Древние славяне - Дмитрий Шеппинг

Неопределенность значения всех этих земных духов плодородия была причиною частого их смешения в народных повериях славянина. Так, Русалки, Вилы и Мавки, хотя духи собственно водяные, являются нередко у нас аллегорическими изображениями растительной природы, они бегают по полям и рощам, качаются на деревьях и играют в тростниках, которые, как полуводяное растение, находятся под их особенным покровительством; Вилы у чехов переходят иногда в злых духов ада и являются у Средовского под именем греческих Гекат. Почти подобное значение имеют у них и Бабы, которые крадут детей, выходящих на поле, и потом их душат. Это поверие существует и у нас насчет Полудниц и Припольниц, которых значение у нас совершенно смешалось. Впоследствии мы увидим, что полудницы, так же как денницы, ночницы, утренницы и вечерницы, принадлежат к богам денного оборота солнца, т. е. к богам различных времен дня; припольницы же, напротив, царствуют над полями, как леснянки, лешие, известные в Сербии под именем Довья–мужъя, над лесами. Гречихи и рожницы, вероятно, также особенный род полевых духов гречихи и ржи, если последние не происходят от Рожаниц, о которых мы уже упомянули выше.

Мы не станем входить здесь в подробное описание всех поверий, существующих у нас о леших и леснянках, упомянем только одно, которое невольно поражает нас как аллегория произрастительной жизни деревьев и травы — что лешие в лесу ростом наравне с деревьями, на лугу наравне с травою.

У всех южных славян, при наступлении жатвы, существует девичий праздник, в который одна из девиц убирается колосьями и полевыми цветами; после чего вокруг нее образуется хоровод, который обходит всю деревню и за свои песни и пляски получает от каждого хозяина подарки и угощение. Такой обычай ясно намекает на языческий праздник славянской Цереры; но имена, данные девице, исполняющей роль древней богини, совершенно племенные и у всех различны. Эти имена: драгайка, пополуга, додола или просто царица и невеста, посему и нельзя определенно сказать, к какому божеству плодородия она относится; хотя можно предположить, что все эти имена происходят от времен язычества и, вероятно, относятся к частным названиям припольниц, Стуачь и Орисниц, которых происхождение нам также определить невозможно.

Соответственно Церере являются у поляков покровителями земледелия и хлебопашества земник и Лавкпатим; но, кроме того, у них существовало еще много частных богов произрастительной природы, так, Кирпичь и Зеленичь считаются покровителями травы и моха; Ласдона — покровительница орехового дерева и орехов и Кирнис, или Чириш, — черешневого дерева и вишен; последнего Ткани почитает, впрочем, позднейшим и не славянским божеством, предполагая, что имя его произошло от немецкого слова Kirsche (вишня), хотя равно оно могло образоваться и от слова черешня. В Сербии Цветня— Цветница была богинею цветов, ее же Дамианович переделал в Рожницветорцу, чтобы перевесть ею имя Флоры. Между лесными богами, соединившими в одну личность рассеянные понятия о леших и леснянках, замечательнее всех Бор, или Святибор, бог лесов у русских и поляков. В Рюгене он превращен в Боревита и также иногда встречается под именем Поревита. Дамианович переводит имя Марса Бором; но это предположение нам кажется весьма ошибочным, ибо Бор, как бог лесов, мог перейти в народном понятии в покровителя охоты и, бьггь может, даже грабежа и злодейства; но никогда он не мог породить понятия воинственного Марса.

У вендов, по мнению Ткани, лесной бог, являющийся под видом козла, носит имя Берстука, которое, вероятно, есть искажение коренного слова Бор (Борстук?).

У поляков считалась богинею лесов Гуди, представляемая под видом оленя, слово же Гуди по звуку своему сходно с именем вендского лешего Густо и упомянутого Гизебрехтом померанского бога лесов Годерака.

