Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник) - Рафаэль Сабатини

– Банк Святого Георгия. Я оставлю вам расписку прямо сейчас, прежде чем мы расстанемся.

Ломеллино усмехнулся и вздохнул.

– Поверьте, я был бы рад расстаться таким образом. Но… Вы сказали, что я боюсь отстаивать свои права, и тому есть причина. С Андреа Дориа шутки плохи.

– Вы хотите сказать, что отказываетесь? В таком случае мне придется поехать в замок, не так ли?

– Увы! Я ничем не могу вам помочь.

– Жаль. Но будь что будет. Одну минуту… – И он отступил вглубь каюты, будто что-то там оставил. Из темной глубины покоев до капитана донесся изумленный возглас: – Как? Это что еще такое?

Ломеллино прошел за ним в сумрачный угол.

– Что случилось?

– Я не могу найти… – Он не сказал, что именно, и только расхаживал из угла в угол.

– Подождите, я зажгу свет.

– Не надо! – Теперь Просперо стоял за спиной Ломеллино, и внезапно капитан «Моры» почувствовал, как руки пленника сдавили ему горло, а колено уперлось в позвоночник. – То, что я собираюсь проделать, лучше получается в темноте.

Могучие руки сжали его, будто тиски. Ломеллино не мог ни шевельнуться, ни подать голос. Он почувствовал, как Просперо свободной рукой подлез под его плащ в поисках кинжала. Полузадушенный, Ломеллино безуспешно пытался руками помешать нападавшему.

– Мне немного неловко, – пробормотал Просперо, – обращаться с вами столь бестактным образом. Право, лучше бы вы взяли дукаты. Поскольку я не собираюсь ночевать в Леричи ни при каких обстоятельствах.

Он оттащил свою жертву в угол каюты, к люку, ведущему в нижний отсек, который он открыл, едва войдя в каюту. В течение нескольких, казавшихся вечностью секунд, когда замысел его висел на волоске и все могло раскрыться, Просперо изо всех сил сжимал горло Ломеллино, пока тот не обмяк и не повис на руках нападавшего. Тут же ослабив хватку, Просперо положил бесчувственное тело на палубу.

На мгновение он опустился на колени, чтобы удостовериться, что капитан еще жив. Затем быстро снял капитанский пояс и меч, перевернул тело навзничь, развязал и снял плащ, а перевязью стянул руки жертвы за спиной. Он подтащил Ломеллино к зияющему люку. Вставлять капитану кляп он не стал: на это ушло бы слишком много времени, а Просперо не мог мешкать. Нужно было воспользоваться беспамятством капитана. Он бережно спустил тело по ступенькам, и обмякший Ломеллино остался сидеть у основания трапа. Закрыв люк, Просперо схватил плащ и портупею капитана, накинул плащ на плечи и уже на ходу застегнул пряжку портупеи.

Все нападение с начала до конца заняло не больше трех минут.

Надсмотрщик, дожидавшийся на нижней палубе, увидел высокую фигуру в плаще и плоской шапке, вышедшую из каюты и лениво спускающуюся по ступенькам. Алый плащ сверкнул в свете фонарей. Одна его пола закрывала нижнюю часть лица Просперо.

Надсмотрщик шагнул к нему.

– Все готово, капитан.

– Тогда вперед, – произнес приглушенный голос.

Взмахом руки Просперо приказал надсмотрщику следовать за ним.

Тот спустился по кормовому трапу в баркас и взялся за румпель. Просперо занял место рядом с ним.

Надсмотрщик ждал.

– А мессир Просперо? – поинтересовался он.

– Отчаливай! – послышалась из-под плаща резкая команда.

Если все это и показалось надсмотрщику странным, он почел за лучшее воздержаться от замечаний.

Баркас оттолкнули от борта галеры, весла вставили в уключины, и суденышко направилось к берегу. Примерно на полпути, менее чем в четверти мили от галер Филиппино, кормовые огни которых были едва видны в ночи, человек в плаще потянулся и схватил лежащую на румпеле руку надсмотрщика.

– Поворачивай! – раздался приказ.

– Поворачивать? – переспросил надсмотрщик.

– Делай, что велят. И поживее.

Он опустил плащ. Лицо его казалось просто серым пятном в темноте, но что-то в его форме, возможно отсутствие бороды, заставило надсмотрщика податься вперед и вглядеться внимательнее. Он тут же с проклятием вскочил на ноги, в точности исполнив то, чего добивался Просперо. Стоящего всегда гораздо проще столкнуть за борт, и надсмотрщик немедленно туда полетел, не успев произнести и слова. Изумленные рабы побросали весла.

Просперо, уже стоящий там, где еще мгновение назад был надсмотрщик, изо всех сил навалился на руль.

