить себе любой товар в любом универмаге, не следует, что я могу «отовариться» на «ярмарке миллионеров»[35]. Столь высоко ценимые в силу их абсолютно дефицитного характера позиционные блага, хотя и предлагаются всем (с парадоксальной припиской «эксклюзивно»), достаться могут лишь немногим. Следовательно, существуют потребительские возможности, которые могут предоставить удовлетворение лишь немногим, причем именно в силу того, что поднимают их над согражданами.

Отсюда возникает различие между демократическим и олигархическим богатством. Демократическое богатство наблюдаемо в витринном и прилавочном изобилии на всех шоппинг-маршрутах в столицах и крупных городах Запада. Часто эти товары дороги, иногда очень дороги, но в принципе и при желании они доступны для всех, особенно для тех, кто активно участвует в экономической жизни. Олигархическое богатство доступно в принципе для немногих. И чем сильнее растет демократическое богатство, тем сильнее растет стремление к богатству олигархическому. Однажды от лодочника, возящего граждан к подводному гроту с водоворотом, грозящим перевернуть лодку, автор услышал философское соображение: «Люди хотят экстриму». Больц формулирует несколько иначе: «Массы желают эксклюзива, многие хотят редкого» [36]. Но, по сути, речь идет об одном и том же, ибо стремление «к экстриму» есть разновидность стремления «к эксклюзиву» — к исключительному переживанию, доступному не всем. В обоих случаях речь идет о продукте, качество которого снижается, если оно доступно большинству людей. Туризм здесь — прекрасный пример. Турист всегда ищет место уникальное и несравненное, нечто, чего еще никто не видел,… и уничтожает эту уникальность и несравненность самим фактом своего пребывания там. Так, уникальность Венеции или Флоренции и их «эксклюзивность» как художественных и исторических ценностей сводится на нет бродящими по улицам многотысячными толпами туристов.

Но именно влиться в эти толпы нам и остается. Ибо большая часть красивой жизни, которая показана в глянцевых журналах, большинству из нас недоступна. Социальная ограниченность ресурса означает: то, что каждый может получить, все получить никогда не смогут. И задача демократической политики состоит как раз в том, чтобы примирить граждан с этой неизбежной ситуацией, примириться с которой невозможно, как невозможно не сравнивать, как невозможно не завидовать.

Между Сциллой и Харибдой

Обычно считается, что есть три способа овладеть ситуацией и не дать развиться губительному для индивида и общества чувству ресентимента: дистинкция, статус и процедура. Дистинкция — это отличие. Социологи, как и экономисты, часто отмечают, что многие товары потребляются не только ради них самих, но и ради того, чтобы подчеркнуть свои отличия от других людей. Например, это вещи не просто модные, а вещи моды завтрашнего дня. Они дают ощущение социального отличия. Я знаю, что нужно надеть (спеть, сказать, купить, повесить на стену или на шею и т. д.) сегодня. Здесь действительно речь идет об игре с нулевой суммой: я впереди всех, все остальные позади, они люди вчерашнего дня. Это отличие в стиле потребления (в конечном счете — стилистическое отличие), которое, хотя может обходиться в тысячи раз дешевле, чем позиционный эксклюзив, создает уникальность и неповторимость индивида иногда не хуже, чем находящийся в его распоряжении эксклюзивный товар. Ту же самую функцию могут выполнять высшие достижения в какой-либо области, необязательно даже профессиональные достижения, а достижения, совершаемые ради них самих. Можно написать книгу, которая станет бестселлером. Можно дойти на лыжах до Северного полюса. Можно проплыть весь Canale Grande в Венеции, как когда-то Байрон. Люди как бы бросают вызов своим способностям. Обретение дистинкций — через инакость или путем превосходства — важнейшее средство удовлетворения. Я добиваюсь чего-то, с чем другие будут соразмеряться, так же, как они соразмеряют свои возможности с позиционными благами, доступными немногим.