Яд любви. Отель двух миров (сборник) - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Я была ошарашена. В одну секунду я покрылась испариной. Сердце забилось часто-часто. Комната вокруг меня начала стремительно куда-то падать. Я ринулась в ванну, и там меня вырвало.

Я умылась. Вышла в коридор и, раздвигая толпу, бросилась на выход. Несколько человек меня окликнули, но я ничего не слышала и не видела, меня душили слезы.

Я все шла, шла, мне казалось, что только огромная усталость смягчит страдание.

Чувствую себя опустошенной. Страдаю все так же.

Теренс, тот, кто ворвался в мое одиночество, Теренс, тот самый, кто заставил меня довериться, допустить любовь, которая зарождалась у меня к нему, развить ее, усилить, этот Теренс не узнал меня, не захотел ко мне прикоснуться, улыбнуться мне. Он красуется с другой девушкой, существование которой скрывал.

В любовном сне прекрасно все. За исключеньем пробужденья.

Теренс для меня больше не существует.

Коломба

Девочки, Рафаэль только что прислала мне эсэмэску. Ей нужно побыть одной еще один день и подумать. У нее все хорошо. Она будет играть завтра – упс! – сегодня вечером, потому что уже полпервого.

Джулия

Ах… мне не до сна.

Анушка

Что с ней было?

Коломба

Девичьи штучки…

Анушка

Месячные?

Коломба

Нет, дела сердечные.

Джулия

Не понимаю, о чем говоришь.

Анушка

Я тоже.

Коломба

Не важно! Завтра мы сыграем «Ромео и Джульетту», самый славный спектакль в истории лицея Мариво.

Двое подростков госпитализированы в критическом состоянии после представления пьесы «Ромео и Джульетта» в лицее Мариво

Вчера вечером, в 22.00, в момент, когда публика готовилась аплодировать знаменитой пьесе Шекспира, по залу пробежал шепот, потом раздалось несколько возгласов недоумения: двое подростков, исполнивших роли Ромео и Джульетты, продолжали лежать без движения.

Все участники постановки сбежались, пытаясь понять, в чем дело, и констатировали, что девушка, сыгравшая роль Джульетты, лежит в луже крови, а та, что исполняла роль Ромео, бездыханна. Обеих перевезли в больницу Помпиду, где они сразу же попали под наблюдение компетентных специалистов. Тем не менее состояние их по-прежнему критическое. В то же время полиция задержала господина Паланкена, и в настоящее время идет допрос заведующего лицеем.

Создана служба психологической поддержки для друзей пострадавших и зрителей, переживших шок.

Небывалое происшествие в лицее Мариво: на прошлой неделе две девушки не очнулись от театральной смерти на подмостках.

Полиция освободила без последствий преподавателя г-на Паланкена, высокое качество работы которого подтверждено тридцатилетним стажем. Следователь отмел криминальный след, а также гипотезу о халатности.

Согласно уликам и показаниям свидетелей, речь идет о двух самоубийствах, совершенных «в прямом эфире» во время представления. У девушки, игравшей роль Джульетты, налицо были признаки депрессии, она, вероятно, заменила театральный реквизит настоящим кинжалом, который украла у отца. Бутафорский кинжал был найден в глубине шкафа в ее комнате. Ее напарница, пережившая глубокое разочарование в личной жизни, должно быть, сама влила в склянку Ромео большую дозу снотворного, взятого тайком у мачехи.

Известно, что девушек связывала дружба, но неясно, согласовали ли они между собой свои действия. В настоящий момент обе находятся в состоянии, исключающем проведение допроса. Врачи опасаются за их жизнь.

Дневник Анушки

Рафаэль умерла сегодня утром.

Ее родители позвонили мне и Коломбе, чтобы мы приехали в больницу. Они знали, насколько дружба нашей четверки была важна для их дочери.

В светлой и тихой палате Рафаэль лежала на койке, такая же сильная, как и прежде, но умиротворенная. Я была ошеломлена, потому что никогда не видела ее закрытых глаз. Мне это показалось нескромным.

Увы! Ненавижу себя за то, что так медленно въезжаю в ситуацию. Стоя рядом с ее трупом, я все ждала, что Рафаэль вскочит, завопит: «Ну, как я вас сделала!» – и хрипловато засмеется.

