Венчальная свеча - Марси Бэннет

– Безусловно.

– А моя бабушка может повлиять на решение этого вопроса?

– Теперь, когда тебе исполнился двадцать один год, нет.

– Тогда я хотела бы продать этот дом. Не хочу возвращаться туда.

– Даже после отъезда Дэвисонов?

– Да. Унылое место.

– Одному Богу известно, какой характеристики удостоится мое жилище, – рассмеялся Майлз.

Его дом был одним из немногих лондонских особняков, которые могли похвастаться собственным садом. Он располагался в Хэмпстеде, на краю вересковой пустоши, а окружавшие сад высокие стены делали его совершенно незаметным с улицы. Это был небольшой, но весьма изящный образец георгианской архитектуры, который не портили даже круглые башенки с коническими крышами, пристроенные по бокам фасада кем-то из прежних владельцев. Интерьер особняка поражал богатством и разнообразием – орнаменты, картины на стенах, мебель являли собой настоящие произведения искусства. И вместе с тем обстановка отнюдь не казалась музейной, а излучала уют и гостеприимство.

Осмотрев комнаты первого этажа, Патриция вернулась к выходу в вестибюль, где поджидал ее Майлз.

– Вы живете здесь один? – спросила она, эффектно прислонившись к дверному косяку.

– Да, один, но можно позвонить экономке и попросить ее пожить с нами, если ты пожелаешь, – ответил он, пряча улыбку.

– Которая из комнат моя? – Я провожу тебя.

Майлз повел ее наверх по широкой деревянной лестнице в заднюю часть здания, где размещалась изысканно обставленная комната с роскошной кроватью.

– Здесь, как правило, жили старшие дочери, пояснил хозяин. – Так что не удивляйся обилию зеркал и размеру платяных шкафов.

– Хотите сказать, что лучшего места для моих обнов не найти? – рассмеялась Патриция.

– Постель еще не готова. Я сейчас все принесу.

– У вас есть сестра? Она спала здесь? – расспрашивала девушка, пока они общими усилиями управлялись с постелью.

– Увы, я единственный ребенок в семье. И конечно, такой большой дом не для меня. Думаю, практичнее было бы продать его и при обрести взамен квартиру с гостиничным обслуживанием, но здесь словно царит дух моих предков, так что я пока так и не решился на это.

– О, этого ни в коем случае не надо делать! – запротестовала Патриция, не на шутку перепугавшись. – Это потрясающий дом.

– Тебе нравится? Но он почти такой же старый, как и тот, в Челси.

– Там просто дышать нечем от скуки и затхлости, а здесь очень красиво и уютно, – возразила девушка. – Пожалуй, я снова начну распаковываться, – добавила она, разглаживая последние складки на покрывале. – Мы пойдем куда-нибудь пообедать?

– Конечно. Сколько времени уйдет у тебя на сборы?

– Как насчет часа?

– Сорок минут. Я тоже умираю с голоду.

Патриция решила надеть черное платье. Рассмотрев себя во весь рост и всех возможных ракурсах в огромном трельяже, она осталась довольна. Черный шелк подчеркивал блеск ее тяжелых прямых волос.

Она уложилась в отведенное время, но нарочно заставила Майлза ждать, перекладывая помаду и пудру в маленькую вечернюю сумочку, купленную накануне к платью, и сбрызгивая дорогими французскими духами шею и запястья. Наконец, прихватив легкую кружевную накидку, девушка вышла к Кейну.

Будь все это сценой из фильма, а она – его режиссером, ей не удалось бы достичь большего эффекта. При виде Патриции, на секунду задержавшейся на верхней ступеньке, Майлз так и застыл на месте. Платье доходило ей до щиколоток, но длинные разрезы по бокам позволяли любоваться стройными ногами, а глубокое декольте не оставило бы равнодушным ни одного мужчину.

А Майлз? Испытывает ли он сейчас что-то подобное? Патриция с интересом наблюдала за ним. Но ее спутник, похоже, полностью контролировал свои чувства.

– Позволь, я помогу тебе с накидкой, – только и сказал он.

– Вы всегда экономите на комплиментах женщинам? – Ахнула уязвленная девушка.

Усмехнувшись, Майлз провел тыльной стороной ладони по упругому золотистому каскаду ее волос со словами:

– Тебе идет такая прическа.

– И это все? – с негодованием воскликнула девушка.

– Словно спелый ячмень на солнце.

– Вы говорите, как... художник.

– Да, видимо, так сказал бы в этой ситуации Жан-Луи.

– Возможно. – Она заглянула в его глаза, чувствуя какой-то подтекст, но не в силах разгадать его. Но лицо Майлза оставалось непроницаемым.

Надув губки, Патриция капризно протянула: – Ну, идемте же. Я есть хочу.

Майлз повез ее в ресторан, располагавшийся в старинном белом здании всего в нескольких минутах езды от дома. Хозяин приветствовал их как старых знакомых.

– Желаете занять ваш любимый столик, мистер Кейн? – уточнил он и добавил: – Очень рад видеть вас снова, мисс Шандо.

Он проводил их к нише у окна.

– Здесь тебе должно быть тепло, – про мурлыкал Майлз. – А то, не дай Бог, ты затрясешься от озноба в этом платье – и все мужчины попадают со стульев.

– А, так вы заметили! – улыбнулась Патриция.

Подошедший официант вручил им меню, осведомляясь, какие принести напитки.

– Джин с тоником и рюмку хереса, пожалуйста, – заказал Майлз, но Патриция воскликнула:

– Одну секунду! Кто будет пить херес?

– Это твой обычный заказ, – ответил тот, удивленно подняв брови. – Прости, ты хотела бы что-то другое?

– Вне всякого сомнения. Водку и лайм, пожалуйста.

Майлз кивком отпустил официанта.

– Получается, что твои вкусы тоже претерпели изменения?

– Вам виднее. Но я абсолютно уверена, что не выношу хереса. – Она брезгливо поморщилась. И даже не знаю никого, кто бы употреблял этот напиток.

– Твоя бабушка очень любит его.

– Вот как? Что-то наша предстоящая встреча вызывает у меня все меньше энтузиазма. Интересно, как она выглядит?

– У тебя будет возможность рассмотреть ее завтра. – Придется. – Она подозрительно покосилась на своего спутника. – По-моему, вы ее побаиваетесь.

– Конечно, – согласился Майлз с таким спокойствием, что несостоятельность этого предположения стала очевидной.

Принесли напитки.

– Знаете, есть еще одна вещь... – осторожно начала Патриция.

– Да? – Лицо его оставалось спокойным, но руки крепче сжали стакан, а плечи едва заметно напряглись.

– Вы сообщили бабушке о том, что я нашлась, но ни словом не обмолвились, знает ли об этом моя мать, – наконец сказала она.

– Нет. – Небрежная раскованность моментально вернулась к нему. – Ты почти не общалась в матерью. По крайней мере, с тех пор, как ты стала жить с бабушкой. Старушка придерживается старых добрых викторианских взглядов на жизнь и так и не простила дочери развода и повторного замужества.