Пробуждение - Михаил Герасимов

Для вечерних занятий в спальнях стоят длинные черные столы, за которыми можно сидеть до отбоя.

Школа большая, в каждой роте по двести восемьдесят человек, но суеты, скученности не видно: чистота и порядок.

Позавчера было приказано одеться, как полагается в школе. Однако выданное обмундирование нам не понравилось. Но наши артиллерийские длинные шинели, которые сослужили нам хорошую службу — шинель под себя, шинель под голову и шинелью покрываюсь — здесь не пригодны. Пришлось своих заслуженных друзей сменить на более короткие и удобные школьные.

Теперь жду выходного дня: в Москве учатся две мои милые землячки, две Маруси — Царева и Бухтоярова. Их я и намерен посетить.

22 сентября

Второй месяц учимся в школе. Науки меня особенно не затрудняют. Некоторые сомнения внушает лишь тактика. Правда, балл по ней у меня не меньше десяти, но я, откровенно говоря, не все понимал, что твердо и уверенно отвечал.

Благодаря отличной памяти я знал наизусть Полевой устав и Наставление для действий пехоты в бою. Но ведь это еще не тактика. Что же она из себя представляет, я так и не уяснил. Может быть, это потому, что нас не учили здесь размышлять и находить ответ на вопрос,  почему нужно делать так, а не иначе? Возможно! Я обычно думаю только о том, как делать, а вот почему нужно именно так делать, я сам не нашел ответа, и не помогли мне в этом мои товарищи пехотинцы, бывавшие в боях. Помощник командира взвода подпрапорщик Салищев ответил мне так:

— Вы за свои ответы получаете отличные отметки, значит, действуете правильно, по уставу. А зачем вам знать, почему нужно делать именно так, а не иначе? Это беллетристика. Рекомендую ею не заниматься: вредно для желудка.

А спросить штабс-капитана Бородаевского, нашего преподавателя тактики, я не решаюсь: мне не хотелось бы упасть в его мнении.

В общем, нас натаскивают добросовестно и умело. Пожалуй, большего ничего и не сделаешь за три месяца. Во всяком случае, развивать наше мышление, учить самостоятельно находить ответы на разные «почему» у нашего начальства времени нет, и ставить это ему в вину не приходится.

Сегодня мы кутили. Ерофеев, один из моих новых приятелей по взводу, москвич, предложил:

— Давайте, господа, закатимся сегодня к «Мартьянычу», пообедаем по-русски, а то у меня от нашей кухни уже зуд в спине начинается.

Мы согласились, когда узнали, что пиршество больше трех-четырех рублей стоить не будет.

«Мартьяныч» — популярный в Москве ресторан из нефешенебельных. Кормят у него отлично и сравнительно недорого. Находится ресторан в подвале Верхних торговых рядов, вход прямо от памятника Минину и Пожарскому, через центральный подъезд.

Алеша Козодеев, рязанский житель, высказал сомнение, пустят ли туда нижних чинов. Ерофеев презрительно пожал плечами:

— Можешь быть спокоен, все будет в порядке.

И правда. Без каких-либо задержек мы очутились в одной из лож ресторана, отгороженной от зала тяжелым занавесом. На закуску нам была подана очень холодная кочанная капуста — исключительная прелесть. Четвертый член нашей компании, полугрузин-полурусский Илья Полисонов (мать грузинка, отец русский), сказал:

— У нас, в Кутаиси, за такое блюдо на руках бы носили.

Первое — щи с головизной. Они имели заслуженный успех. Второе — целый жареный поросенок — произвело настоящий фурор. За поросенком последовал жареный карп с гречневой кашей. Из напитков подавали квас. На третье была какая-то каша, приятно пахнувшая миндалем и таявшая во рту.

Война идет уже второй год, миллионы крестьян призваны в армию, а никаких признаков недостатка продовольствия нет. Рынки полны продуктов, и цены почти не повысились. Значит, у нас еще много резервов, и в этом отношении война не страшна.

27 сентября

Сегодня ездили в Ходынские лагеря на стрельбище. Я впервые стрелял на шестьсот шагов и, к своему удивлению, из пяти выпущенных пуль попал тремя. До этого я стрелял в казарменном тире на двести шагов. Из четырех пуль попал только двумя, чем вызвал неодобрение капитана Рубцова. Вообще же, стрелковому делу у нас внимания уделяется мало: одна теория, да и то куцая, и ничтожная практика. Из револьвера стреляли только один раз. Здесь я не осрамился, так как получил опыт в Новогеоргиевской артиллерии. За три месяца у нас будет только три стрельбы из винтовок и одна из револьвера. По-моему, этого очень и очень мало. Из станкового пулемета стрелять не будем.

