Настоящее прошлое. Однажды в Америке - Злотников Роман

Но при этом всю остальную работу никто не отменял. Я мотался между Нью-Йорком, Бостоном, Филадельфией и Монтаной, спал в самолетах, жрал на бегу, а лекции для курса филологии, который меня пригласили преподавать, писал вечерами в отельных номерах на новеньком NEC UltraLite, который обошелся мне в сумасшедшую сумму – 5 000 долларов. Увы, забить на них я не мог. В моих документах, позволяющих мне находиться на территории США, мое место работы было жестко зафиксировано. На переоформление же требовалось время, которого вот как раз сейчас у меня просто не было.

Впрочем, не все было сплошь плохо или напряжно. Предположение ведущего шоу из Майами насчет того, что мой выигрыш в лотерее отразится на продажах моих книг, сработало на все сто двадцать процентов. Продажи не просто скакнули вверх – они улетели в космос! Ace Books в пожарном порядке гнало допечатки всех имеющихся в их распоряжении текстов, а их юрист мотался за мной вослед, согласовывая новые контракты. Причем от моего скромного блеянья насчет того, что другие мои книжки могут быть совсем неинтересны американцам, поскольку написаны именно для русского читателя, что там свой контекст, свои, понятные только русским, аллюзии, отсылки к героям других книг, неизвестных в Америке, отметались напрочь.

– Мистер Марков, – снисходительно пояснили мне, – Америка любит везунчиков. А вы – везунчик! И если до вашего везения можно дотронуться, например, купив вашу книжку, – многие так и сделают. Даже если они не собираются прочитать из нее ни строчки.

Если честно, меня подобный подход слегка покоробил. Я тут, панимаишь, пишу, мучаюсь, ночами на сплю, а сейчас выясняется, что все, что я написал, мало кому интересно. Что им достаточно того, что вот этот тип, называющий себя русским писателем, – везунчик! Но потом плюнул. Не хотят читать – не надо. Потом подумаем, как их к этому привлечь.

К началу сентября мне нестерпимо захотелось слетать в Москву. Несмотря на то что Аленка с детьми прилетели ко мне в конце июля. Через неделю после того, как до России дошла весть о том, что я выиграл в американскую лотерею семьдесят миллионов долларов. Но, несмотря на это, я их практически не видел. С моим-то темпом жизни… А вот дома, в Москве, мы были вместе, считай, круглые сутки. Опять же – деда давно не видел. С батей и тестем вискарика бахнуть тоже было бы хорошо. Сам я эту англосаксонскую самогонку не особенно уважал, но бате она пришлась по душе еще с тех пор, когда я притащил его из поездки в Париж, прикупив в дьюти-фри «Шарля де Голля»… Но я понимал, что это желание – чисто психология. Устал я. Переоценил свои возможности и уровень собственной психологической устойчивости, вот подсознание и начало проситься «спрятаться в норку». В привычную среду. Окружить себя чем-то однозначно хорошим… Нет, я знал, что будут трудности, но почему-то считал, что не очень-то и большие. Ну я же сейчас еще в той, старой, нормальной, напрочь исчезнувшей в будущем Америке. Да и темп жизни тут еще совсем неторопливый. Плюс – я ж все знаю. Ну, что будет происходить. Так что справлюсь. Вот и справился, блин…

Основная игра началась восьмого сентября в пять часов пополудни по нью-йоркскому времени. В Лондоне в тот момент было уже девять часов вечера, так что и Лондонская биржа, и Банк Англии, и Министерство финансов Великобритании к тому моменту закончили свою работу. Но здесь, на другом побережье Атлантического океана, все были наготове. Это стало понятно по тому, что уже через пятнадцать минут нашу атаку на фунт кто-то поддержал. Причем этот «кто-то» обладал куда большим ресурсом, чем мы. Потому что фунты хлынули на рынок полноводной рекой. Именно в этот момент я первый раз высунулся из окна и заорал:

– Кортес! Три хот-дога и литровую колу! – Марафон начался…

– Есть! – Билл вскочил на ноги и вскинул руки в победном жесте.

– Кхакх! Кха-кхах-кхха… – я подавился куском хот-дога, который хомячил в настоящий момент, заедая стресс, и закашлялся. Экман повернулся ко мне и окинул меня веселым взглядом.

– …Кхах! Кха! Кхах!

– Запей. Вон в бутылке с колой еще пара глотков есть.

– А-хах, – я судорожно кивнул, вцепляясь в бутылку. – Кхах… Глык, глык… Что… Что случилось?

Билл мотнул головой в сторону экрана, на котором вместо котировок отобразился какой-то коротенький текст.