Каждая мелочь последнего нашего вечера, кажется, врезалась в мою память навсегда. Я помню, как Рафаэль появилась в костюме Ромео, сначала смущенная, убежденная, не более, чем публика, что она мужчина; потом постепенно в ней прибавилось уверенности, она показала зрителям этого юношу, увлеченного, вспыльчивого, благородного, нежного, неукротимого. Джулия сразу смотрелась выигрышно: она была Джульеттой, изысканной, открытой, невинной, принявшей решение Джульеттой, обманчиво хрупкой, как тростинка, которая гнется, но не ломается. Рядом с ними прочие участники спектакля выглядели неким дополнением. Особенно Коломба, ее кормилица, то и дело путала текст.

Благодаря двум нашим подругам спектакль отрывался от земли и парил.

Из кабинки звукооператора я наслаждалась пьесой наравне со зрителями и несколько раз чуть было не пропустила момент, когда следовало включить музыкальные фрагменты или пение птиц, я вздрагивала от каждой реплики. Ночь любви нас пронзила: это была таинственная ночь, ночь любовников, когда все в первый раз, ночь, коронованная утренней зарей. Никогда еще Джулия и Рафаэль не играли с такой самоотдачей на репетициях. Каждое слово было проникнуто сильным чувством, они страстно обнимали друг друга, время остановило свой бег. Счастье героев казалось тем более насыщенным и ценным, что они вырывали его у небытия, будто предчувствуя трагический финал.

Мне даже показалось, что на глаза Джулии, когда она произносила: «Приди, о ночь, приди, о мой Ромео»[11], навернулись слезы.

Настал роковой момент для Джульетты, да, роковой, я знаю, отныне и навсегда. Джульетта уснула на надгробии, Ромео решил, что она мертва. В отчаянии Ромео – Рафаэль хватает склянку, врученную ему падре Лоренцо, и выпивает содержимое с хищной жадностью.

Затем Джульетта – Джулия просыпается, видит тело Ромео и дрожит: трудно поверить, что Джулия дошла до такого уровня актерского мастерства. В ее глазах, в ее жестах сквозил такой ужас, мы были ошеломлены. Она схватила кинжал, поднялась и, отвернувшись от публики, вонзила кинжал себе в живот с жутким криком. Всю свою жизнь я буду помнить этот душераздирающий вопль. Всю жизнь я буду помнить, как мне хотелось вскочить и аплодировать, всю жизнь мне будет за это стыдно.

Что было дальше, всем известно. Исполнители других ролей – паж, стражники, Бальтазар, падре Лоренцо, Капулетти и Монтекки, – стоя над телами, продолжали читать свой текст.

«Пойдем, обсудим сообща утраты и обвиним иль оправдаем вас. Но повесть о Ромео и Джульетте останется печальнейшей на свете…»[12] – заключил принц. Я поставила последний музыкальный отрывок, и раздались аплодисменты.

Труппа вкушала триумф. Каждый выходил на поклон, как мы договорились, и последними должны были идти Ромео и Джульетта, то есть Рафаэль и Джулия, они должны были встать, будто пробудившись от смерти, и сорвать крики «браво».

Но Джулия и Рафаэль не двигались. Мы сначала рассмеялись, думая, что это розыгрыш, – Рафаэль любила шуточки в таком духе. Потом Коломба подошла, окликнула их, похлопала по плечу и застыла, будто окаменела: она увидела кровь на теле Джулии.

С этого момента я больше не помню деталей…

В больничной палате сегодня утром у меня создалось впечатление, что мы вновь проигрываем сцену с того момента, как остановились. Рафаэль не двигалась, но она была мертва, а Коломба, как всегда, с видом, что ей давно все ясно, плакала, беззвучно оседая вдоль стены, поодаль от нас.

Меня объял какой-то ледяной холод. Я ничего не чувствую? Или это защитная реакция такая, чтобы ничего не чувствовать?

Родители следят за мной, как за молоком на плите. Из четырех неразлучных подруг две покончили с собой: родители боятся, что самоубийство заразно.

Дневник Коломбы

Чудовище… Наверно, я чудовище…

Сегодня утром в больнице я увидела свою лучшую подругу Рафаэль на смертном одре, а другая моя лучшая подруга еще пребывает в коме – там же, в конце коридора. Я попросила Мехди приехать во второй половине дня ко мне домой, хотя мы и расстались, и приказала заняться со мной любовью.

Никогда еще это не было так хорошо…

После я рыдала в его объятиях…

Что значили мои слезы? Столько всего: горе, удовольствие, тревогу, сочувствие, облегчение, тоску… Слезы – сложный знак, в них изливается тысяча смыслов сразу.