– А теперь гребите, ребята! – воскликнул он. – Гребите к свободе. И гните спины так, как еще никогда не гнули. За нами будет погоня, и если они сумеют нас схватить, то всем нам гореть в аду. Налегайте, ребята!

В дальнейших объяснениях не было нужды. Послышался неуверенный смешок, а потом все шестеро гребцов принялись в один голос браниться по-испански. И тут же они как одержимые навалились на весла, а Просперо крепко вцепился в руль.

Из воды раздались проклятия надсмотрщика, перемежавшиеся воплями о помощи. В ответ он получил лишь насмешки и издевательства рабов, уже почуявших запах свободы.

– Вот теперь и поработай своим кнутом, сукин сын!

– Плыви, плыви, падаль!

– Чтоб ты потонул и был проклят, ублюдок!

Так продолжалось до тех пор, пока пловец еще мог их слышать. Лодка держала курс в открытое море.

Просперо бросил взгляд через плечо. По палубе «Моры» судорожно метались огоньки факелов.

Глава VIII

Город смерти

Всю ночь напролет эти воодушевленные надеждой люди гребли так, как никогда не гребли под ударами кнута.

Примерно в миле от берега Просперо повернул баркас на запад и повел его вдоль береговой линии. Его целью была Генуя. Он отнюдь не преуменьшал опасностей, подстерегающих их в пути и на месте назначения. Но у него не было выбора: он не смог бы обойтись без помощи генуэзских друзей. На отобранной у Ломеллино портупее, кроме меча и кинжала, висел еще и мешочек, в котором Просперо нашел золотую шкатулку для сладостей, тетрадь и шесть дукатов. Они-то потребуются ему сразу. Он хотел попробовать присоединиться к принцу Оранскому, идущему во Флоренцию, а заодно повидать свою матушку.

Гребцы так усердствовали, что уже на заре баркас подходил к заливу, где в складках холмистого берега прятался Леванто. Море за кормой, окрашенное на востоке багрянцем рассвета, было чистым. Никаких признаков погони.

Они причалили в Леванто. Просперо сошел на берег и зашагал в просыпающуюся деревню. Он разбудил еще дремавших хозяев таверны и лавки, и, когда вернулся к баркасу, его сопровождал мальчик-носильщик, нагруженный хлебом, флягами с вином и полудюжиной рубах и шапок для людей, чья одежда состояла лишь из холщовых кальсон. Он нес также пару пил, которыми Просперо собирался распилить кандалы на ногах гребцов.

Когда баркас покинул залив и огибал мыс, один из гребцов с тревогой показал за корму. На горизонте появился парус. Усиливающийся утренний бриз подгонял галеру, идущую следом, точно в кильватере.

Несомненно, погоню за ними выслали по всем направлениям. Это вполне мог быть один из кораблей преследователей.

Просперо, обрадовавшись бризу, приказал поднять треугольный парус. Ветер легко гнал баркас, а усталые люди ели, пили и освобождались от кандалов.

Когда они сделали все это, то были уже против деревни Бонассола, расположившейся над бухтой и сиявшей белизной домов на фоне серо-зеленых оливковых деревьев.

Их быстро догоняла галера, она была уже милях в трех за кормой. Меньше чем через час их настигнут. Если это погоня, а такое не исключено, это был бы конец. Рабов запорют до смерти. Что касается самого Просперо, то даже влияние дель Васто не спасет его.

– Мы должны повернуть к берегу, – решил Просперо, ко всеобщему облегчению.

На золотом пляже у Бонассолы он разделил свои скудные средства по полдуката на каждого, получив в ответ благодарность и благословения. Когда, облобызав его руки, гребцы разошлись, он в одиночестве поднялся в деревню. Там он нанял мула и проехал на нем миль двадцать вдоль побережья до самого Кьявари, где сменил мула на почтовую лошадь. С наступлением сумерек он был уже под стенами Генуи.

Звон к вечерней молитве Пресвятой Деве Марии уже раздавался с башен, когда Просперо приближался к Порто-дель‑Арко. Он подстегнул кобылу, чтобы миновать ворота, прежде чем они закроются. Невдалеке от него раздался звук другого колокола, резкий и настойчивый, словно наполненный угрозой. В колокол бил человек, ведущий нескольких запряженных в высокую повозку мулов. Сзади шли двое со странными, похожими на кошки орудиями в руках.

– Ты что, не слышал колокола? – проворчал один из них и, не дожидаясь ответа, потащился дальше.

Часовой, отдыхавший на ступенях караульного дома, без любопытства посмотрел на Просперо. Никто не окликнул его. В то время как вся Италия была объята огнем войны, здесь, в Генуе, казалось, вообще о ней не знали.