Джандо - Роман Канушкин

Денис смотрел перед собой немигающим взглядом, казалось, он ко всему стал безразличен.

— У маленького говнюка будет сегодня самая главная вечеринка в жизни! Ему не очень повезло. Он связался с Колей Логиновым. А ты если пасть раскроешь — пришибу! Понял?

Денис продолжал беззвучно смотреть перед собой.

Больше часа Логинов с компанией искали Егора по району. Лопоухий Толик даже заходил к нему домой. Ничего не подозревающие родители ответили, что Егор скорее всего сейчас на занятиях карате. Мальчик, мол, решил научиться драться.

— Карате, — смеялся Лопоухий Толик, рассказывая эту историю. — Нет, вы слышали, мальчик научится драться!

— Ему не пригодится, — сплюнул Логинов. Затем они направились в рюмочную и попросили водки.

— А ну пошли отсюда, шантрапа, — ответила буфетчица, — сосунки еще.

Тогда они купили в коммерческой палатке дешевого портвейна и распили его на лавочке в сквере. Лопоухий Толик предложил сгонять еще.

— Дело, — серьезно сказал Логинов. — Дело надо сделать. А потом будешь пить сколько влезет, хоть облюйся.

Денис все еще лежал у своего подъезда. Никто не шел, и некому было ему помочь. Он не думал о том, что может простудиться. Он вообще ни о чем не думал. Потом рука инстинктивно спряталась от холода в кармане пуховки. Что-то звенящее, металлическое скользнуло в ладонь. Это были ключи. Какая-то связка ключей. Денис знал, что это не от дома. Он вдруг почувствовал облегчение, возможно, он попробует самостоятельно подняться. Сейчас, через некоторое время. Связка ключей в кармане приятно грела руку, хотя Денис знал, что такого не бывает. Металл должен быть холодным. Денис вдруг понял, что это за ключи. Он вдруг все понял. Конечно, именно их он машинально взял со стола Робкопа в тот вечер, когда они играли вдвоем с Егором. Если бы он смог, он бы улыбнулся. Улыбка, наверное, получилась бы грустной. Потому что ключи отворяют дверь и сейф в зале суперкомпьютерных игр. В зале, который час назад закрылся. Тепло от ключей разливалось по всему телу. Денис почувствовал себя намного лучше.

Егор Тропинин закончил тренировку в семь часов вечера, спустя ровно час, как закрылся зал суперкомпьютерных игр и Робкоп выдворил последнего посетителя. Обычно игровые автоматы работали значительно дольше, вход прекращался в половине десятого, но случалось, и за полночь там оставались посетители. Но это обычно. Сегодняшний день был особенным. Робкоп плотно закрыл наружные металлические двери с сейфовым замком, включил дежурное освещение и охранную сигнализацию. Затем он налил в высокий стакан, напоминающий большую пробирку, какой-то янтарной жидкости и с наслаждением выпил. После чего он направился в дальний глухой угол помещения, в «то» место, так не понравившееся Егору Тропинину, когда он разглядывал безлюдный зал несколько дней назад. И то ли темнота была очень густой, а может быть, в глухой стене имелась потайная дверь, но через минуту любой заглянувший сюда с улицы был бы уверен, что зал суперкомпьютерных игр совершенно пуст.

После тренировки Егор Тропинин решил немного прогуляться, а заодно взять в прокате пару свеженьких видеофильмов. Он занимался чуть больше двух месяцев, тренировки были изнурительными, однако многие упражнения, особенно на растяжку, давались ему легко, и тренер, самый настоящий сэнсэй с русским именем Павел Петрович, обнаружил у него определенные способности. Егору нравились занятия восточными единоборствами. Но особенно ему нравилось, когда все заканчивалось, усталые мышцы приятно болели, бодрость тела будила мысли о бодрости духа, а потом можно было так спокойно, не спеша пройтись. Егор шел по заснеженному Бульварному кольцу и улыбался усталым встречным людям. Некоторые улыбались ему в ответ. Егор свернул с бульвара в узенькую улицу, освещенную желтым светом московских фонарей. Он знал одно кафе, где в это время можно было недорого выпить кофе с изумительными, присыпанными большим количеством орехов шоколадными пирожными. У Егора было прекрасное настроение.

Дора очень не хотела ужинать. Сегодня возраст взял свое, и она съела слишком много мороженого «Баскин Роббинс», совсем забыв о необходимой конспирации. За это Дора прилично получила от всей семьи, особенно от Катьки, которая сама была не прочь поступить с «Баскин Роббинс» так же, однако солидный статус старшей сестры не предусматривал подобных поступков. И она прикидывалась, что вместе со всеми беспокоится о здоровье Доры, и, мол, нельзя перебивать аппетит, и всякое другое, но, разумеется, все дело в мороженом. Вот она и злится. Ежу понятно! И почему люди всегда думают одно, а говорят другое? Ну хоть кто-нибудь от этого стал счастливее? Ну покажите хоть одного. Нет таких! А те, кто считает от этого вранья себя счастливым, те, конечно, законченные идиоты. Как этот придурок, который без конца врет по Ти-Ви, потому что хочет попасть в депутаты. И попадет — мир так устроен. Хотя, конечно, не так, совсем не так! Мир, к счастью, устроен совсем не так, как надеются идиоты.