Наконец, белорусы почитали богом лесов Белуна на том основании, что он выводит из лесов заблудившихся в них; но это чистая аллегория, и Белун не что иное, как солнце. Следуя ему, заблудившийся вскоре находит конец леса и благодарит за это солнце, т. е. Белуна.

В южных краях славянского племени, где теплое небо Иллирии и Сербии способствует произрастительности виноградных лоз, могло существовать божество, покровительствующее этим лозам и которое имело бы большое сходство с понятием Вакха. Таким богом вина в Дубровнях (Рагузе) был, по Аппендини, Gorae, или Zarae. Но это предположение, по самому корню слова, сомнительно и гораздо вероятнее считать Зарая за бога зари от иллирийского слова зора — zorja или за бога земного плодородия вообще — от слова зарнак, зарно — зерно. Что касается до Горая, то это, кажется, совершенно другое имя и только производя его от глагола гореть, можно таким образом сблизить его с понятием зари. Такое предположение подтверждается еще тем, что в Сербии бог винограда назывался Загреем, от имени которого могло произойти и славянское название города Аграма, Загрея, или Загреба. Но это имя, скорее, принадлежит к греческой мифологии, ибо Загреус был сыном Юпитера и Прозерпины и считался Вакхом, так же как и наследник его Дионисий, сын Семелы, сотворенный из той силы, которую Юпитер почерпнул в груди растерзанного гигантами Загрея. Случайное ли здесь сходство звуков, басня ли, перешедшая от греков к южным славянам, или, наоборот, славянское имя, вкравшееся в мифологию греков и римлян через побежденных иллирийцев, это предоставляем исследовать и решить другим, более ученым, нашим читателям.

В хорватской «Грамматике» Марка мы встречаем еще новое имя славянского Вакха — Пуста; но так как слово пуст (пост) означает у хорватов время мясоедия, или карнавала, и притом пост, или пуст, этимологически собственно ничего не значит, то и принимает Венелин, что это слово происходит от имени божества веселия. Простой народ говорит он, охотно называет известное продолжение времени именем совпадающих праздников, так, напр., Филиповки, Петровки и пр.; так точно могли и язычники назвать известные времена именами своих богов.

Если принять существование Пуста, то мы невольно вспомним и о германском Пустерике, которого найденные кумиры до сих пор необъяснимы. Это толстые вакхические фигуры из бронзы или глины, которые внутри пусты (отчего, быть может, произошло и имя Пустерика) и обыкновенно с открытым ртом и отверстием на голове, так что если в это отверстие влить кипятку, то кумир из рта пускает дым; ясно, что этот кумир изобретение хитрого жречества, обманывавшего таким явлением суеверных язычников.

Теперь мы переходим к Корсту растительного царства, т. е. к богу болезни и бесплодия растений, неурожаев и засухи и вообще всех зол земледелия. По корню своему должен это место занимать в нашем мифе Кордо, Крдо, или Кродо. В Богемии он носил имя Hladolet, что ясно намекает на бога голода (глад—hlad). Немецкие мифологи почли его за голодного Сатурна, съедающего своих детей; но это мнение кажется нам совершенно нелепым.

Подобно Корше, Кродо со временем из бога бесплодия перешел в покровителя земного плодородия и таким образом получил название Житизрата, вратителя жита или хлебов. Естественно, что при земледельческих занятиях славян бог хлебопашества должен был получить у них высокое значение, этим и объясняется поклонение кумиру Кродо у всех полабских племен, у которых, между прочим, он в особенности почитался в Гарце. Истукан Кродо стоял на высокой, лесом обросшей горе близ Гарцбурга за милю от Гослара, где до сих пор еще хранится пьедестал этого истукана. Наконец, у чехов и поляков богом хлебопашества является Крикко, которого Волмер производит от прусского Курхо, но так как сам Курхо есть одно из многочисленных форм Корши, то вероятнее почитать Крикко за понятие тождественное с Кродом как в первом, так и в последовательном его значении.