15 октября

Сегодня на плацу нам показали трехдюймовую пушку и сделали из нее холостой выстрел. На этом закончилось все практическое и теоретическое знакомство с артиллерией. Зато много и усердно занимаемся фортификацией, но опять-таки на классной доске и на бумаге. Настоящих окопов мы не видели, проволочных заграждений тоже. Голая теория: размеры, названия, виды и т. д.

Хорошо поставлено изучение топографии. Я с удовольствием чертил топографические знаки, с еще большим удовольствием два раза проводил маршрутные съемки. Предстоит еще одна съемка в поле. Это очень интересно и полезно. 

13 ноября

Сегодня последний раз ночуем в школе.

Как быстро и незаметно прошли три месяца. Кажется, совсем недавно пыльные, усталые, но полные самых светлых надежд вошли под крышу Александровских казарм унтер-офицеры, фейерверкеры, фельдфебели, подпрапорщики, то есть нижние чины. А вот завтра каждый будет «ваше благородие».

Сейчас завтрашние «благородия» спят, накрывшись одеялами. На стульях осторожно развешаны тщательно выутюженные новенькие офицерские гимнастерки со свежими, для многих такими желанными погонами с одной звездочкой, которая, быть может, станет путеводной звездой — звездой счастья.

Подумать только: большинство из нас — народные учителя, мелкие служащие, небогатые торговцы, зажиточные крестьяне наравне с избранным меньшинством — дворянами, профессорами и адвокатами (а таких немало у нас в школе) и изнеженными сыновьями банковских тузов, крупных фабрикантов и подобных им — станут «ваше благородие». Есть над чем подумать.

Нужно сказать, особых военных знаний мы отсюда не вынесем. Возьму, например, себя. Пришел из артиллерии. Чему здесь научился? Хорошо читаю карту, черчу кроки, отлично знаю винтовку, размеры разных окопов и названия их частей, что у нас здесь носит название фортификация, научился выставлять заставу и полевой караул, умею делать перебежки — это тактика, умею «зло» колоть штыком и бить прикладом. Три раза стрелял из винтовки и раз из револьвера. Вот и вся изученная премудрость. А строй, устав и прочее я знал и раньше отлично.

Основной предмет, по оценке которого производился выпуск из школы, — это тактика. Я получил по ней «10», в силу чего окончил школу 54-м из 538 человек и обрел право выбора города, куда должен поехать по окончании школы в запасный батальон. А ведь по правде сказать, об этой самой тактике у меня очень смутное представление.

Занятиями нас особенно не утруждали. В 8 часов мы выходили «в поле», где занимались тактикой, в 11.30 возвращались в школу, обедали, затем слушали лекции, потом пили чай и занимались строем. В 7 часов ужинали и затем проводили время кто как хочет: играли на музыкальных инструментах, читали, любители подолгу сидели в уютной школьной лавочке-чайной, услаждая свой досуг чаем, кофе, пирожными. Лишь слабоуспевающие да особо рьяные служаки изучали уставы, свои записи, конспекты. Офицеры, за малым исключением, обращались с нами корректно, были заботливы, внимательны. В общем, три месяца, проведенные в школе, были отличным отдыхом.

Сегодняшний день принес некоторые неожиданности. Придя утром в умывальную, застал там высокого незнакомого фейерверкера. Меня смутили его погоны Ковенской крепости, хорошо мне известные. Фейерверкер улыбался: «Миша! Не узнаешь?» — и снял фуражку, обнажив совершенно лысую голову. «Слабкович!» — изумленно воскликнул я. Да и как было узнать его? Огромная рыжая борода и лысая голова заставляли считать его человеком лет сорока пяти. Начальство и товарищи относились к нему снисходительно. Он без особых трудов на средних баллах благополучно подошел к выпуску. В действительности же Слабкович мой ровесник. Во всем этом он мне немедленно сознался. Теперь в маскировке он больше не нуждался, отбросил ее и сделался, когда носил фуражку на голове, красивым молодым человеком. Лысина же у него была, по его словам, родовая, наследственная.

Другой случай. Был у нас неудачник, воспринимал все плохо, строевик негодный, говорил с трудом, окая и заикаясь, внешность плачевная. Сегодня же вечером я встретил интересного молодого человека с умным выразительным лицом, в замечательно сшитой офицерской гимнастерке, только без погон. Это был наш неудачник и заморыш Кундашкин. Удивительно преобразились перед выпуском некоторые маскированные.