Дора рассмеялась, встретив удивленный взгляд старшей сестры.

— Смех без причины… первый признак того, что кто-то переел мороженого.

Все дуется, злится. Ну и ладно, Дора ничего на это не будет отвечать. Хотя нет, она скажет кое-что:

— В таком случае смех без причины очень вкусная штука. Вот! Особенно со взбитыми сливками, печеньем, шоколадной стружкой и живыми фруктами!

— Ах, ты еще и ехидничаешь?! Ну погоди, сейчас получишь по ушам.

Но поздно. Дора уже закрылась в своей комнате (кстати, она ничего не имеет против того, что у Катьки комната больше и что там постоянно сидят разные подозрительные типы — Катькины самодовольные придурки одноклассники — и рассказывают всякую чушь о музыке и современном бизнесе). Дора подошла к шкафчику и взяла с полки новый спортивный костюм фирмы «Салева». Зимний костюм из чудесного материала флиса с индейскими рисунками и альпийской вышивкой. Такой приятный, совсем не кусается, и такой теплый. А красивый! Дора в нем поедет с папой в горы — как они будут вместе смотреться на лыжах! Если только она успеет закончить с одним делом, одним очень важным делом. Тогда она поедет в чудесном костюме фирмы «Салева» в горы.

Дора посмотрела в окно и увидела, что в зале суперкомпьютерных игр погашен свет.

— Странно, время ужина, а они уже закрылись. Обычно я уже сплю, а они все работают.

— Дора, перестань разговаривать сама с собой, — раздался из-за двери Катькин голос. — И иди к столу, тебя все ждут.

— Не пойду! Не хочу я ужинать. И вообще с некоторых пор я не ем мяса. Я стала вегетарианкой.

— Это с каких же пор?

— С этих самых! — Дора посмотрела на маленький электронный будильничек. — С семи часов ноль-ноль минут сорока трех секунд…

— Пап, а пап, — позвала Катька, — пап, поди сюда. По-моему, у твоей младшей дочери возникли какие-то проблемы с интеллектом. Может, она Моцарта переслушала?!

— Может, конечно, и переслушала, — тихо проговорила Дора, — но в окошко сегодня я понаблюдаю дольше обычного.

Потом она вышла в новом спортивном костюме в столовую, где папа уже пил свое вечернее темное пиво, Катька ковыряла вилкой какой-то салат, а мама раскладывала по большим плоским тарелкам из черного стекла румяные, с золотой корочкой, венские шницели. Увидев Дору в лыжном костюме, она с улыбкой спросила:

— Ты что, малышка, замерзла?

Дора пропустила столь некорректно сформулированный вопрос мимо ушей и совершенно серьезно сказала:

— Как вы отнесетесь к тому, если я буду вынуждена на некоторое время уехать за границу?

— Нет, ну точно, — прыснула Катька, — эту даму на некоторое время придется оставить без Моцарта.

9. …Оставалось несколько минут

Дядя Витя спал на кушетке сторожа в ночном кафе, а на втором этаже все еще продолжалась дискотека, веселились богатые пижоны и их друзья — пижонствующие студенты. Студенты имели серьезные намерения и перспективные связи в жизни, и все знаменитости ночной Москвы были с ними. Эта публика проводила время в обществе своих независимых, соблазнительно-агрессивных подруг с не менее перспективными планами. Студент все это называл богемствующе-бандитской тусовкой. Дядя Витя сам бы не смог так выразиться, но он прекрасно понимал, о чем идет речь, и от этого ему было грустно. Первый раз на его длинном веку мир так серьезно менялся. Вернее, не так. Устойчивый мир, который Дяде Вите был знаком и понятен, полетел ко всем чертям. Мир милых воспоминаний и верных друзей (в тесноте, да не в обиде!), мир уютного пьянства и гордости по красным датам календаря, не совсем хорошей, зато всегда имеющейся в холодильнике колбасы; мир со своей системой ценностей и своей системой координат (молоко за 16 или за 25 копеек, хлеб за 13, калорийка за 9, пиво за 22 плюс сушка с солью — 1 копейка, 3.62 — водка, 4.12 — «Экстра», 2 рубля — килограмм говядины, 14 копеек— пачка «Примы» — на червонец можно жить неделю!) — этот мир рухнул окончательно! И на его пепле веселились новые жестокие дети, возможно, даже не догадывающиеся о происшедшей катастрофе.