– Ламонт объявил, что они выходят из МВК! Все – они слились!

– Кто? Откуда выходит?

– Норман Ламонт, министр финансов Великобритании… Ай, неважно! Главное – они слились. – Тут он вновь опустил свою задницу в кресло и задумчиво произнес: – А знаешь, пожалуй, я не буду пока покупать фунты. Подожду еще пару-тройку дней. Или чуть больше.

– В смысле?

– Поверь мне – это еще не предел падения. Фунт точно продолжит свое пике.

– Но-о-о… нам же… кредиты… – растерянно пробормотал я.

– Есть еще время, Роман, – Экман успокоительно махнул рукой. – Доверься мне. Я знаю, что делаю.

Я стиснул зубы. Черт, черт, черт! Я точно знал, что черная среда – шестнадцатое сентября. Именно в этот день Сорос и заработал свой миллиард… или нет? И миллиард за один день – это очередная байка? А на самом деле все было не совсем так? Или вообще совсем не так… да нет, насчет совсем не так – это я загнул. Точно же, что и фунт упал, и Сорос заработал. Просто, может, не за один день, а за-а-а… несколько.

– Ты уверен?

– Да, – твердо кивнул Билл. Я вздохнул и, скривившись, схватился за виски, прострелившие болью. Блин! Клянусь! Никогда! Больше! Не! Играть! На! Валютной! Бирже! Клянусь!

– А-а-а… сколько мы уже подняли? Ну, грубо.

Экман воздел очи горе и замер, наморщив лоб. Я замер.

– На данный момент миллионов тридцать грязными. Минус проценты, минус налоги… выйдет на руки миллионов четырнадцать. На двоих. Так что можешь считать, что за последнюю неделю ты увеличил свой выигрыш в полтора раза. – Билл усмехнулся: – Но ведь это еще не конец! Чует мое сердце – фунт скатится не менее чем до одного доллара семидесяти центов. При том что, когда мы его продавали, он шел почти по два доллара!

– А сейчас?

– Доллар и девяносто центов! – гордо заявил Экман. – Но я тебе отвечаю – падение только началось.

По большому счету, стоило напиться, но из-за этой сволочи Билла мы все еще были в игре. А у меня с прошлой жизни было твердое правило – никогда не считать деньги, пока они еще не у меня в кармане. Ну, или на счете. Так что с выпить… да нет – выпью, но не напьюсь. И не за выигрыш, а так… малеха снять стресс. Вот зуб даю – выпью!

Но эти планы так и не реализовались. Добравшись до ставшей уже почти родной «Плазы», я поднялся в номер, чтобы переодеться и спуститься в ресторан, но, присев на кровать, понял, что я уже никуда не пойду. На хрен! Просто сил никаких… Нет, сейчас, чуть успокоившись, я утвердился во мнении, что ни о чем не жалею. Деньги, которые мы должны были получить, должны были пойти не столько на то, чтобы обеспечить моей семье безбедную жизнь – этого я, скорее всего, добьюсь и своим литературным творчеством, сколько на исследования теломерной терапии. На этот раз я собирался пожить подольше. И не один, а с любимой. Но мы с Аленкой и так уже потеряли пять лет. Потому что наиболее выгодным возрастом начала теломерной терапии считались двадцать пять лет. А нам с ней в следующем году стукнет по тридцатнику. Ну, с разницей в полгода… И я совершенно не знал, сколько денег нужно для того, чтобы успеть хотя бы за год выйти на первый, пусть еще относительно слабый, сырой и недоработанный препарат. Везде же пишут, что на разработку и регистрацию лекарств тратятся десятки и сотни миллионов долларов! Нет, в моем случае с регистрацией можно и подождать. Уж себя и жену я даже незарегистрированными препаратами обеспечу. Тем более что, как писали, никакими серьезными вредными побочными эффектами даже не до конца очищенный экстракт не обладал. Слабой эффективностью – да. Но нам пока и того хватит. Насколько я помнил, в первый год приема препарата для достижения эффекта двукратного замедления старения использовалась капсула с содержанием активного вещества всего в тысячу единиц. Через пять лет требовалось уже три тысячи, а через десять – двадцать тысяч. Нет, можно было принимать и начальные препараты, с содержанием в тысячу, вот только уже через пять лет его эффективность падала в три-четыре раза, в зависимости от особенностей организма, а через восемь он становился полностью бесполезен. Но в странах третьего мира так случалось. Для них стандартный курс был дороговат. Считалось, что максимальный, тридцатилетний, курс могли себе позволить только двадцать процентов населения планеты. А вот десятилетний – уже восемьдесят. А потом я отрубился…