Красный сфинкс - Александр Дюма

Нет, это из Испании к нам пришли Лига благодаря Гизам, моды — благодаря королеве и литература — благодаря Лопе де Вега, Аларкону, Тирсо де Молина, Кальдерону.

Заканчивая отступление, возникшее само собой по ходу разговора, и возвращаясь к нашей фразе «Все становилось событием в эту счастливую эпоху», мы должны были бы добавить, что приглашение от г-жи де Рамбуйе было событием. Все знали, с каким большим старанием и с каким великим удовольствием готовит она сюрпризы своим гостям. Однажды она преподнесла его преосвященству Филиппу де Коспеану, епископу Лизьёскому, сюрприз, какого несомненно не мог ожидать ни один епископ. В парке замка Рамбуйе была скрытая густыми деревьями большая полукруглая скала, из которой бил источник. Она была посвящена памяти Рабле, часто устраивавшего здесь рабочий кабинет, а иногда и столовую. Однажды утром маркиза повела туда его преосвященство. Чем ближе они подходили к скале, тем больше щурился прелат, видя сквозь ветки что-то блестящее и силясь понять, что это такое. Однако, когда они подошли ближе, ему показалось, что он различает семь или восемь юных женщин, одетых нимфами, то есть одетых очень легко. Действительно, это были мадемуазель де Рамбуйе в костюме Дианы, с колчаном через плечо, луком в руке и полумесяцем в волосах, и жившие в доме девицы: сидя на скале, они являли собою, по словам Таллемана де Рео, самое пленительное зрелище на свете. Епископ наших дней был бы, возможно, скандализирован подобным зрелищем; но его преосвященство епископ Лизьёский, напротив, был так очарован, что, встречаясь с маркизой, непременно спрашивал ее о скале Рамбуйе. Когда г-же де Рамбуйе заметили, что в подобных обстоятельствах Актеон был превращен в оленя и растерзан собаками, она ответила, что эти случаи совершенно несопоставимы, так как добрейший епископ настолько уродлив, что если нимфы могут произвести на него впечатление, то он впечатления на нимф произвести не может, разве что способен своим видом обратить их в бегство.

Надо сказать, что его преосвященство епископ Лизьёский отлично сознавал свое уродство и готов был первым над собой посмеяться. Когда он посвятил в сан епископа Рьезского — далеко не Адониса — и тот явился благодарить его, прелат сказал ему:

— Увы, сударь, это мне надо вас благодарить, ибо, до того как вы стали моим коллегой, я был самым уродливым из французских епископов.

Возможно, вся мужская часть общества, собравшегося у г-жи де Рамбуйе (более многочисленная, нежели женская), ожидала, что маркиза преподнесет сегодня своим гостям сюрприз вроде того, что был устроен его преосвященству епископу Лизьёскому; эта надежда и заставила их поспешить. Таким образом, в этой первой группе собравшихся царило то беспокойное любопытство, что предшествует значительным событиям, еще неведомым, но уже смутно предчувствуемым.

Разговор вращался вокруг всевозможных вопросов, касающихся любви и поэзии, но главным образом вокруг новой пьесы, показанной актерами Бургундского отеля, куда светское общество стало ходить с тех пор, как театр возглавили Бельроз, его жена Бопре, актрисы Вальо и Вилье, актер Мондори.

Госпожа де Рамбуйе сделала их модными, предложив сыграть у нее «Фредегонду», или «Чистую любовь» Арди; с того времени было признано, что порядочные женщины, до сих пор не посещавшие Бургундского отеля, ходить туда могут. Пьеса же, о которой шел сейчас разговор, была дебютом молоденького протеже маркизы — Жана де Ротру — и называлась «Ипохондрик, или Влюбленный мертвец»; несмотря на весьма скромные достоинства, она благодаря поддержке особняка Рамбуйе имела успех, достаточный для того, чтобы кардинал де Ришелье пригласил Ротру к себе в дом на Королевской площади и ввел его в группу своих обычных сотрудников — Мере, л’Этуаля и Кольте (кроме них, были еще два чрезвычайных сотрудника — Демаре и Буаробер).

В то время, когда обсуждались достаточно спорные достоинства этой комедии и Скюдери с Шапленом не оставили от нее камня на камне, на пороге появился красивый, элегантно одетый девятнадцатилетний юноша. Со смелым видом он пересек гостиную, чтобы, согласно правилам этикета, поклониться госпоже принцессе (нося титул высочества, она всюду, где бы ни находилась, обладала правом на первый поклон), затем маркизе, затем красавице Жюли.

С ним вместе вошел молодой человек двумя-тремя годами старше, весь одетый в черное; в столь ученое и представительное собрание он вступил шагом настолько же робким, насколько непринужденным было поведение его друга.

— Смотрите, смотрите, — воскликнула маркиза, заметив молодых людей и указывая на первого из них, — вот истинный триумфатор! Подняться на Капитолий в его возрасте столь прекрасно, что никто, надеюсь, не осмелится кричать вслед его колеснице: «Цезарь, помни, что ты смертен!»

— Ах, госпожа маркиза, — отвечал Ротру (ибо это был он), — позвольте мне, наоборот, сказать, что даже самая недоброжелательная критика не скажет о моей пьесе того плохого, что я сам о ней думаю, и клянусь вам: если бы не категорический приказ господина графа де Суасона, я бы пренебрег моим «Влюбленным мертвецом», точно он и правду мертвец, а дебютировал бы той комедией, что я сейчас сочиняю.

— Ну и каков же сюжет этой комедии, мой прекрасный рыцарь? — спросила мадемуазель Поле.

— Он о кольце, которое никто не хочет надеть на палец после того, как увидел вас, обожаемая Львица: о кольце забвения.

Ответом на комплимент был одобрительный шепот присутствующих и грациозный благодарственный кивок той, к кому были обращены слова Ротру; а тем временем за его спину пытался спрятаться, насколько он мог, приведенный им молодой человек в черном. Но поскольку он был совершенно незнаком присутствующим, а в дом к маркизе попадали лишь те, кто уже имел имя или кому предстояло его завоевать, то, как ни скромно держался молодой человек, взгляды присутствующих то и дело останавливались на нем.

— Но как вы находите время сочинять новую комедию, господин де Ротру? — спросила красавица Жюли. — Ведь вы теперь удостоились чести трудиться над пьесами господина кардинала?

— Господин кардинал, — отвечал Ротру, — последнее время был так занят в связи с осадой Ла-Рошели, что дал нам маленькую передышку, и я воспользовался ею, чтобы всласть поработать.

Между тем молодой человек в черном продолжал привлекать к себе внимание, во всяком случае тех, кого не интересовал Ротру.

— Это не военный, — сказала мадемуазель де Скюдери брату.

— У него скорее вид прокурорского писца, — согласился тот.

Молодой человек в черном услышал этот короткий диалог и поклонился с добродушной улыбкой.